— Он мне позвонил дня три назад, что готовится вылететь, но когда — не сказал. Уже все готово к отправлению. Собственно, ему и не надо сюда являться, для Васина мы все сделаем.

— Ясненько.

Родионов вышел на лестничную площадку, закурил. Дудки он будет ждать, сегодня же ринется в Заволжск. Голубчик Васин от него не уйдет. Филимонов сбросил пепел в урну, затянулся напоследок.

— Извините, товарищ, — обратился к нему мужчина неопределенного возраста с детским пухом на голове, — разрешите прикурить? Спасибо. Васиным интересуетесь? Из милиции? Ай-яй-яй, кто мог подумать? Герой, замечательный специалист. Его в наш трест приглашали ведущим специалистом — не пошел. — Мужчина деликатно кашлянул.

Почти в каждом большом коллективе есть тот, который все обо всех знает — и не только о сослуживцах, но и об их знакомых, родных и близких. Всезнайки подобного рода — сущий клад для следователей. Родион понял, что этот — из таких.

— У нас очень строго относятся к командированным товарищам: регистрируйся, как приехал, отмечайся, когда уезжаешь. Один Васин имеет исключение: ему дозволяется отметить прибытие и убытие даже в день выезда. А почему? Потому, что уважают его. Он мог бы и не приезжать — начальник правильно сказал, необходимые ему коронки и так выслали бы, но Васин вот уже много лет, и когда работал на Алтае, почти все дни своей командировки проводит в Заволжске.

— Женщина у него там, наверное? — равнодушным тоном произнес Филимонов.

— Может, женщина есть, не знаю. А то, что в Заволжске его закадычный друг живет — точно. Приезжал он как-то с ним сюда, к управляющему заходили.

— Как друга зовут-то?

— Большой человек… Лозинский Павел Станиславович, директор техникума. Так что езжайте в Заволжск — мой совет.

— Благодарю. — Филимонов бросил окурок в урну, мужчина сказал ему вдогонку:

— Фролов Анисим Герасимович я. Если нужна будет помощь, — обращайтесь в любой момент.

Родион сбежал по ступенькам, выскочил на улицу, поймал такси.

Умный этот Васин, но дурак, простите. Не учел, что его прежде всего в Свердловске будут искать, а здесь про его дружка знают, знают и то, что часть из дней, отведенных на командировку, он проводит в Заволжске. Во хитрец! В год раза три, наверное, командируется в Свердловск — вот тебе и дополнительный отпуск. Знаем мы этих командированных: девяносто процентов времени тратят на себя, десять — для дела.

…На звонок дверь открыл высокий, плотный мужчина средних лет. Филимонова несколько удивила одна странность: мужчина был в спортивных брюках, майке и… в шляпе.

Родион представился. Наступило время удивиться мужчине, но он тут же справился с замешательством и широким жестом пригласил Филимонова войти. Родион отметил про себя, что Лозинский, «большой человек», живет в обыкновенной трехкомнатной квартире — в прихожую выходило пять дверей — три из комнат, одна из кухни, одна из совмещенки. Точно в такой квартире обитал и Филимонов.

В гостиной у стола, покрытого ковровой скатертью сидел Васин — собственной персоной и, уткнувшись в шахматную доску, раздумывал над очередным ходом. Он был гладко выбрит, без бороды. Первый штрих — меняет внешность!

— Игорек, к тебе, — хорошо поставленным голосом сказал Лозинский и ушел на кухню.

Васин невидящим взглядом посмотрел на Филимонова — не отошел сразу от перипетий игры — мотнул головой и осведомился:

— В чем дело? — спросил спокойно, демонстрируя некоторое недовольство: отрывает от игры.

— Придется вам, Васин, вернуться в Пригорск. Самолет из Свердловска прибывает через три часа, места для нас забронированы. Вот повестка, подписанная Вермишевым.

— Павлик! — Васин встал, потянулся.

Павел Станиславович заглянул в дверь.

— Давай доиграем, — продолжал Васин, — по мою душу прибыли из Пригорска.

Какая выдержка! Или рисуется? Нет, действительно спокоен, собран, играет всерьез, его положение было не ахти каким, а смог свести партию вничью. Это говорит о том, что Васин не выбит из колеи, не испуган. Значит, ничего за собой не чувствует? Однако….

— Мне бы хотелось все-таки знать, почему не даете двум друзьям побыть вместе? — спросил Лозинский.

— За счет суточных? — усмехнулся Филимонов.

— Насколько мне известно, еще за такое в прокуратуру не вызывают.

— Вы правы. Узнаете, когда надо будет.

— А мне сейчас надо, — вспылил Лозинский. — Что за манера врываться в дом и арестовывать товарища?

— Во-первых, я не ворвался, во-вторых, пока вашего друга не арестовывают, а просто вызывают на беседу.

— На допрос. Со мной уже беседовал следователь Туриев, — вставил Васин, посмотрел на часы. — У нас еще есть время, попьем чайку? Тебе, Павлуша, после бани в самый раз.

Вот почему он в шляпе — боится простыть.

— Идемте на кухню, молодой человек, — Лозинский потянул Филимонова за рукав, — не обижайтесь, поймите, ваш визит совершенно неожиданный.

Родион давно не пил такого вкусного чая.

— Индийский? — робко спросил он.

— Самый настоящий советский, батенька, — ответил Лозинский, — краснодарский. Почему он такой пахучий? Да потому, что лист собирали вручную, по три штучки с кончика стебелька, для лиц особых… По блату достал, — Лозинский улыбнулся, — вы, как следователь, не интересовались таким монстром, как блат? Блат порождает круговую поруку, круговая порука — преступления. Мой совет: займитесь феноменом блата. Хотя бы в границах достославного Пригорска, где, я это знаю, зимние шапки — и те распределяются по блату. Грешен, мне таким образом достал ондатровую шапку Игорь Иванович, и он ходил вовсе не в магазин, а в учреждение, в котором нет торговых прилавков, но есть человек, позвонивший на склад и приказавший: «Выдать головной убор из ондатры». Во как! А что делать тому, кто не имеет блата?

Филимонов не ответил.

— Молчите? Нечего сказать? Простите за откровенность… Игорек, ты меня просил передать деньги, а где они?

— Не забыл, не забыл. — Васин вытащил из внутреннего кармана портсигар, раскрыл его легким щелчком — в нем лежала пачка пятидесятирублевок. — Пятьсот рублей. Объяснение то же самое. Думаю, скоро я избавлю тебя от таких дел. Ну, Пинкертон, ведите меня на суд праведный, — обратился Васин к Филимонову.

— Шутите?

— А что мне остается делать? Вот только коронки мои плачут.

— Не волнуйтесь, мне сказали, что их отправят и что вам вовсе не обязательно приезжать.

— Лишимся более или менее регулярных встреч, Павлуша. Каюсь, каюсь, — Васин положил ладонь на плечо Родиона, — выгадывал дни для того, чтобы повидаться с фронтовым другом. Жаль, вам незнакомо чувство фронтового товарищества. Так, значит, — печально констатировал Васин, — дело принимает странный оборот для меня… Когда мы прибудем в Минеральные Воды?

Родион ответил.

— И Вермишев будет меня ждать?

— Сейчас зайдем в ближайшее отделение милиции, я позвоню, что вылетаю с вами. Он весьма и весьма будет рад, даже машину пришлет к трапу самолета.

— Неужто я столь важная персона?

— Больше того, нас отсюда будут провожать.

— Почетный эскорт?

— Чтобы я смог на минуту оставить вас, если мне понадобится, и, вернувшись, снова лицезреть.

— Боитесь, что смоюсь?

— Мы ничего не боимся.

— Зачем — «мы»? Не надо обобщать, юноша. — Васин на секунду замолчал. При всей его браваде было видно, что он волнуется. — Ну, Павлуша, давай обнимемся. Не беспокойся обо мне, недоразумение какое-то, все образуется.

Лайнер набрал высоту, далеко внизу остались огоньки Заволжска…

…Ганс Рейкенау вот уже который день пребывал в дурном настроении: глава широко разветвленной кампании по продаже уникальных произведений искусства, различных древностей, делец современного масштаба, получил известие из России о том, что дело, на подготовку которого пошли годы, срывается. Человек, на которого в свое время сделал ставку его отец, погиб. Черт с ним, с тем человеком, которого Ганс видел всего раз, потом он с ним держал связь через подставное лицо, жаль, если не совершится то, о чем мечтал его отец, чего, как великого чуда, ждал сам Ганс. Несколько раз он посещал Россию, как турист, уверялся в том, что подготовка идет — и такая осечка.