Лицо его, подрумяненное и подделанное, освещала милостивая, приветливая улыбка.
— Что ж, пане войте, — остановился он среди двора, — принимаешь ли на свадьбу гостей?
Еще минуту старый гнев бурлил в строптивом сердце войта, но честь, сделанная ему воеводой в лице всех горожан, растопила наконец и его:
— Пожалуй, вельможный пане, за честь почту, — поклонился он в пояс воеводе, распахивая перед ним дверь.
— То-то ж, пане войте, давай будем жить старым обычаем, без ссор и без свар, — улыбнулся воевода, протягивая руку войту. — Вся-то и свара у нас вышла через этого проклятого Ходыку: сначала он подбивал меня на всякие пакости, на всякие выдеркафы против тебя, а когда я ему укоротил его грабительские лапы, так он на твою сторону!..
Просиял старый войт. С торжеством пожал он воеводскую руку, а горожане обступили свое начальство плотной стеной.
— Спасибо, пане воеводо, вовек не забуду твоих слов!
— Ну вот, вот, так-то лучше будет! А скажи, приготовил ли мне свадебную куницу? — шутливо ударил войта по плечу воевода, — Или старый обычай пан войт забыл?
— Не забыл, не забыл! Как забыть! — воскликнул весело войт. — Гей, хлопцы, свадебную куницу сюда!
У ног воеводы опустили массивное золотое блюдо, на котором лежало шесть дорогих куньих мехов.
— Ай да войт, ай да хозяин! — улыбнулся довольно воевода, делая знак своей свите убрать и меха, и блюдо. — Умеешь честить гостей! — И довольный воевода весело последовал за войтом.
Уже и солнце перешло полуденную линию, а к дворищу пана войта все еще прибывал народ. С обтаявших крыш падали последние капли воды, солнце ярко и весело светило с голубого безоблачного неба; вешние ручьи шумели кругом, а пан войт киевский стоял на своих широко распахнутых воротах, окруженный почетными гостями.
— Гей, панове горожане киевские, цехмейстры, мастера и подмастерья, кушнеры, золотари и кравчики, — громко кричал пан войт, зазывая гостей, — ковали, седельники и шевчики, чеботари и каменщики, столяры и плотники, маслобойники, воскобойники, все почетные крамари и горожане киевские, всех прошу на широкий двор, на веселый пир старожитним звычаем, давним обычаем, как было и за наших дедов и отцов. «Яко мы никому не велим старовыны рухаты, а новыны уводыты».
— Слава! Слава! — гремело кругом.
