Хинес медлит с ответом. И его опережает Марибель:
— Наверняка будут еще. Их тут вроде было четыре или пять, да?
— Нет, вовсе нет, — говорит Ампаро, — ты путаешь с другой дорогой, ну той, что идет мимо водохранилища. А здесь только один туннель, один-единственный.
— Значит, до города осталось совсем немного, — выводит Ньевес.
— Немного? Мы уже давно должны были дойти, — отзывается Хинес. — Не знай я, что туда нет другой дороги, кроме этой… решил бы, что мы заблудились. Мне и в голову не приходило, что тут столько поворотов понапихано.
— Конечно, на машине раз — и приехал! — говорит Мария. — А когда тащишься на своих двоих, сразу замечаешь…
— Но туннель… как мне помнится, был совсем рядом с городом, — успокаивает их Ампаро.
Хинес не обращает на ее слова никакого внимания. Он рассеянно смотрит на асфальт, на каменные стены по бокам, оглядывается назад — и все это, разумеется, замечают. Вдруг он говорит:
— Послушайте, мне кажется…
— Что? Что такое? — быстро спрашивает Ньевес, и лицо ее тотчас окрашивается тревогой.
— Да нет, все нормально, наоборот, посмотрите, какой широкий изгиб делает дорога…
Хинес прав. Конца этой кривой не видно, дорога все круче заламывается, так что с того места, где они сейчас находятся, уже невозможно разглядеть тот прямой участок пути, который они недавно одолели, но и впереди обзор весьма ограничен.
— Только подумайте! — Хинес на миг приостанавливается. — Отсюда, с этой точки, когда ты стоишь между двумя стенами… создается такое впечатление, что кривая никогда не закончится, что она образует круг.
— Ой! Не дай бог!
— Все не так плохо! Наоборот, — говорит Хинес с надеждой в голосе. — Мы уже совсем близко, совсем близко… Я отлично помню этот вираж.
— Смотрите! — кричит Мария, которая на несколько шагов обогнала своих спутников. — Машина!
Мария продолжает идти вперед, вытянув голову влево, отдаляясь от внешней стороны поворота. Остальные после минутного колебания следуют за ней, двигаются очень осторожно и вскоре действительно видят нос малолитражки пронзительно-синего с металлическим отливом цвета. Все взволнованы. Мария не произносит больше ни слова. Она приближается к машине, постепенно замедляя шаг, с явной опаской, за ее спиной слышатся отрывистые, противоречащие один другому комментарии.
— Она двинулась с места! Машина двинулась!
— Куда она двинулась?
— Не знаю… мне так показалось.
— Это мы сами движемся! Машина стоит как вкопанная.
— Там кто-то есть! Внутри люди!
— Да, но они не шевелятся. Наверно, мертвые!
— Прекратите истерику! Там никого нет. Это сиденья с подголовниками. Уймитесь!
— Машина в полном порядке: цела и невредима, а не как та, которую мы видели вчера… И такое впечатление… что она остановилась совсем недавно.
— Нет, все-таки странно… стоит как-то слишком близко к обочине.
— Поворот заканчивается…
Мария тоже увидела конец дорожного изгиба — прямой отрезок асфальта, освещенный, как и прежде, солнцем, с растущими вдоль кустами и густой травой. Но сейчас все ее внимание сосредоточено на машине. Та производит очень странное впечатление: с закрытыми дверцами и окнами, совершенно неподвижная, пустая — и ни звука вокруг. Путники окружили машину. Это весьма скромная малолитражка сравнительно недавней модели. Кузов и стекла сверкают, внутри, насколько видно, все тоже чисто, аккуратно, строго, нет бесполезных безделушек, какие часто бывают в салонах.
— Хозяин, судя по всему, помешан на порядке, — говорит Ампаро, приложив ладонь козырьком ко лбу и вглядываясь в салон машины.
— Был помешан, — поправляет ее Марибель.
— И на чистоте, — добавляет Мария.
— Ей больше пяти лет, — говорит Ампаро. — Смотри… техосмотр — две тысячи восьмого года.
Хинес протягивает руку к дверце со стороны водителя, потом замирает на несколько секунд, потом довольно резко нажимает на ручку. Дверца легко открывается.
— Как всегда, — говорит Ампаро, обходя машину, — дверцы открыты, ключ на месте… сами видите: все как всегда.
— Пахнет машиной, — говорит Ньевес, — внутри пахнет машиной.
— Раньше меня укачивало от этого запаха, — говорит Мария, — когда я была девочкой…
— Мне кажется… — бросает Хинес, чуть отстраняясь от дверцы, — мне кажется, тут есть что-то странное.
Головы с опаской наклоняются к дверце, взгляды обшаривают салон, потом все выпрямляются и выжидательно переглядываются, ища ответа друг у друга в глазах.
— Ну что там еще? — всхлипывает Ньевес.
Хинес медлит с ответом. Его взор вроде бы прикован к машине, одной рукой он опирается на крышу, выбивая пальцами нервную дробь.
— Ремни безопасности, дьявол их побери! — выпаливает он наконец и тотчас опускает глаза, словно ему стыдно смотреть на друзей. — Ремни застегнуты.
Никто этого не заметил. У сидений темная обивка, поэтому ремни почти не выделяются на ее фоне. Все потрясены словами Хинеса.
— Они ехали вдвоем, — нарушает молчание Ампаро, словно рассуждая сама с собой.
Остальные по-прежнему молчат. Ньевес в полном отчаянии пробегает глазами по лицам, но ей удается поймать лишь отрешенные и уклончивые взгляды. Хинес по-прежнему стоит неподвижно, глядя себе под ноги, и угадать выражение его глаз невозможно. Внезапно Мария резким движением, в котором прорывается бешенство, отталкивает Хинеса, залезает в машину, садится на водительское место, осматривается, трогает рычаг переключения передач, ручной тормоз, ключ зажигания… а потом падает грудью на руль, взвыв от бессильной злобы. Потом она поворачивает голову направо, когда кто-то открывает противоположную дверцу и начинает шарить сперва в бардачке, потом по дверной панели и между сиденьями. Это Уго. Кажется, сейчас только он один способен что-то предпринять, не впадая в ступор или отчаяние.
— Заглохла… — говорит Хинес, ни к кому конкретно не обращаясь, — заглохла… подъем, просто тут небольшой подъем… и она заглохла.
— Пошли в город, — неожиданно для всех подает голос Уго. — Этот кретин не курил.
Резкий тон Уго вроде бы свидетельствует об улучшении его состояния. Но сейчас это мало кого волнует. Мария с подчеркнутой неспешностью вылезает из машины и пристально, с явным вызовом смотрит на Марибель. Та выдерживает ее взгляд с ледяным высокомерием. Ни одна не произносит при этом ни звука.
— Да, пошли, — соглашается Хинес с усталой покорностью. — Осталось… нам осталось уже совсем немного.
Уго, Хинес, Ампаро, Марибель, Ньевес и Мария покидают автомобиль, одиноко стоящий с распахнутыми дверцами, и молча, безропотно пускаются в путь — навстречу слепящему солнцу, навстречу раскаленному дыханию земли, поросшей кустарником, дыханию, пропитанному запахом хвои, розмарина и тимьяна; по покрытому выбоинами белесо-серому асфальту — к прямому отрезку дороги длиной метров пятьдесят-шестьдесят, который завершается очередным поворотом с неизбежным подъемом, вырезанным в известняке. Подъем мешает разглядеть лежащий за ним пейзаж и первые дома, они поджидают путников — хотя те пока об этом не подозревают — сразу за последним виражом, если по прямой, то не более чем в ста метрах от того места, где они сейчас находятся.
Шестеро путников шагают по узким улочкам старинной части Сомонтано. К этому времени они уже видели много, очень много машин — припаркованных, или застывших прямо посреди дороги либо поперек дороги, или остановившихся, прочертив на стенах зданий след длиной в несколько метров. Но ни одной живой души до сих пор им не попалось. Двери домов в большинстве своем были заперты, а те, что оказались открытыми, вели в опустевшие жилища, совсем недавно покинутые их обитателями и еще хранившие стойкий запах человеческой жизни, особый запах домашнего быта. Путники уже успели заглянуть в несколько таких домов и были встречены общительными кошками, которые терлись об их ноги, а также собаками — одни лаяли, чтобы прогнать непрошеных гостей, другие спешили улизнуть, пугливо прижимаясь к стене коридора, чтобы не попасться на глаза пришельцам, прервавшим их грабительские набеги. Не было только людей. Трудно было не заметить тревожные детали: распахнутую дверцу холодильника и бутылку без пробки, валяющуюся на полу в луже кока-колы; или открытую книгу на подушке в изголовье кровати, лежащую обложкой вверх; или брошенный у постели со сбитыми простынями презерватив; или окурок, похожий на червяка, прогрызшего дорожку в матрасе — к счастью, огнестойком.
