— Ну, раз так, иди, хан мой, — сказала Дурсун, провожая парня до дверей. — Маме передай от меня большой привет. Она тут приходила ко мне, да ни с того ни с сего встала и ушла. Что она вдруг заторопилась, я и не знаю. Так мы с ней ни о чём толком и не поговорили.

— Будьте здоровы. Ещё раз спасибо. А мама к вам непременно придёт, и вы с ней обо всём поговорите.

Обложившись толстенными папками, Караджа Агаев, не поднимаясь, просидел до самого вечера. Всё искал, искал. Он переночевал в колхозной гостинице и с рассветом продолжал ревизию. Поскольку перелистывание бумаг желанных результатов не давало, Агаев стал вызывать к себе то одного, то другого колхозника, задавая каждому множество вопросов. Однако ни один ответ не пришёлся ревизору по душе, и он всё больше хмурился. Карадже Агаеву было приказано поймать, так сказать, бывшего председателя за руку. Но как ни старался ревизор, ни махинаций, ни воровства обнаружить ему не удавалось.

На третий день ревизии он нашёл людей, которые были не в чести у Тойли Мергена. Но и тут его ждало разочарование — никто не захотел клеветать на бывшего председателя.

Кособокий Гайли не ждал приглашения. Он явился к ревизору сам и прямо с порога предложил свои услуги:

— Если ты за столько лет, Караджахан, не сумел узнать Тойли Мергена, хотя немало чая у него выпил, я тебе расскажу, кто такой наш бывший председатель!

Ревизор так обрадовался приходу Гайли, а ещё больше его многообещающим словам, что подумал: «Я, кажется, открыл крышку сундука с золотом».

— Говорите, говорите, старина! — засуетился от нетерпения ревизор. — На какие средства Тойли Мерген построил дом? Может быть, зятья подбросили ему деньжат, продавая ворованные арбузы? На честно заработанные деньги такой дворец не построишь!

И опять ревизор услышал не то, что хотел.

— А я-то думал, Караджа, что ты — человек умный, — презрительно посмотрел на него Кособокий. — Сидишь в конторе за столом с телефоном, небось и секретарь есть. А такой ерундой занимаешься. Нет, ты не оправдал моих надежд. — Гайли сдвинул на лоб шапку и продолжал. — Я собирался рассказать тебе, какой мой зять грубиян, даже деспот. А тебя вон что интересует. Спросил бы у самого Тойли Мергена. Он тебе точнее всех ответит. Может, и наорёт на тебя, но скажет правду. Хоть он и грубый человек, но настоящий мужчина и в чужой карман не залезет. Так что, послушай моего совета, не отрывай людей от дела и сматывайся отсюда!

Довольный собой, Кособокий Гайли обнажил свои жёлтые зубы в улыбке и, даже не кивнув ревизору, вышел.

Карадже Агаеву и правда следовало бы убраться из колхоза. И для него было бы лучше, и для репутации его учреждения, и для пославшего его начальника.

Но слишком слаб, слишком ничтожен был Караджа Агаев, чтобы признаться даже себе в бессмысленности своих поисков. В ушах гудели слова Каландара Ханова: «И освободить можем!» Поэтому он снопа и снова склонялся над папками и перебирал пожелтевшие бумаги. Надо лечь костьми, но сделать всё, чтобы уважить Ханова. Если бы это было не так важно, на стал бы председатель райисполкома приглашать к себе на плов Караджу Агаева и поить его дорогим ромом.

Один день сменял другой, а ревизор, осунувшийся и не бритый, всё ещё тёрся грудью о бумаги.

Если Караджа Агаев всё больше нервничал и суетился, то Дурды Кепбан, в противоположность ему, становился спокойнее. После встречи с Тойли Мерге-ном его злость на ревизора немного поутихла. Каждое утро, придя на работу, он спрашивал молодого счетовода:

— Ну как, Аннагельдыхан, ревизия всё ещё продолжается?

— Продолжается, Дурды-ага, продолжается! — говорил Аннагельды, подмигивая, корча рожи и показывая рукой, какую бороду отрастил ревизор, не имея времени побриться.

Но сегодня с утра Дурды Кепбан снова огорчился. Он заглянул в соседнюю комнату. В сигаретном дыму сидел сгорбленный, заросший седой щетиной Караджа Агаев и вытирал пот со лба. Главный бухгалтер нахмурился и притворил дверь.

— Лишь бы судьбы человеческие не зависели от таких вот, как этот, жалких людишек, — проговорил он.

Аннагельды поднял голову:

— Вы мне что-то сказали, Дурды-ага?

— Нет, — вздохнул главный бухгалтер и сел за свой стол. — Просто подумал о судьбах людских.

— О чьих именно?

— Ну как тебе объяснить? Вот ты уже год работаешь со мной. И я, мне кажется, знаю тебя, понижаю, чем ты живёшь. Когда-то и Караджа Агаев сидел вот так же, как и ты, и работал рядом со мной. Хоть он и не намного моложе, для него и в те времена я был Дурды-ага. Я думаю, что знаю его, так же, как сейчас знаю тебя. Все мы считали его чистосердечным, совестливым парнем. И не было у него этой фальшивой улыбки. Семь дней назад, когда; он приехал сюда, я сначала обрадовался, потом разозлился. А сейчас посмотрел на него и расстроился. По правде говоря, даже испугался. Сидит убитый горем человек. Ведь, казалось, должен бы радоваться, что не обнаружил у своего доброго друга и покровителя никаких злоупотреблений. Почему, почему он так огорчён? Уму непостижимо. А ведь есть какая-то причина. Вот о чём я раздумываю, Аннагельдыджан!

Аннагельды даже не заметил, как, отложив работу, встал и подошёл к столу Дурды Кепбана.

— А в самом деле, почему? Если бы я был на его месте, я бы сказал и председателю, и вам, Дурды-ага, и самому Тойли-ага: «Простите, товарищи!» И уехал бы туда, откуда приехал. А может быть, кто-то принуждает его? — размышлял, вслух счетовод. — Нет, разве можно принудить человека, ясли он хоть немножко, хоть самую малость уважает себя?

Но получить ответы на свои вопросы парень не успел.

Из соседней комнаты вышел Караджа Агаев и со злостью швырнул на стол главного бухгалтера связку ключей, которая несколько дней назад была так же брошена ему самому. Дурды Кепбан и бровью не повёл.

— Кончил? — спросил он.

— Кончил.

— Идём, если кончил! — И Дурды Кепбан повёл ревизора к председателю.

— Садитесь, — вежливо предложила Шасолтан. — Рассказывайте, как ваши дела. Закончили уже?

— Закончил, — буркнул Агаев.

— Что вы нам можете сказать?

— Ничего не нашёл, — вздохнул Караджа Агаев.

— Вы, кажется, жалеете об этом? — Шасолтан слегка прищурилась.

— А? Что вы сказали?

Чуть повысив голос, Шасолтан повторила:

— Жалеете, говорю, об этом?

— Ой, нет же, нет! — растерянно и даже жалобно проговорил ревизор.

— Значит, вы сегодня уезжаете?

— Да, хотел бы уехать сейчас, — сказал Агаев.

Не в силах поднять глаза на председателя и на главного бухгалтера, он собрался было встать, но Дурды Кепбан придавил его плечо:

— Нет, сейчас не уедешь, не отпустим.

— Почему? — обиженно спросил Агаев и устремил свой беспомощный взор на Дурды Кепбана.

— А ты не знаешь — почему? — стараясь пода вить снова вскипевшую ярость, тихо, но грозно заговорил Дурды-ага. — Ты целую неделю сидел у нас на голове! Целую неделю из дома в дом передавали страшные слова: проверяют Тойли Мергена! Целую неделю ты искал вора. Искал! Но не нашёл. Об этом тебе придётся написать и поставить собственную подпись. Вот бумага, а вот ручка!

— Дурды-ага прав, — поддержала главного бухгалтера Шасолтан. — И вам это нужно, и нам.

— Может быть, — заёрзал, на стуле Агаев, — я потом напишу и пришлю? Надо ведь время, чтобы подумать.

— А мы тебя не торопим, — тут же нашёлся Дурды Кепбан. — Думай, сколько хочешь. Напишешь и уедешь. Никто тебя не задержит.

Ревизор сидел, уставившись в стопку бумаги, но ручку не брал.

— Может, и для этого нужно разрешение Ханова? Если нужно, я ему сейчас позвоню, — стараясь скрыть улыбку, проговорила Шасолтан.

— Нет, — выжал из себя Агаев.

Просидев чуть ли не с полдня, Караджа Агаев нацарапал на листочке бумаги несколько слов. Никто не мог понять, почему это заняло у него столько времени. Очевидно, трудно было ему написать правду.