Литмир - Электронная Библиотека
A
A

– Так вы были под Рейхенфельсом? – говорит он. При этом его подбородок едва заметно, но стремительно выдвигается вперед.

Солдат подтверждает:

– Да, был я в этой переделке.

– Были, – уточняет сержант, для доказательности повторяя то же движение подбородком и кивая на отчетливые следы армейского номера.

– И он тоже, – говорит капрал, – тот, что сидел тут, на вашем месте…

– Ну, он-то дрался, – прерывает сержант. И, не получив ответа, добавляет: – А то, сдается мне, найдутся и такие, что не выстояли.

Он оборачивается к капралу, и тот делает неопределенный жест в знак то ли неведения, то ли согласия.

– Никто не выстоял, – говорит солдат.

Но сержант протестует:

– Как бы не так! Вы спросите у парнишки, что сидел тут, на вашем месте.

– Ладно, пусть так, – соглашается солдат. – Все дело в том, как понимать это «выстояли».

– Я так и понимаю, как оно есть: были такие, что дрались, а другие – нет.

– А кончилось тем, что все отступили.

– Согласно приказу. Не надо путать.

– Все отступили согласно приказу, – говорит солдат.

Сержант пожимает плечами. Он смотрит на капрала, словно ища поддержки. Потом, отвернувшись к стеклянной витрине, глядящей на улицу, бормочет:

– Разложившееся офицерье!

И помолчав:

– Разложившееся офицерье, вот это кто!

– Это верно, – подтверждает капрал.

Озираясь вокруг, солдат выискивает глазами молодую официантку, которая все никак не соберется к ним подойти. Но сколько он ни приподнимается на стуле, глядя поверх голов, он нигде не может ее обнаружить.

– Не беспокойтесь, вы увидите сразу, когда он вернется, – говорит капрал. Он приветливо улыбается и, полагая, что солдат оглядывается в поисках их ушедшего товарища, добавляет: – Он должен быть рядом, в бильярдной, верно, приятеля повстречал.

– Вы можете у него спросить, – продолжает, покачивая головой, сержант, – он-то дрался, можете у него спросить.

– Ладно, а все же как-никак нынче он тут, – говорит солдат. – Хочешь не хочешь, а пришел к тому же, что и остальные.

– Согласно приказу, я вам говорю. – И после минутного молчаливого размышления он, словно про себя, заключает: – Разложившееся офицерье, вот они кто!

– Вот это верно, – подтверждает капрал.

Солдат спрашивает:

– А вы-то под Рейхенфельсом были?

– Ну нет, мы оба западнее были, – отвечает капрал. – Как они линию обороны прорвали и нас обошли, мы и отступили, чтобы не попасться.

– Согласно приказу, вот как! Не надо путать, – уточняет сержант.

– Быстро смотались, тянуть было некогда, – говорит капрал. – А то, из двадцать восьмой у нас на левом фланге, замешкались, так они словно ребятня малая влипли.

– Сейчас, как ни верти, все к тому же идет. Не нынче – так завтра посадят в мешок, – говорит солдат.

Сержант бросает на него быстрый взгляд, но предпочитает обратиться к воображаемому собеседнику, сидящему напротив:

– Ну, это еще надо доказать, мы еще последнего слова не сказали.

Теперь очередь солдата пожать плечами. Он встает со стула, пытаясь привлечь внимание официантки и надеясь, что наконец-то ему принесут выпить. Из-за соседнего стола доносится фраза, случайно произнесенная громче других, – обрывок какой-то беседы: «Шпионы, ну, их-то повсюду хватает!» За этим заявлением следует непродолжительное молчание. На другом конце стола кто-то дает подробные пояснения, но слышится только глагол «расстрелять», остальное тонет в сумятице голосов. И когда солдат снова усаживается на свой стул, среди общего гула слышится другая формулировка:

– Есть такие, что дрались, а другие вот нет.

Сержант разглядывает при этом зеленые ромбы на вороте шинели. Он повторяет:

– Мы еще последнего слова не сказали. – Потом, склонившись к капралу, доверительно сообщает: – Мне говорили, вражеским агентам платят, чтоб разлагали морально.

Капрал не реагирует. Сержант, который, перегнувшись над столом, покрытым клеенкой в красно-белую клетку, тщетно ждал ответа, снова решительно опускается на стул. Немного погодя он добавляет: «Надо было видеть», но произносит это едва слышно и к тому же не поясняет свою мысль. Оба молчат, и тот и другой замерли, уставившись в пространство прямо перед собой.

Солдат оставляет их, с намерением выяснить, куда же запропастилась молодая женщина с тяжелой темной шевелюрой. Но, стоя среди нагромождения столов, он подумал, что в конечном счете не так уж ему хочется пить.

Почти у самого выхода, уже дойдя до стойки, которую обступила кучка прилично одетых людей, он вдруг подумал о том солдате, что был под Рейхен-фельсом и так доблестно там сражался. Важно непременно его разыскать, поговорить с ним, выведать у него, как это все было. Солдат немедля возвращается и пересекает залу в обратном направлении, пробираясь между скамьями, стульями и спинами выпивающих за столиками посетителей. Те двое сидят по-прежнему в одиночестве, в той же позиции, в какой он их оставил. Вместо того чтобы направиться к ним, он идет напрямик в глубь залы, туда, где толпа мужчин, создавая давку и толкотню, устремилась влево, но из-за тесноты прохода движется очень медленно, мало-помалу, однако, протискиваясь между выступом стены и тремя большими круглыми вешалками, нагруженными одеждой, которые возвышаются в конце стойки.

Пока, подхваченный течением, солдат также приближается к выходу – правда, медленнее прочих, поскольку он оказался у края потока, – ему приходит в голову, а почему, собственно, так уж важно побеседовать с этим человеком, который сможет ему рассказать лишь то, что ему уже известно. Еще не успев дойти до следующей залы, где, кроме новых посетителей, должны находиться: укрытый чехлом бильярд, черноволосая официантка и герой Рейхенфельса, – солдат отказывается от своей затеи.

Именно тут, должно быть, и разыгрывается немая сцена, когда толпа, окружающая солдата, раздвигается, оставляя его посреди огромного круга, по сторонам которого чьи-то призрачные лица… Эта сцена, впрочем, ни к чему не ведет. И наконец толпа – ни немая, ни говорливая – уже не окружает его: он вышел из кафе и шагает по улице. Это обычная улица: длинная, прямая, обставленная совершенно одинаковыми домами с плоскими фасадами и похожими одна на другую дверьми. Как всегда, медленно, мелкими густыми хлопьями сыплется снег. Белеют тротуары, мостовые, подоконники, приступки подъездов.

За ночь в нишу намело кучу снега, он проник в узкую вертикальную щель неплотно прикрытой двери, и, когда солдат распахивает створку, налипший по ее краю снег в несколько сантиметров толщиной сохраняет продолговатую форму. Немного снега скопилось даже в коридоре, и он образовал на полу длинную дорожку, которая чем дальше от двери, тем становится уже, – вначале она широка, затем сужается и, частично уже подтаяв, оставляет на пыльном деревянном полу влажную черную кромку. Коридор испещрен черными следами, отстоящими друг от друга сантиметров на пятьдесят и все менее отчетливыми по мере приближения к лестнице, нижние ступеньки которой угадываются в глубине. И хотя пятна эти неопределенной, изменчивой формы, с бахромчатыми краями и проталинами, есть все основания полагать, что это отпечатки, оставленные башмаками небольшого размера.

Справа и слева по коридору, на равном расстоянии друг от друга, правильно чередуясь, расположены двери – одна справа, другая слева, одна справа и т. д. Эта вереница тянется, сколько хватает глаз или почти столько, а в самой глубине, где освещение ярче, еще можно различить нижние ступени лестницы. Рядом – невысокая фигура женщины или ребенка, которую дальность расстояния делает совсем крохотной; одной рукой она опирается на крупный белый шар, которым заканчиваются перила.

Чем ближе солдат к ней подходит, тем явственней у него ощущение, что эта фигура отступает вглубь. По правую сторону коридора одна из дверей открылась. Здесь, впрочем, и обрываются следы. Щелк. Мрак. Щелк. Желтый свет озаряет тесную переднюю. Щелк. Мрак. Щелк. Солдат снова оказывается в квадратной комнате, где стоят комод, стол и диван-кровать. На столе клетчатая клеенка. К стене над комодом прикреплена фотография военного в походной форме. Вместо того чтобы, сидя за столом, попивать вино и не спеша разжевывать хлеб, солдат вытянулся на постели; глаза у него закрыты, видимо, он спит. Вокруг него, стоя, замерли трое: мужчина, женщина и ребенок, – они молча его разглядывают.

24
{"b":"23384","o":1}