—     Твой отец.

—     Почему?!

—     Он любит Эрви и не хочет, чтобы она ушла из Казани.

—     Он забыл о ней.

—     Мурза упрям.Он как-то сказал недавно: «Еще не родилась та женщина, которая ушла бы от меня». Разве ты хочешь, чтобы и Эрви стала его женой?

—    Об этом я не подумал. Но уйти отсюда ни с чем... Я тоже упрям!

—    Зачем тебе лезть в мечеть? Если Аказ там—его не взять живым. Прольется кровь, и, мулла прав, сеит узнает об этом.

—    Как же быть?

—    Давай будем искать Аказа в лесу. Здесь оставим Мырзаная и его людей. Пусть они обложат мечеть кругом и караулят. Аказ все равно выйдет, не век же сидеть ему в мечети без хлеба и воды. И вот тогда...

—    Этот глупый боров проспит Аказа!

—    А ты отдай ему ключи. Пусть осквернение храма будет его виной.

—    Ты, старик, поистине мудр. Эй, Мырзанай!

Мырзанай подскочил к Алиму.

—    Я иду искать Аказа в лесу. Ты со своими людьми окружи храм, и чтобы ни одна мышь не ушла из него. Понял?

—    Сделаю.

—    Вот тебе ключ. Если узнаешь, что Аказ там, выпусти его, поймай и жди меня. В мечеть не входи — нельзя.

Весь день и вечер Мырзанай, Пакман и с ним двенадцать его приспешников охраняли мечеть, следили за домом муллы и домом Мамлея. Конники Алима рыскали по лесам и дорогам вокруг улу­са. После полуночи у Мырзаная появился Хайрулла.

—    Ну как?— спросил он, кивнув на мечеть.

—    Все тихо,—шепотом ответил Мырзанай.

—    Сердцем чую: они там. Кендар не подходил?

—    Спит,—ответил Пакман.

—    Вы знаете, почему Алим не пошел в мечеть?

-— Говорят, нельзя. Коран не велит.

—    Плевал он на Коран. Алим не хочет смерти Аказа.

—    Как это так?

—    Все просто. Если Аказа не будет, Эрви останется в Казани. Мурза может взять ее в жены. Алиму это невыгодно... Ты сам по­нимаешь, почему.

—    Понимаю. Что же делать?

—    Если Кендар спит, если весь улус спит, надо войти в ме­четь и все там обыскать. Ключи у тебя?

—    У меня... Но если узнают?

—    Ты войдешь туда со своими людьми, я закрою мечеть на замок и подожду вас. Если преступники там, вы задушите их, под­нимете на балкон минарета и сбросите вниз. Тихо выйдете, и утром все узнают, что Аказа и его братьев наказал аллах, выбросив осквернителей из священного места. И никто, даже Кендар, не бу­дет виноват в этом.

—    Надо подумать.

—    Что думать,—зашептал Пакман.— Упустим этот случай — нам конец.

—    А вдруг их там нет?

—    Ну и что же,—сказал Хайрулла.—Я выпущу вас, и мы снова закроем мечеть. Только не мешкайте там.

И Мырзанай решился. Хайрулла тихо открыл замок и впустил в мечеть Мырзаная, Пакмана и с ним еще двенадцать человек. Дверь закрылась, щелкнул ключ в замке, и Хайрулла стал ждать.

Внутренность мечети невелика, слабо освещена через един­ственное зарешеченное окно лунным светом. Мырзанай загля­нул в нишу, где на подставке лежал раскрытый Коран, пошарил под кафедрой, с которой мулла проповеди произносил, Пакман осмотрел небольшой подвальчик. Остальные испуганно толпились около двери. Оставалось осмотреть минарет. Туда по узкому про­ходу вела винтовая лестница. Подниматься на балкон минарета можно было только по одному. Никто не решался встать на ступеньки лестницы первым. Мырзанай толкнул одного парня в плечо, строго сказал: «Иди». Парень испуганно замотал головой, прижался к двери. Кричать и спорить было некогда, и Мырзанай дрожащими руками начал вынимать из-за пояса нож. Если бы он точно знал, что на балконе Аказ, он не решился бы. Была на­дежда, что там пусто, и он ступил на первую ступеньку. Пакман двинулся за ним...

...Хайрулла стоял около входа и напряженно смотрел на мина­рет. Вдруг на балкончике послышалась какая-то возня, решетка, окружавшая его, заскрипела, что-то мелькнуло в бледном свете луны, и раздался истошный вопль Мырзаная. Тяжелое тело глухо стукнулось о черепичную крышу, внутри мечети послышался гро­хот сбегающих по лестнице людей. Хайрулла повернул ключ в замке, распахнул дверь и бросился бежать. Через минуту из ме­чети выскочили люди и разбежались по сторонам.

На рассвете жители улуса услышали, как обычно, распевный голос муллы, призывающего к утренней молитве:

Велик аллах! Велик аллах! Ля иллья, ахм иль алла1

Приходите молиться, на молитву вставайте.

Следуйте к счастью—молитва полезнее сна.

Пролом в черепичной крыше был заделан, и ничего не говорило о смерти человека около обители аллаха.

Тело Мырзаная нашли далеко от улуса, на лесной тропке около оврага.

Алим и Хайрулла уехали в Кокшамары, и мало кто знал, что они были в Горной стороне. Пакман о событиях страшной ночи

никому не сказал ни слова. Мырзаная провезли мимо Нуженала и похоронили в родном илеме.

Через день в усадьбе Туги загорелась изба. Пакман, похоронив отца, приехал за сестрой, забрал все имущество и поджег сам. Сгореть избе не дали, пожар быстро потушили. Вскоре на дворе появились Аказ, Ковяж, Янгин и Топейка. Весть об их приезде сра­зу разлетелась по илемам, до вечера у братьев перебывали все жи­тели Нуженала, а утром приехали из своих лужаев Сарвай и Эш­пай. Приезду Аказа рады были все. Даже и те, кто раньше упрекал парня за горячность.

Мырзанай до своей гибели успел выполнить все советы мурзы. Сделал картом Аптулата, вернул Боранчею его усадбу, земли и даже послал хорошего знахаря, чтобы тот полечил старика. Зна­харь, правда, ничем не помог больному, Боранчей совсем одрях­лел, с ним часто случались припадки безумия, после которых он долго лежал без движения.

Сарвай и Эшпай приехали к Аказу ненадолго. Рассиживаться было некогда: земля ждала пашни, нужно было готовить лоша­дей, сохи, бороны и семена. Нужно было по-настоящему провести агавайрем, избрать Большого лужавуя, договориться обо всем за­годя...

—     Говорят, Алим тебя ловить приезжал?—спросил Сарвай.

—     Говорят,— уклончиво ответил Аказ.

—     Скоро снова приедут?

—     Наверно, приедут.

—     Мы тебя на агавайреме Большим лужавуем хотим сделать. После этого тронуть тебя не посмеют. Согласен ли ты?

—     Если все старейшины скажут, согласен. Только потом в раз­ные стороны пусть не глядят. Пусть слушаются меня.

—     Будут слушаться,— заверил Эшпай.— Если кто предавать будет, прижмем.

—     На праздник сохи большое моленье надо сделать,—сказал Аптулат.— Со всей Горной стороны людей надо позвать. Тогда все будут знать, как мы жить хотим.

Все с Аптулатом согласились и, поговорив о жертвоприношени­ях на молении, о других неотложных делах, разъехались по домам.

До агавайрема всего одна неделя осталась.

Утро праздника сохи выдалось по-весеннему теплым и солнеч­ным. Около священной рощи, как зимой, белым-бело. Разную одежду носит человек в будни, но на праздник обязательно наде­нет все белое. Если шовыр — то как снег, если рубашка — как ле­бяжье перо, а штаны — цвета инея. Даже кафтан — и тот из белого сукна. Потому и белым-бело около кюсото. Пришло сюда со всея краев множество народа. Сотни костров горят, сотни котлов ки­пят—жертвенное мясо варится.

По левую сторону рощи — широкое поле. Осторожно обходят это поле люди: здесь стоят лошади, запряженные в сохи, здесь первую борозду проводить будут. Сохи пылают: на каждом — све­чи. Все, кто хочет получить урожай, жертвуют свечу восковую.

Лошади — в ярких цветных лоскутках.

Мало-помалу затухают костры. Мясо сварилось, принесены жертвы всем богам, пора начинать пиршество, пора первую бо­розду делить. Встали около сох карты, сзади них стоят толпой люди, ждут, когда Аптулат молитву скажет.

—     Юмо великий и добрый!— восклицает Аптулат, и толпа вто­рит ему:

—     Юмо великий и добрый!

—     Когда наступит время весенних работ, о юмо великий и до­брый, когда мы, вышедши в поле работать, распахавши, посеем по зернышку, юмо великий и добрый, корни их сделай широкими, стебли крепкими, колосья их, подобно серебряным пуговицам, сде­лай полными, о юмо великий и добрый!