Джослин уставился на окружавшие их заросли деревьев, лишенные листвы и освещенные полуденными солнечными лучами. Вдруг Ник издал странный звук. Виконт повернулся и увидел показавшийся из-за стволов монументальный загородный особняк. Перед особняком простиралось огромное пространство газона. И он понял, что так поразило Ника и привело его в оцепенение: усадьба издалека чем-то напоминала Виндзорский замок. Пока они подъезжали, Ник хмурил брови, поглядывая на особняк, и бормотал:

— Не пойму, что же так плохо в этом здании?

Джослин ответил:

— Может быть, этот темно-красный кирпич действует так гнетуще?

Ник всматривался в дом, который при ближайшем рассмотрении потерял всякое сходство с Виндзорским замком. Джослин решил обстоятельно растолковать все несведущему другу, которому вид особняка явно не нравился.

— Успокойся, приятель. Все дело в том, что старику Эллиоту захотелось воплотить в одном здании все, что он когда-либо видел. Здесь есть элементы и замка, и французского дворца, и кафедрального собора; в этом громадном архитектурном излиянии собрано воедино несколько типов сооружений. И это, конечно, не радует глаз.

Он показал Нику многочисленные детали здания: фронтоны, башенки, дымоходы, шпили; крыша представляла собой попурри из разнообразных типов крыш; в здании было много всяких выступов и ниш. Нелепое, громадное, ассиметричное сооружение было построено вопреки всем существовавшим архитектурным стилям и направлениям. Особо неприятное чувство вызывали выступающие водосточные трубы в виде фантастических фигур, которыми словно кишело тело этого огромного архитектурно-причудливого монстра.

Они подъезжали к парадному подъезду.

— Джос, — слабым голосом позвал его Ник, кивнув в сторону, где их уже ждали.

Джослин поглядел в указанном направлении и увидел, что у подножья колонн, служивших опорой крыши подъезда, к которому подъезжали экипажи, стояли в ожидании мужчина и женщина. Их окружали слуги.

Не волнуйся, это старик Эллиот и его жена.

Виконт сошел с ландо, подгоняя робевшего Ника вперед; они подошли к хозяину усадьбы. Эллиот встречал виконта с особым почтением, которым он удостаивал высокопоставленных особ. Он был одним из немногих мужчин, которые были выше Джослина ростом, однако особую величественность ему придавали седые бакенбарды, которые по цвету отличались от его волос: по всей видимости, он красил их. Уголки его рта были опущены вниз — верный признак постоянно ущемленного самолюбия.

Его жена, Ифигения Бьюфорт Эллиот, выглядела страдающей на фоне своего дородного, респектабельного супруга. Она была одета в платье с узкой юбкой колокольчиком, что уже не было модно. Такие наряды носили лет десять тому назад. У нее были светлые волосы и с обеих сторон лица свисали длинные кудряшки. Она говорила так, что ни одно предложение не договаривала до конца. Ей и не надо было ничего договаривать, так как за нее обычно говорил ее муж. Он женился на ней отнюдь не из-за ее внешности или характера, а лишь потому, что она была старшей дочерью главы одной из старейших фамилий графства.

Джослин сразу же завел разговор с Эллиотом, а Ник в это время подал руку хозяйке, и все направились в дом. Джослин заметил, как подавлен был Ник, когда они проходили под парящими над ними готическими арками и сводами, между высокими мраморными колоннами. Пройдя через парадный вестибюль и небольшой коридор, они вошли в просторный холл и оказались перед парадной лестницей. Они проходили под сводами, напоминавшими гроты, и их двойники шли рядом, отраженные в зеркалах, расположенных в ряд.

Виконт старался скрыть улыбку, когда увидел, как вздрогнул Ник при виде золоченной резной отделки комнат и залов, по которым они проходили. Бедному Нику ничего подобного, естественно, никогда не доводилось видеть. Он никогда прежде не бывал в таких домах, и они ему оказались явно не по душе. Сам же виконт предпочитал дома в стиле «XVII века, которые были намного меньше. В них он чувствовал себя уютно. А всеми дворцами и замками он предоставлял восхищаться отцу, виконта они не интересовали.

— Мы так рады, что вы останетесь у нас, Радклифф, — говорил Эллиот. — Как я сказал, моя дочь вместе с гостями ушла на пруд кататься на коньках. А вот и Терстонз-Кумес… Они, наверное, уже возвращаются.

Джослин поздоровался с Кумесом и представил ему Ника.

— Да, сэр, — обращаясь к Эллиоту, сказал Терстонз-Кумес, — мы все возвратились, кроме мисс Эллиот. Она собралась навестить какую-то пожилую служанку, живущую в имении. Она связала для нее рукавицы и шаль.

Эллиот взглянул на Джослина.

— Хорошая девушка моя Элизабет. Всегда готова сделать что-то доброе для бедных. Христианский долг каждого помогать ближнему. Она скоро вернется. Я сейчас отведу вас в ваши комнаты. Они внизу.

— Если вы не против, — прервал Джослин Эллиота, — я хотел бы вывести свою охотничью лошадь на прогулку. Она бывает слишком возбуждена после долгой дороги и ненавидит шум.

Эллиот гостеприимно улыбнулся, в душе удивляясь причудам аристократии.

— Конечно, конечно, — сказал он и обратился к дворецкому:

— Кимберли, покажи гостю, где находится конюшня.

Джослин взглянул на Ника:

— Идем, мой друг. Сейчас самое время немного прокатиться перед ужином. — А потом, обратившись к Ифигении Эллиот, почтительно добавил:

— Если, конечно, миссис Эллиот не против.

— Как вам угодно, милорд. Ужин будет…

— В восемь, — закончил за нее супруг.

Наслаждаясь тем, что они наконец-то остались вдвоем, они быстро переоделись в отведенных для них комнатах и уже через полчаса выезжали верхом на своих охотничьих лошадях из ворот поместья. Тропа для верховой езды была очищена от снега, и они поехали вдоль подножья горы. Быстро проскакав через парк, окружавший Стрэтфилд-Корт, они углубились в лес. Лес был густым, и они вынуждены были ехать друг за другом.

Когда они забирали из конюшни лошадей, к Нику вдруг вернулся его привычный жаргон.

— Паршивый франт! «Наш христианский долг», «наши подчиненные», — с возмущением передразнивал он Эллиота.

— Этот мистер Эллиот — истинный помещик, крепкий орешек, — заметил Джослин, повернувшись с Нику. — Не сомневаюсь, что он мечтает о титуле баронета.

— Он сын мясника. Простолюдин. Такой же, как и я, — злобно ответил Ник, управляя своей лошадью, переступавшей через сваленные бревна.

— Он сколотил свое состояние, вкладывая деньги в железную дорогу, когда она только начинала строиться. А сейчас он откусывает сразу от нескольких пирогов: он занимается и шерстью, и чаем, и соляными копями, и гуано.

— Гуано? Что это еще такое?

— Да это… когда морская птичка наложила кучку, мой дорогой, мистер Эллиот берет ее и делает удобрение.

— Так значит, он копается в птичьем дерьме?

— Среди всего прочего.

— Какая мерзость!

— Зато очень прибыльно, — пояснил Джослин. Он придержал лошадь, впереди что-то заинтересовало его. Они выезжали на опушку леса.

— Что это такое? Пруд, что ли?

Ник поравнялся с виконтом, и они вглядывались в покрытое снегом пространство, которое начиналось сразу же за лесом. На расстоянии нескольких сот ярдов от них находился пруд, который зимой покрывался льдом и превращался в каток. У края стоял экипаж, извозчик придерживал лошадей. Рядом копошилась служанка, которая засовывала в экипаж что-то похожее на обруч. На катке каталась женщина в тяжелом малиновом платье с пелериной.

Джослин, положив свою руку на руку Ника, остановил его болтовню. Он впился взглядом в фигуристку, которая словно порхала по поверхности льда. Все знакомые Джослину дамы умели кататься на коньках, даже его мать. Однако эта леди не просто каталась, она порхала по льду. Она делала причудливые фигуры, ноги ее так и мелькали. Ему казалось, что она вот-вот упадет. Однако, повернувшись, она поехала спиной вперед, набирая скорость, а затем сделала прыжок с пируэтом и выезд опять вперед спиной на одной ноге.

— Боже мой! — произнес завороженный Джослин.