—    Ты веселый человек, посол, но почему ты пришел о воен­ных делах говорить со мной?

—    Узнал я также, что ты на военном совете не сказал ни слова.

—    Что ты мне скажешь еще?

—    Всем известно, что султан болен и ты встанешь у кормила империи, ты поведешь корабль царства дальше.

—    Допустим, что поведу.

—    Но если капудан-паша потеряет паруса, уронит в воду все пушки, изорвет снасти, не тебя ли обвинят в том, что ты посадил судно на мель?

—    Ты думаешь, что корабль попадет в бурю?

—    Я уверен в этом. Вспомни славных предков твоих. Мурад I завоевал Сербию с моря, Баязет Молниеносный покорил Бол­гарию с моря же, Мехмед II взял Византию, Боснию, Грецию. Албанию и Крым с двух морей. Почему сие? Да оттого, что им­перия твоя сильна флотом. С какого же моря брат твой Солиман нападет на Русь? Я слыхал, с Крыма. Но держава наша сухопут­ная, еще Тохтамыш говаривал, что она в длину 9 месяцев конского ходу и 6 месяцев в ширину. Эти беспредельные просторы армию вашу поглотят. Ногаи вам не помогут—об этом государь мой поза­ботился, крымские ханы много лет землю нашу воюют, но далее Ор-Капу не сдвинулись. И еще вспомни, благомудрый, про сефевидов. В свое время бунты шиитов вы подавили, но стоит вам силу бросить на север, как мятежники голову поднимут и трон, предназначенный тебе, займут.

—    Аллах свидетель — это может случиться!—воскликнул ка­пудан-паша.— Но что я могу поделать? Я один на совете.

—    Почему один? Визирь — ему с тобой рядом сидеть. А раз­ве иные воеводы не знают, что скоро под твою руку встанут. На­помни им об этом. Государь мой велел тебе сказать: у него земли хватит, он с Османовыми владениями в мире хочет жить и дружбе; как только на престол сядешь — послов шли. Иван Василь­евич братом тебя назовет. А от Казани и Астрахани много ли тебе будет проку?

-- Аллах велик, и воля его неведома смертным. Я беден, и может статься, что не пустят меня к престолу. Многие богаче меня, и они вырвут права из рук моих...

—    Ежели мир державе моей посулишь, много будет добра тебе от щедрот царских. На сей раз я одарю тебя только лишь за счастье говорить с тобой, но потом...

—    Хорошо, посол. Поживи у нас еще, я подумаю. А подумав, позову. А сейчас пора уходить тебе. Доглядчики, я думаю, уже рыщут. Иди...

Андрюшка Булаев взялся за посольские дела с превеликим удовольствием. Вспомнил свою юность, как ходил по Дону послом к Менгли-Гирею, как из вольной ватаги в Москву хаживал; деда Славко вспомнил, да и ногайцы ему тоже были ведомы. Добрался он до ногайских степей и нашел, как ему было велено, кочевье мурзы Измаила. Мурза к этой поре надежным доброхотом рус­ских стал, торговал с Москвой, служил верно царю. И враждовал со своим братом Юсуфом. Вражда была давняя, потому как силы у обоих братьев равны. В ногайских степях кочевий множество, мелких князьков еще больше, но главные богачи — Юсуф и Из­маил. Они в Астрахань на престол поочередно своих ханов сажа­ют. То Измаил посадит Дербыша, то Юсуф — Ямгурчея. Сейчас на троне—Ямгурчей, племянник бывшего крымского хана Менгли- Гирея. Около него молодой царевич Эддин-Гирей, тоже крымский отпрыск. Они турецкую сторону держат, им с русскими идти сов­сем не с руки. Юсуф тоже около них, потому как дочь его Сююмбике в Казани царицей.

Андрей Булаев приехал к Измаилу больно вовремя. Его как раз в Астрахань позвали, сказали, что приехал из Стамбула посол.

—    Вот хорошо,— сказал Измаил.— К ним из Стамбула посол, ко мне — из Москвы. Поедем, послушаем, что они нам скажут.— И показал своему сыну три пальца. Тот отделил от табунов гри тысячи лошадей, посадил на них джигитов. Поехал с ними в Астрахань и Андрей Булаев.

Столица Ямгурчея — на высоченном волжском берегу, над от­косом. Вместо дворца — огромная юрта, а вокруг десятка два юрт поменьше. Вместо города — ров, за рвом — кибитки из кош­мы в великом множестве. Расположил своих джигитов мурза Из­маил на берегу Волги, сам пошел в юрту хана. С другой стороны столицы тоже костры дымятся — там мурза Юсуф своих джигитов поставил.

Хан Ямгурчей заважничал. Шутка ли, из двух великих держав в такое маленькое ханство послы приехали. Видно, и той, и другой

стране хан Ямгурчей нужен. Надо не прогадать — из такой нуж­ды выгоду большую себе можно сделать. Турецкому послу бога­тую юрту поставили, русскому тоже рядом не хуже храмину воз­вели. Служанок молодых приставили, охрану надежную. Андрюш­ка спал плохо— всю ночь мучили блохи. На рассвете не вытер­пел, вышел на волю, снял рубашку — все тело в волдырях. Гля­нул в сторону — там турецкий посол по пояс голый на камне си­дит. Андрюшка пригляделся: боже ты мой, старый знакомый! По­дошел ближе, сказал по-русски:

—     Што, паша, ногайские блохи злее турецких?

Авилляр поднялся, долго и удивленно разглядывал Андрея, но ответил тоже по-русски:

—     Всю ночь не спал. Кусаются, как собаки.

—     Не узнаешь меня?

—     Не узнаю.

—     Вспомни Дон. Ватагу вспомни.

—     Андрюшка?

—     Он самый.

—     Вырос ты, вот и не узнал.

—     А ты постарел. Слышал я, ты в великих визирях ходил?

Лицо паши омрачилось, надевая рубаху, он ответил:

—     Ходил. Теперь вот снова по земле скитаюсь. Силы на ис­ходе, а спокойной жизни нет. Служишь-служишь...

—     При троне оно так,— сказал Андрюшка, присаживаясь ря­дом.— Я вот тоже с малых лет, а до сотника еле дослужился.

Помолчали.

—     Все во власти аллаха,— прервал молчание паша.— Вот мы когда-то одному делу служили, а теперь — враги.

—     Это царь с султаном враги,— сказал Андрюшка.— А нам делить нечего. Все, что надо разделить, до нас разделено.

—     Как это?

—     Ты, я чаю, приехал Ямгурчея уговаривать. Чтобы он на Москву войной пошел. Он с мурзой Юсуфом Москве противник, их на сие уговорить нетрудно. Я же к мурзе Измаилу приехал. Он царю моему служит — Казани помогать не будет. А земель у Измаила полханства, вот и суди сам — одолеет ли твой султан Русь или не одолеет. Казань сейчас ослабла, ханом там дите не­разумное, а Сююмбике... что ни говори — баба есть баба. И ты свои кости натруждал зря.

—     Об этом я знал. И султану о розни ногайской сказывал. И велено мне враждующих братьев Юсуфа и Измаила помирить. И я их помирю.

—     В могиле они помирятся.

273

—     Посмотрим. Ныне, я думаю, Юсуф и Измаил будут заодно. А на Казань другого хана пошлют. Эддин-Гирея.

18 Марш Акпарса

/

/

—    Стало быть...

—    Хватит спрашивать. Я и так слишком много тебе сказал. По старой дружбе.— Авилляр, кряхтя, поднялся с камня и скрылся в юрте.

Сначала Андрюшка ничего не мог понять. Гвоздем в голове засел вопрос: почему такой умный и хитрый посол, каким знал он Авилляра, сказал ему о том, что говорить бы никак не следовало? Может, захотел похвастаться своим посольским уменьем? Вряд ли. Зачем же тогда? И вторая загадка: кто такой Эддин-Гирей? Имя это Андрюшке знакомо, где-то он уже слышал его. Напрягая память, вспомнил: когда он был послом в Бахчисарае, таким именем звался племянник Менгли-Гирея. Погоди, погоди,— Андрюха хлопнул себя по лбу,— что же это получается? Если ха­ном на Казань пошлют Эддин-Гирея, то мурза Юсуф остается ни при чем! Его дочь Сююмбике и внука Утямыша с трона тогда долой! И Юсуф султану покажет кукиш! Он будет заодно с Из­маилом против турок. Неужели Авилляр подсказывал Андрюшке это? Ради чего? Если бы узнать!

Долго думал русский посол, но так ничего и не придумал. Пошел к мурзе Измаилу, рассказал ему все, а тот смекнул быстро:

—    Надо дать Авилляру много денег, а обещать — еще больше. Доверь это дело мне...

—Доверить-то доверю,— сказал Андрюшка,— но денег у меня мало.

—    Это моя польза, и деньги мои. Я иду к паше.

Возвратившись от Авилляра, Измаил потащил Андрюшку в

стан Юсуфа. Мурза заставил брата битый час торчать около юрты, но тот терпеливо ждал. Наконец, их впустили. Юсуф сидел на высоких подушках, рядом с ним — его сын Али-Акрам. Измаилу и послу указал на разостланную перед ним кошму, жены поднесли им по большой чашке кумыса.