– Я сама скажу, когда мне понадобятся лыжи. – Клава легла навзничь, широко раскинув руки, расслабила все тело.

Люся тоже легла на спину. Она смотрела на голубеющее над хребтом прозрачное небо. Сколько же времени длится их спуск?..

Буркова не спешила с выходом. Крутизна склона все увеличивалась. Спускаться усталым людям, да еще и с нагруженной лодочкой, было опасно. И Клава зябко ворочалась, глубже засовывала руки в рукава, но команды «подъем» не подавала.

Первые лучи солнца достали гребень горы, вызолотили снежного медведя, оставшегося без одной лапы, окрасили в багрянец выщербленный камень. Предрассветный сумрак отступал медленно, прятался под скалами, неохотно уползал в расселины, таял в снежных складках. Но утро, золотистое, яркое, постепенно спускалось с гребня. Все в природе прихорашивалось в ожидании солнца, заблистали снежные карнизы наверху и гребни заструг на склоне, даже камни жадно ловили мшистыми вершинами первый розовый свет.

– Пошли, ребята! – Буркова отряхнула налипший на лыжный костюм снег.

Продрогшие, они поднимались медленно. Люся видела понурые фигуры, усталые лица, серые, обветренные губы в розовых трещинах. Она потерла ознобленные, негнущиеся руки, с трудом разгибая ноющие ноги, встала.

– Дальше мы пойдем несколько иначе. – Буркова обернулась к Люсе: – Дай лыжи.

Люся молча отстегнула крепления и сошла в снег.

– Мы пойдем так, – сказала Клава, – Люсю посадим на корму лодочки.

– Почему именно меня? – вырвалось у Люси.

– Ты легче, чем я или Сима. Спуск становится все круче. Придется больше тормозить лодочку, чем тянуть. Вот ты и займешься этим. Скользнула лодочка – опускай ноги в снег, тормози. Мало будет – соскочи, придержи ее руками.

Но Люся просидела на остром борту лодочки недолго. Лодочка рыскнула вниз и боком поехала в сторону. Притормозить ее ногами не удалось. Люся соскользнула в снег и навалилась грудью на тонкий, режущий даже через теплую одежду борт...

Обессилевшие люди – спасатели и спасенные – сидели продрогшие, со стянутыми холодом лицами. Усталые тела требовали только одного – не двигаться.

Люся сжалась в комок на краю лодочки.

Вдруг она вскочила, выпрямилась, напряглась. Неужели ей почудилось?..

– Люди! – неожиданно звонким девчоночьим голосом закричала Клава. Она стояла на краю ската и, взмахивая над головой лыжными палками, повторяла: – Люди-и!.. Люди иду-ут!..

Спасатели и спасенные бежали к ней, проваливаясь в снег, падали и снова вскакивали на ноги. Даже Крестовников оперся обеими руками на борт лодочки и приподнялся.

По круче поднимались двое в серых комбинезонах. Один из них остановился и помахал рукой.

– Теперь пойдем веселее! – воскликнул Шихов, увидев своих людей.

– Ребята здоровые. Не устали. Черта сволокут под гору! – подхватил Вася.

Первым поднялся на гору старшина. Вытер ладонью потное, красное лицо.

– Товарищ майор! – Он кашлянул, восстанавливая сбившееся на подъеме дыхание. – По приказанию начальника комбината прибыли за вами и рацией.

– За мной? – Шихову стало неловко под обращенными на него взглядами измученных товарищей. – Почему именно за мной?

– В поселке дела неважные, – произнес старшина уже другим, неофициальным тоном.

Он коротко рассказал о новой опасности: подступающей к шахте воде.

– Вот что, старшина!.. – Шихов подумал. – Возьмешь рацию и спустишься в поселок...

– В поселок пойдете вы, товарищ Шихов, – перебил его Крестовников.

Все удивленно обернулись к нему. За весь долгий и сложный путь Крестовников ни разу не вмешался в распоряжения Бурковой, никого ни в чем не поправил. И вдруг такой категорический тон, почти приказ.

– Командую танкистами я, – сдержанно напомнил Шихов.

– Здесь нет танкистов или рабочих, – настаивал Крестовников. – Есть подрывники и спасатели.

– Товарищ Крестовников!..

– Командующий приказал вам помочь выполнить задачу и сделать все, что только в ваших силах, – твердо произнес Крестовников. – Опасность, грозящая комбинату, еще не устранена. И я требую, чтобы вы выполнили приказ командующего.

Шихов молчал, потирая ладонью щетинистый подбородок.

– В поселок пойдут товарищ Шихов с рацией и один из танкистов! – приказал Крестовников. – Второй танкист останется с нами, заменит в группе майора.

– С этой кручи спустимся вместе, – сказал Шихов. – Дальше я пойду со старшиной.

Это было невероятно трудно – спускать лодочку с привязанным к ней Крестовниковым по откосу с выступающими камнями. Двое придерживали ее сверху веревками, и один направлял снизу. Лодочка шла неровно, иногда задерживалась на камне, и тогда приходилось оттягивать ее в сторону, выводить на лучшую трассу.

Трудно пришлось всем. Но никто не знал, какой ценой достался этот спуск Крестовникову. Лодочка наклонялась все больше. Как он ни берегся, все же пришлось нечаянно опереться на поврежденную ногу. Резкая боль ударила под колено. Желая ослабить давление на больную ногу, Крестовников выбросил обе руки вверх, ухватился за нос лодочки, с усилием подтянулся. Хорошо, что никто сейчас не видел его искаженного лица, не слышал участившегося хриплого дыхания.

А спуск тянулся бесконечно. Время от времени Шихов гулко кричал:

– Потравлива-ай! Помалу!

Дрожала уже и здоровая нога. Каждый толчок днища о склон кручи отдавался острой болью во всем теле.

А снизу повторялось однообразное:

– Потравлива-ай!

Да будет ли этому конец? Голоса приближались так медленно. А тело оставалось напряженным до предела, ждало очередного толчка, боль от которого била уже в поясницу, в спину, отдавала тяжким звоном в голову.

Наконец лодочка стала выравниваться. Остановилась. Над нею склонились Люся, Шихов.

– Как добрались? – спросил Шихов.

Крестовников облизнул сухие жесткие губы. Крупные капли пота скользили по лицу, нависли на подбородке.

– Спустился... как на эскалаторе, – с усилием, не очень ловко пошутил он.

Шихов понял неуместность своего вопроса и постарался исправить допущенный промах.

– Придется пока отдохнуть, – спускать вас будем в три приема. – Веревок на всю кручу не хватит.

Крестовников приподнял голову. Сверху неровной вереницей тянулись люди. Впереди с лыжами в руках Саня, последней в цепочке Клава.

Дальше крутизна склона несколько смягчилась. Лодочка пошла легче. Возможно, и люди приноровились, выбрали более удачную трассу для спуска. И все же, пока лодочка доползла до конца склона, Крестовников был измотан вконец.

Люся дала ему несколько глотков крепкого черного кофе.

– Двигаться надо, – поморщился он. – Много отдыхаем.

– Впереди еще два спуска, – напомнила Люся.

– Два больших спуска, – уточнил Шихов. – Не считая малых.

– Ни пуха ни пера вам, майор. – Крестовников протянул руку. – Дальше мы доберемся сами.

Беспечный тон его не очень подходил к бледному потному лицу с глубоко запавшими глазами и запекшимися губами с четким следом свежего прикуса.

– Старшина! – позвал Шихов. – Берите рацию.

Люся лежала на снегу, расслабив все тело и не спуская глаз с Клавы. А та облизывала потрескавшиеся губы и не решалась подать команду к движению. Идти осталось совсем немного. Последний крутой скат. Дальше знакомая лыжня. Но и силы иссякли. Даже здоровяк Вася лежит неподвижно, с закрытыми глазами. Саня не дотянул до привала, свалился метрах в пятидесяти от остальных.

Люся прислушалась. Голос! Она с усилием села. Над кручей появилась голова. Еще одна.

Помощь!

Дальше все шло как в тяжелом и мучительно долгом полусне. Какие-то люди завладели лодочкой. Потом были ступеньки. Бесконечно много рыхлых, поддающихся под ногой ступенек. И наконец лыжня! А внизу тягач с санями. Радостные лица... Сознание выделило голос отца: «Молодцы, ребята! Молодцы!», стоящий вдалеке вертолет (быстро он прилетел!), обжигающее распухшие губы какао и прикосновение теплых рук врача.