Схватился Ходыка руками за голову, да так и грохнулся оземь.

Всю ночь не спала Галочка. Счастье и радость не давали ей уснуть. На щеках ее еще горели его поцелуи, она видела его дорогое, склоненное над нею лицо, его улыбку, его глаза! «Милый, милый, коханый, жаданый, счастье мое, жизнь моя!»— шептала она с влажными от счастья глазами. И чтоб теперь, после его слов, после его ласки, пойти замуж за Ходыку? Нет, нет! Ни за что! Перед божьими очами обручилась она с Мартыном и будет только его женой! Ах, какие счастливые мечты, какие девичьи грезы опьяняли ее бедную головку всю ночь до утра. Счастье, счастье рвалось в это сердце. И Галя то подымалась с постели, вспоминая все его слова, то снова падала в подушки, сжимая сердце руками, чтоб удержать его мучительно восторженный бой. Наконец настало утро.

Целый день искала Галя случая поговорить с отцом, но это никак не удавалось. Приходил Ходыка сообщить, что вечером брат прибудет в Киев. Пан войт приказал делать все приготовления к венцу, а Галя все слушала со счастливой улыбкой, как будто все это и не касалось ее. Проходя по комнатам, она останавливалась, забывшись, и тогда взгляд ее уходил в себя, а лицо освещалось счастливой безмятежной улыбкой, которая выплывала из глубины души. Она бралась за работу, но работа застывала в ее руках: светлые, дивные мечты уносили ее далеко-далеко от этого обнесенного грозными стенами города. Слова и речи как-то смутно долетали теперь до того счастливого мира, в котором жила теперь Галя. Говорят о свадьбе?.. Нет, свадьбы не может быть, твердила она себе: Мартын любит ее, она любит Мартына, кто ж посмеет у нее это счастье отнять? Умереть — это она может, но за Ходыку не пойдет никогда!

Однако с приближением вечернего времени смущение начинало пробираться в Галину душу все больше и больше. Мартын не приходил. Ведь должен был он знать, что Ходыка сегодня приедет в город. Может, случилось с ним что? Отчего и весточки не перешлет?! Между тем приготовления к свадьбе принимали самый решительный характер; очевидно, войт решил поставить на своем.

А славетный войт киевский сидел в своей светлице угрюмый и мрачный, как осенняя ночь. Все шло так, как ему хотелось: Ходыка въезжал сегодня вечером в город, завтра Галя, его единственная дочь, к венцу с ним пойдет. Что ж, пара в городе не последняя! Чего и желать? Да и Галочка сама не убивается, даром что тот дурень Славута распинался за нее… потому что разумная, покорная дочь… Но, казалось, именно этот-то тихий покорный образ Галочки со счастливой, детски безмятежной улыбкой больше всего и мучил сердитого войта. И когда он представлял себе милый образ своей коханой, балованной дочери рядом с этим тощим бескровным лицом, с его алчными глазами и сдавленной головой, беспричинный, не находящий себе выхода гнев закипал в глубине его души. Мрачно и ненастно глядел перед собою войт, нахмурив мохнатые брови и опустив седую голову на грудь. Густые сумерки сгущались вокруг него. Вдруг тихий скрип двери прервал его неразрешимые думы.

На пороге стояла Галя, тоненькая и бледная, с такой счастливой улыбкой на лице.

В сердце войта задрожала какая-то мягкая и теплая струна, но лицо его осталось таким же мрачным.

— Чего тебе? — спросил он, стараясь придать своему голосу суровый и строгий тон.

— Батечку! — робко проговорила Галя, входя в светлицу и закрывая за собою дверь.

— Ну, что?

— Батечку, родной мой, да неужели же вы решились отдать меня за Ходыку?

— Не видишь, что ли? — буркнул сердито войт. — Не сегодня ведь решилось! Завтра венец.

— Батечку, коханый мой, я ж у вас одна дочка, — заломила Галя руки, и голос ее зазвучал так тихо и печально, что войт почувствовал с крайней досадой, как в сердце его мучительно заскребли кошки под влиянием этих безропотных слов.

— Да разве вы меня не любите, таточку? За что хотите меня загубить, чем прогневала я вас? Разве я вас когда огорчала, разве я вас когда не поважала? Нет у меня ни матери, ни сестры, одни только вы… — тут Галя не выдержала, и жалобное, сдавленное всхлипывание прервало ее слова.

Все взволновалось в душе войта при звуке этого детского, беспомощного плача, но так как дело было уже непоправимо, то досада охватила его еще сильней. «Тоже нашла время, когда говорить, — быстро пронеслось в его голове. — Завтра свадьба, а она сегодня только надумалась! Не осрамить же мне себя перед всем городом из-за нее, опять и воевода…»— и войт сердито стукнул кулаком по столу, возвышая голос:

— Что это ты, батька укорять пришла? Батька учить будешь? Га?! От земли не отросла, а батько уже в землю вошел, и ты еще будешь батьку советы давать?! — кричал все громче войт, раздражаясь уже от звука своих слов. — Я ее не люблю, я об ней не думаю? Спасибо, дочко, — поклонился он, — дождался шаны от тебя! За то, что любил и берег, как зеницу ока…

Но Галя ничего не ответила… Она только тихо плакала у дверей…

А войт продолжал, волнуясь все больше и больше:

— Да Ходыка первый жених в городе, ты поищи еще другого такого. Все горожанки от зависти пропадают, услышав, что ты за него идешь! Да за него б любая княгиня пошла, так чего ж еще надо тебе, а?

— Что мне с его богатства? — едва выговорила сквозь слезы Галя. — Он от скупости черный хлеб грызет…

— У тебя свое будет, тебе все отпишу, не бойся, первой паней будешь.

— Ах, на что оно мне, на что?! — припала Галочка к косяку дверей, вздрагивая всем своим тельцем. — Он уморит, уморит меня…

— Не уморит, не бойся, дочко, любить будет, да еще и как!

— Ох, таточку ж мой родименький, мой единый, мой коханый, — бросилась Галя перед отцом на колени, хватая его руки и покрывая их поцелуями. — Не отдавайте ж меня за Ходыку, не губите мой век молодой! Ух, — вздрогнула она, — как мне подумать обнять его, пригорнуться к нему, слово родное сказать?! Холодный, холодный, как змея, как жаба! Он высушит, вывялит мое сердце! Да не давайте ж меня за него!..

Войт вырвался от Гали и несколько раз прошелся взволнованно по комнате. «А, черт бы побрал всех на свете! Вот плачет же, разливается, словно ее на убой ведут! Прибралась к самому венцу, а теперь и голосит? Это он, он взбаламутил ее, ну, погоди ж, попадешься ты мне! — сердито говорил себе войт, стараясь не глядеть в сторону плачущей дочери. — Завтра венец, весь город знает… Опять и с Ходыкой поссориться, назло на воеводову сторону перейдет! Да нет! — постарался он успокоить себя. — Если бы она была в кого закохана? Ну, другое дело, а то девичьи слезы скоро высыхают, да она раньше и не плакала. Э! Сживется — слюбится!»

— Чего плачешь? — обратился он к Гале более мягко. — Сама не знаешь, что говоришь! Не все же красавцами народились. Будет любить тебя и жалеть, как муж…

— Ах, что мне в его любви, — припала Галя к ногам войта, — когда я, таточку, не люблю, не люблю его?!

— Вздор!! — вскрикнул уже вспыливший войт. — Поживешь — полюбишь! Не ты первая, не ты и последняя! Будешь потом еще и батька благодарить, что не послушался глупых девичьих слез.

— Не буду, не буду! Не губите меня, таточку! Пожалейте ж меня!

— Да что ты, с ума, что ли, сошла? — вырвался наконец войт из цепких Галиных рук. — На завтра свадьба, весь город о том знает, а ты хочешь, чтоб я осрамил, ославил и себя, и тебя на весь свет?!

Но Галя только рыдала, припавши к земле.

— Благодарила б батька за то, что думает о тебе! Батько лучше знает, где своей дочери счастье найти! На него полагайся, его слушай, а своим дурным разумом не раскидай! Или ты думаешь в девках поседеть?

— И поседею, и умру, а за Ходыку замуж не пойду! — выкрикнула вдруг решительно Галя, подымаясь с пола.

— Не пойдешь? Ты смеешь против моей воли идти? — даже отступил войт, не веря своим ушам.

— Не пойду, не пойду! Когда вы меня не жалеете, когда вы меня хотите со света сжить, так я сама себя убью, а за Ходыку не пойду, не пойду! — выкрикнула Галя, захлебываясь истерическим рыданьем.