Я взяла на поводок Шамана и следом за остальными полезла на сопку. Без собачьей помощи мне это было бы не под силу. Все растянулись по склону, и только Женина легкая фигурка уже мелькала на лысом гребне среди скользящих теней облаков.
Дорога в чудесную страну была трудной, но так и должно быть: к большому счастью никто еще не приходил легким путем…
На гребень я поднялась последней. Сухо шелестели под ногами лишайники, пахло нагретым камнем, сеном и чуть-чуть уксусом. Я не сразу поняла, что этот запах шел от странных, похожих на резиновые зеленоватые губки камнеломок. Они накрепко прилипли к камням — никакой ураган не отдерет.
Но сейчас ветра не было, дышалось легко и удивительно радостно. Сырость, душная болотная прель и комары — все осталось внизу. Там, где течет покинутый нами ключ Удачливый.
Странные названия встречаются порой на карте Колымы! В них вся нелегкая история этого края.
Сначала волчьими тропами пробирались по этим местам старатели, и названия они после себя оставили тоже волчьи: ключ Наган, ручей Фартовый.
Затем пришли геологи и с ними — романтика: на карте появились озеро Джека Лондона, сопки Аида и Вакханка, ручей Наташа и ключ Золотистый.
Позже всех за дело принялись кабинетные схимники, и вот место бесшабашных, озорных, романтических имен заняли вымученные ручей Кристаллический и ключ Феррум. Чего не испоганит бюрократ!
Название нашей обетованной земли — ручей Буйно-Рудный — мне по душе. Оно явно осталось от прежних романтических времен.
Сопка оборвалась стремительно, точно ее срезали ножом. Обрыв, узкий песчаный язык осыпи в редких оспинках кедрового стланика, а внизу лес — могучий и таинственный, как в сказке. Ручья сверху даже не было видно — так плотно сомкнулись кроны лиственниц, чосений и тополей.
Спускались не слишком красиво, но быстро — кто на ногах, а кто на заду или на боку… Я и не заметила, как очутилась внизу. Было такое ощущение, что лес кинулся мне навстречу и прочно охватил невидимыми руками.
Зеленоватый сумрак расшит блестками солнечных зайчиков. Вокруг особенный аромат не тронутого человеком леса. В нем запахи непроходимых трав, столетних мхов и грибов, которых из года в год никто не собирает. И еще в таком лесу пугающе пахнет зверем. Человек никогда не пойдет по такому лесу напролом: он будет ступать осторожно и подолгу прислушиваться, приглядываться. Мне тоже захотелось оглянуться, но тут откуда-то из-за деревьев долетел голос Любки:
— Левка? Где же твой медведь? Эх, медвежатники бы сейчас навернуть!
Послышался грохот мотора. Это надсадно ломился сквозь чащу трактор. Лаяли собаки. Ныли комары.
Ничего таинственного не было, как не было и чудесной страны Синегории. Жизнь продолжалась на новом месте, и только.
К вечеру тракторы притащили остальные домики и подстанцию. Строптивые «холостяки» никак не могли облюбовать себе новое место: все им казалось, от воды далеко. Кончилось тем, что домик сам распорядился своей судьбой: оборвал трос и остался стоять как раз поперек ручья. К тому же о камни сломалось крыльцо.
— Ну что, хватит вам теперь воды? — злорадствовала Женя. «Холостяки» помалкивали.
Домик, конечно, вытащили, а вместо крыльца положили большой плоский камень. Здесь из всех положений выход находят просто.
Как и на прежнем месте, ни один домик не стал рядом с другим. Хоть на дыбы, да не так, как все. Вероятно, бесконечная возможность заселения окружающего пространства действует на людей анархически.
У своего домика Марья Ивановна уже растопила печурку. Всем было известно, что она собирается печь пирожки с капустой. Невиданная роскошь! Злые языки утверждали, что капусту за пол-литра водки привез тракторист Гарька, ездивший ночью на базу за горючим. Конечно, все это делалось ради приезда сына.
В отряде Вячеслава встретили настороженно: — Что сын, что отец — одна сатана, — говорила Любка. — Не пойму, как старику денег не жалко тащить сына сюда?
Остальные отнеслись проще. Приехал — значит надо было, а у нас и своих дел хватает. Вячеслав тоже никем не интересовался. Он и все остальные жили словно в двух разных измерениях.
Про себя я этого сказать не могу. С самого начала я стала здесь своей в самом лучшем смысле этого слова. Наверно, это и дало мне силы уйти от всего, что окружало меня прежде.
А Вячеслав — странный парень. Ехал к отцу, а поглядишь, словно и не рад. Дома бывает редко. Охотник он тоже никудышный: за все время и пары кедровок не убил, да у него и ружья-то своего нет. Но что-нибудь же привело его сюда? Он бродит среди людей, как человек, впервые попавший в лес.
Яша, с которым мы очень подружились, несколько раз пытался «разговорить» Вячеслава, но у него тоже ничего не вышло.
Меня он пока что исподволь приучает обращаться со своим «хозяйством» — подстанцией. Все не так уж сложно, как я думала. Конечно, лишь до тех пор, пока рядом Яша. Впрочем, я и не представляю, что мне в ближайшем будущем придется возиться с этим самой. Все это — потом, а пока — дела сегодняшние, необходимые.
Я раздумывала над тем, как бы нам поудобнее поставить стол, когда в дверь заглянул Вячеслав.
— К вам, можно?
— Заходите. Здесь разрешения не спрашивают. Он повертелся и неуверенно сел на чурбан, заменявший нам табуретку. Спросил раздраженно:
— Лена, может, вы скажете, на каком языке надо говорить со здешними людьми? По-русски они явно не понимают. Спрашиваешь человека, а он только «да» или «нет».
— Так ведь людям понять надо, чего вы от них хотите и кто вы сами. Если б вы хоть что-то делали полезное… Понимаете, это тайга, здесь нельзя иначе.
— А если я приехал просто отдохнуть? Почему никто не хочет понять этого?
«Потому что все чувствуют, что за этим прячется что-то еще», — хотела я сказать, но промолчала.
Он рыскнул глазами по сторонам, нервно дернулся:
— Черт! Сигареты забыл… У вас нет?
— Я не курю.
Про себя я отметила, он уже раза два спрашивал меня об этом.
Он о чем-то подумал. Оглянулся.
— Слушайте, мы здесь одни. Вы ведь работаете на какую-то редакцию?
— Нет, Вячеслав, я не журналист и быть им не собираюсь. Я только то, что вы видите.
Как все-таки в нем много отцовского! Да, он наследник, он уже во всем ищет выгоду. Жаль. Мне казалось, что в нем больше наивности, свежести. А так. Кончит институт и пойдет к людям, а что он им принесет? Отцовскую копилку?
— Лена, я не понимаю вас. Как вы живете здесь, ради чего?
В открытую дверь заглядывали сумерки. Вдруг донеслись звуки вальса. Это Яша наладил свой приемник. Пятая симфония Чайковского в тайге. Разве такое можно представить себе в городе?
— Ищу страну Синегорию, Вячеслав, и потому я здесь, — спокойно ответила я.
Темная фигура на мгновение заслонила дверь. Вячеслав ушел, не сказал ни слова…
10
Вечером под потолком неуверенно зажглась лампочка. Вероятно, она просто забыла, как это делается. Обычно подстанция далеко, где-нибудь на линии. Сегодня линия проходит около «бабьей республики», и мы чувствуем себя цивилизованными людьми: у нас есть электричество.
В дверь заглянула Ганнуся.
— Леночка! Идите к нам. Сейчас последние известия будут. — И побежала еще за кем-то.
Уже уходя, я опять увидела Вячеслава. Он лениво швырял с берега камешки, пытался «испечь блин», но у него ничего не получалось. Камни тонули сразу.
Он повернул голову:
— Куда это вы?
— Последние известия слушать. Идемте!
Протиснувшись кое-как в комнату, я невольно подумала, что радио изобрели не для больших городов, а именно для нас — тех, кто не купит газету и не выключит надоевший репродуктор.
Лица у всех были затаенно радостные и удивительно хорошие — как накануне праздника. Вежливые Яшины руки казались нестерпимо медлительными.
И вот в писке морзянки возник голос Большой земли… Строгий, размеренный, как бой курантов, голос, который вот уже столько лет сообщает вам о самой большой радости и самом большом горе. Все переглянулись: о чем же сейчас?
