Дроздова взяла Туриева под руку, подвела его к парапету.

— Будем искать месторождение золота. И найдем его!

— Блажен, кто верует.

— Не надо так, Борис. Разве мы не имеем права на мечту? Имеем! И она должна осуществиться.

— Дай-то бог.

— И это говорит следователь? Неужели ты забыл, что такое геологиня? Гео-ло-гиня, — нараспев проговорила Дроздова, — слово-то какое. Знаешь, мне кажется, что каждое слово имеет свою окраску. Геологиня — нежно-бирюзового цвета, того цвета, что приобретает море после жестокого шторма.

— А какого цвета слово «гостиница»? — улыбнулся Борис, сжимая локоть Дроздовой.

— Противного. Желтого цвета с черными крапинками.

— А что означают крапинки?

— Всякие противные запахи, отсутствие воды, кондиционера, тишины. Словом, гостиница подпадает под желтый цвет. Пойдем дальше?

Хлебный переулок начинается сразу за мостом, идет параллельно реке, упирается в здание старой мельницы. Высокие пирамидальные тополя шумят жесткой листвой.

Дверь открыли сразу, словно мать ждала их.

Евгения Дорофеевна выросла в проеме с тряпкой в руке.

— Решила пол вымыть в прихожей, — проговорила она, с любопытством глядя на Дроздову, — днем были гости. Проходите, — Евгения Дорофеевна пропустила Дроздову вперед, потянула за руку Бориса и прошептала на ухо: — Кто это? Ты впервые приходишь домой с женщиной.

— Узнаешь, мамуля, всему свое время.

Дом, в котором находилась квартира Туриевых, до революции принадлежал табачному магнату Микаэлову. Туриевы занимали три комнаты. В гостиной главной достопримечательностью являлся камин, перед которым стояло кресло Евгении Дорофеевны. Стрельчатые окна подчеркивали высоту комнаты, натертый паркет отражал свет старинной вычурной люстры.

У противоположной от двери стены белел раскрытой клавиатурой рояль.

«Беккер», — прочитала Дроздова и высоко подняла брови: она никак не ожидала, что в квартире Туриевых может быть такое музыкальное великолепие, Евгения Дорофеевна, словно прочитав ее мысли, сказала:

— Рояль достался мне по наследству от мамы. Она была прекрасным музыкантом, в десятом году аккомпанировала самому Шаляпину, когда он гастролировал в нашем городе. Господи, как давно это было! А вы садитесь, садитесь, — засуетилась Евгения Дорофеевна. Может, кофе сварить?

— Спасибо. — Елена Владимировна посмотрела на Туриева.

— Давай, мамуля, кофе. И поесть.

— Пирог подогрею, картофчин. Хорошо?

— Неси все.

Евгения Дорофеевна вышла из комнаты.

— Мы же только что ели, — укоризненно бросила Дроздова, — зачем утруждать старушку?

— Маме нравится угощать. Я всегда и стараюсь показать ей, что голоден. И никакая она не старушка. Упаси бог сказать такое в ее присутствии — обидится. Я ей дал задание прожить ровно столько, сколько прожила ее мать: сто тринадцать лет. Мама — человек исполнительный. Когда получила задание, сказала: «Тебе будет восемьдесят три, надо прожить».

Евгения Дорофеевна неслышно ходила по комнате, накрывая на Стол. Наконец пригласила:

— Садитесь к столу, дети.

Она буквально вся засветилась, когда Дроздова похвалила:

— Великолепно сварен кофе. Вы настоящий мастер!

— Мой муж любил этот напиток, Борику любовь передалась. Я знаю несколько способов приготовления кофе. Этот по-турецки.

Борис положил на тарелку Лены кусок пирога.

— Попробуйте. Такой роскоши не подадут ни в каком ресторане.

— Намекаете? — Почему-то в доме Бориса они перешли на «вы».

— Нет, что вы? Просто никто, как моя мама, не может испечь такой пирог. Я не хвастаюсь, честное слово. Но ведь вкуснота. Правда, здорово?

— Чудно! Как тонко и удивительно ровно раскатано тесто. И аромат. Эта начинка из картофеля, свежего сыра, сдобренного сливочным маслом…

— Как вас зовут? — Евгения Дорофеевна изучала лицо Дроздовой. Елена Владимировна все время чувствовала ее взгляд и тушевалась.

— Извини, мамочка, я вас не познакомил. Елена Владимировна, работает геологом в поселке Рудничный.

— Откуда вы приехали к нам?

— Из Москвы.

— Оставили столицу? У вас есть там родственники?

— Мама и сынок.

— Быть геологом — не женская работа.

— Почему же? Сейчас многие так называемые мужские профессии стали и нашими, женскими.

Дроздова посмотрела на рояль.

— Можно? Попробую сыграть.

— Конечно, конечно, пожалуйста.

Елена Владимировна взяла несколько аккордов, прислушиваясь к звучанию инструмента. Он отозвался щедро, признательно, гармонией звуков.

Дроздова задумалась на несколько секунд, мягким движением головы откинула прядь со лба.

Первые звуки «Лунной сонаты» Бетховена несмело вторглись в тишину комнаты. Они медленно плыли в воздухе, таяли где-то рядом, оставляя в душе неизъяснимое чувство грусти и торжества любви. Да, торжества. Музыка входила в сердце, вызывала какую-то особую напряженность. Неужели это создал человек?

Застыла в своем кресле мать. Она смотрит куда-то вдаль. Наверное, видит себя молодой, красивой, полной сил и душевной энергии. Борис знал, что в ней исключительная доброта сочетается с мечтательностью тургеневской девушки, поэтому ее состояние сыну понятно.

Евгения Дорофеевна медленно поднялась с кресла, подошла к Дроздовой, обняла.

— Спасибо, дочка. Приходите к нам почаще.

Борис деланно-равнодушно проговорил:

— Я хотел предложить Елене Владимировне пожить у нас, а не в гостинице. Тебе, мама, было бы не так одиноко…

— Борис не лишен юмора. Мне пора. Проводи меня, — поспешила возразить Елена.

По дороге он порывался начать разговор, но Дроздова останавливала его:

— Давай помолчим.

Проспект встретил их тишиной. На аллее лежали причудливые тени, отбрасываемые ветвями старых лип. Пустые скамейки матово поблескивали под луной, подчеркивая свою беззащитную сиротливость. Они расстались молча, слабо пожали друг другу руки. Пальцы Дроздовой тронули Бориса холодностью.

Елена Владимировна, войдя в номер, включила настольную лампу, опустилась в кресло «царя Гороха», как она назвала старую рухлядь, набрала номер телефона Васина.

На том конце провода прозвучал сонный голос Игоря Ивановича: «У телефона Васин».

Дроздова усмехнулась: вот уж бывшие военные.

— Не надо так официально, милый Игорь Иванович.

— Ах, это Леночка, — с придыханием проговорил Васин. — Что-то произошло?

— Мне просто захотелось поговорить с вами. Вы мне друг? Только — правду!

— Еще бы! Конечно, друг, товарищ и брат, — в голосе Васина — усмешка.

— Если так, дайте дельный совет. Вы знаете, что я завтра выступаю по телевидению, больше того, готовите для меня текст. Что, если я в моем рассказе сделаю упор не столько на геологическую сторону, сколько на историческую, остановлюсь на легенде о златокузнецах? Такой рассказ вызовет у телезрителей больший интерес, чем разговор о проблемах разведки. Вы со мной согласны?

— Я хотел предложить то же самое, но вы спешили…

— Мысли умных людей совпадают, — нарочито высокопарно произнесла Елена. И вдруг выпалила: — Я вас огорчу, если скажу, что познакомилась со своей будущей свекровью?

— С мамой Бориса? — тихо спросил Игорь Иванович.

— Самое смешное, Туриев пока не знает, что его мама — моя будущая свекровь, а я — знаю. Мне цыганка нагадала: второй раз выйду замуж за следователя по особо важным делам.

— Что с вами, Елена Владимировна? Такой странный разговор…

Елена помолчала.

— Спокойной ночи, Игорь Иванович. Завтра у нас тяжелый день — защита проекта.

И что это на нее нашло в самом деле? Болтала какую-то чепуху по телефону. Что подумает Васин? Старая набитая дура? Ха! Если двадцать девять — старость, то что такое сорок пять Васиных?.. А тогда, на вечере актера Тхапсаева, она и вправду обратила внимание на молодого экспансивного, напористого человека. Потом увидела его по телевидению. Туриев рассказывал о своей работе умно и страстно. Говорят, телевизионный экран раскрывает сущность человека, обнажает его фальшивые черты. Так вот, в Борисе фальши не было…