— Вон, видишь человека, который лошадь в арбу впрягает?

— Да, вижу…

— Так это и есть твой дядя.

— Спасибо вам! — обрадованно воскликнул Арзы и тотчас направился к человеку, запрягавшему лошадь.

Увидев подходившего грузчика, тот покосился на него и не очень учтиво спросил: «Чего надо?».

— Вы и есть наш Джора-ага? — осмелев, спросил Арзы. И быстро, хотя не очень связно, потому что волновался, начал рассказывать о матери, об отце и других родственниках, какие живут в Базар-Тёпе.

— Вот так встреча! — не столько обрадовавшись, сколько удивившись, воскликнул Джора-ага. — Значит, ты и есть сын Хаким-ага? Ну, что ж, пойдём ко мне в гости. Тут не так далеко. Посидим, поговорим… Я очень рад встрече с племянником.

— Нет, нет, Джора-ага. Скоро наш, пароход в Чарджуй пойдёт. Уходить никак нельзя, — с сожалением ответил Арзы.

— Жаль, жаль. — подумав, отозвался дядя и спросил: — А когда снова приплывёте?

Арзы пожал плечами — разве ему известно? Джора-ага хотел было увести Арзы в чайхану на пиалу чая, но тут, как всегда, вмешался боцман Бахно. Казалось, он только и делает, что следит за Арзы.

— Эн, Арзы, чёрт тебя побери! — закричал он с палубы и начал ругаться.

Арзы оглянулся на палубу и быстро сказал ляде:

— Опять этот злой верблюд орёт. В следующий раз, дядя, я обязательно побываю в вашем доме. Я запомнил… Акташ… — И Арзы, попрощавшись с ним, быстро направился к арбам, где сбрасывал на землю канары Закир-ага.

— Уж не дядю ли ты встретил? — устало спросил он.

— Да, Закир-ага, того самого дядю, о котором я говорил.

— Ну, молодец. Значит, два мешка тебе на спину и то не устанешь, — пошутил Закир-ага. И амбалы потащили груз на палубу.

Незадолго до захода солнца «Обручев» отправился в обратный путь. Ещё на пристани грузчики увязали весь груз проволокой и верёвками и сейчас осматривали — всё ли везде хорошо закреплено. На Амударье хоть и небольшая волна, но бурная. Иногда качает здорово, того и гляди кого-нибудь выкинет за борт. Но, слава аллаху, недостатков не обнаружилось. Арзы и Закир-ага на палубе, возле штабелей груза, расстелили халаты, свершили вечерний намаз и сели пить чай. После трудных дел и молитвы говорить обоим не хотелось, они молчали и каждый думал о своём.

Стоило только погрузиться в себя, как перед глазами Арзы всплыл образ любимой. Вот Янгыл обвивает своими тонкими подвижными руками его шею, её губы шепчут клятву в вечной любви… Вот она прижимается к нему всем своим существом, а внизу, из ущелья, поднимаются дьяволы Сапарчапыка. Как теперь живёт Янгыл? Что с ней? Неужели Хамза силой взял её? Да, наверное, что так… По ведь она любит меня!

Арзы почувствовал, как в его глазах закипают слёзы обиды, слёзы невыразимой тоски. Боясь, что Закир-ага заметит предательский блеск в его повлажневших глазах, он отвернулся и долго смотрел на зелёный кугитангский берег, вдоль которого тянулись предгорья и горы. Вершины их постепенно меняли окраску. Сначала они были солнечно-золотыми, потом тёмно-оранжевыми. Но вот солнце скрылось за горизонт, и горы словно приблизились и стали тёмно-бархатными. Где-то там, в горах, Базар-Тёпе и Янгыл. «Что ты сейчас делаешь, любимая? Плачешь? Смеёшься? Нет, ты никогда не засмеёшься в стенах чёрного дома Байрама Сопи. Ты можешь в нём только плакать и думать обо мне, так я думаю о тебе…» Арзы сам не заметил, как под действием одолевающих его мыслей запел. Эя пел заунывную, тоскливую песню, бог весть когда услышанную от бахши на мейдане. Никогда раньше Арзы не приходили на память эти слова, а вот сейчас всплыли из самой глубины сердца.

Закир-ага с удивлением взглянул на своего, молодого друга, нахмурился. «Опять затосковал по своей Янгыл, — с неприязнью подумал он. — Неужели ни угрозы, ни избиения, ни кара аллаха, ни расстояния не могут погасить в его сердце любовь?». Закиру-ага не нравилась тоска Арзы: юноша в такие минуты менялся на глазах, становился бледным и безучастным ко всему окружающему. Вот и сейчас он пел, но даже не замечал, что поёт и привлекает внимание и Закир-ага, и русских матросов. Однако Закир-ага не стал мешать юноше, и, смягчившись, подумал: «Пусть выплачется».

Но из тоскливого состояния Арзы вывел кочегар Мишка, поднявшийся из трюма. Увидев выражение лица туркменского друга, он остановился перед ним в недоумении, улыбнулся и громко произнёс:

— Не дури, парень. Не дури!..

Арзы вздрогнул и смущённо замолчал, глядя на кочегара. Закир-ага примирительно сказал:

— Ай, ничего. Арзы девочку сильно любит…

Кочегар, сразу посерьёзнев, опустился на колени и сел рядом с грузчиками.

— Слушай, Арзы, — сказал он, играя своими плутоватыми глазами, — вот ты пытался умыкнуть её, увёл куда-то в горы и попался. Надо было в город везти.

— В какой город? — невесело улыбнулся Закир-ага. — В городе у Арзы никого нет.

— Ну и пусть никого нет. Ко мне можно. У меня место нашлось бы.

Закир-ага и Арзы внимательно посмотрели на кочегара, не понимая, шутит он или говорит всерьёз. А тот, видя, что к нему проявляют интерес, заговорил ещё азартнее:

— Слушай, браток, ты так и сделай, валяй — кради свою девушку и прямо сюда, на пароход. Доплывём до Чарджуя, а там сам чёрт тебя не найдёт и дьявол не тронет. Будешь под русским законом жить, никто тебя, не обидит!

Закир-ага скептически улыбнулся:

— У туркмен свой закон, Мишка… Туркменчилик знаешь?

— Да нет, не слыхал покуда.

— Арзы зато знает, — сказал строго Закир-ага.

Арзы стоял у борта, смотрел на амударьинские волны, освещённые полной луной. Река в эту ночь была спокойна и величава. Мерный шум её могучих вод казалось всё вокруг подчинял себе. Робко мерцали далёкие огоньки чабанских костров, таинственно сквозь призрачный лунный свет проглядывали горы. Закиру-ага показалось, что Арзы, не выдержав своего горя, бросится в воду. Бросится и утонет, чтобы не страдать. Подойдя к нему, он властно положил руку на плечо юноше, спросил:

— Ты чего надумал, сынок?

— Я убью его, — решительно выговорил Арзы.

— Кого, Арзы-джан?

— Хамзу убью… — В доказательство, что не отступит от задуманного, Арзы извлёк из ножен пичак.

— Потом что будешь делать, сынок? — уже более спокойно спросил Закир-ага.

— Увезу Янгыл к Мишке. Там жить будем…

После того, как привезли Янгыл из ущелья, Байрам Сопи закрыл её на замок и не открывал до следующего полудня. Потом свекровь принесла ей кусок чёрствого чурека и тёплой воды в окара, чтобы невестка не умерла с голоду.

Вечером, едва стемнело, на соседнем дворе разразилась ссора между Гызлархан-Шетте и её мужем. Было слышно, как, приговаривая, плакала навзрыд женщина и как Хамза поносил её самыми скверными словами. Затем, когда плач постепенно прекратился, возле дверей Янгыл появился Хамза и постучал, не таясь, кулаком:

— Хов, гелин-джан, открой-ка, свой пришёл!

Янгыл, как бывало и раньше, когда Хамза пытался вломиться к ней, затаилась и не ответила ни слова. Тогда Хамза начал выкрикивать угрозы, и Янгыл, не выдержав, крикнула из-за двери, чтобы он убирался прочь. Хамза несколько раз дёрнул дверь, но, видя, что это бесполезно — удалился.

На другой день снова явилась свекровь и сначала принялась уговаривать Янгыл подчиниться Хамзе и не гневить бога, но, видя молчаливое сопротивление, не сдержалась и ударила её палкой по спине. Дело дошло до моллы Ачилды. Тот, величественный и строгий, вошёл во двор своего бывшего ученика и велел оставить его с вероотступницей.