— Глупости!

— Совершенно согласен. Вы весьма метко охарактеризовали свою точку зрения.

— А вы, как всегда, полагаете, что ирония может заменить доказательства, — усмехнулся Олшейд. — Я жду…

— Чего?

— Чтобы вы опять сели в лужу, как тогда с письмом «Желтого Дракона».

— Дейли, объясните инспектору Олшейду.

— С удовольствием! — откликнулся Дейли. — Хотя тут, собственно, нечего объяснять… Оружие могло упасть так далеко только в том случае, если выронившая его рука во время предсмертной агонии сделала бы непроизвольное движение в ту же сторону. Но, как мы видим, рука ударилась о подлокотник. Револьвер мог упасть только отвесно…

— И должен был находиться почти рядом с креслом… — дополнил Мун. — Так! С этим покончено. А теперь давайте искать убийцу!

Когда Мун приступил к допросу миссис Стивенсон, он уже знал две вещи. Во–первых, служанка рассказала, что между хозяйкой и ее мужем сегодня произошла крупная ссора. Во–вторых, на револьвере были найдены отпечатки пальцев двух людей — самого Стивенсона и миссис Стивенсон.

— Расскажите, пожалуйста, миссис Стивенсон, как все произошло, — попросил Мун.

— Я уже рассказывала.

— Еще раз.

— Служанка ушла за покупками. Я пошла купаться. На пляже встретила знакомых и задержалась. Прихожу домой… Вижу… — миссис Стивенсон заплакала.

— Служанка утверждает, что в покупках не было никакой надобности.

— Да. Я отослала ее. Она иногда действует Эдварду на нервы. А сегодня он был особенно взвинчен.

— С утра?

— Да. Но с работы он пришел в еще более возбужденном состоянии. Если бы только я не ушла купаться! Может быть, тогда ничего не случилось бы, он бы не покончил с собой!

— Вы уверены, что это самоубийство?

— Эдвард все последнее время находился в подавленном состоянии. — Миссис Стивенсон понизила голос: — С того самого дня, как вы побывали здесь… и он сказал вам… Это все не так, вы сами в этом убедились, но он чувствовал себя виноватым. А сегодня, когда узнал про сенатскую комиссию…

— И только? По–моему, он узнал еще кое о чем.

— Это она вам рассказала? — вспыхнула миссис Стивенсон. — Какая наглость — подслушивать! Я немедленно ее прогоню! Значит, вы все знаете.

— Насчет ссоры? Думаю, что знаю. Речь шла об опиуме.

— Да. Вы мне тогда обещали ничего не рассказывать. Почему вы не сдержали обещания?

— Я тут ни при чем, поверьте мне.

— Не знаю. Во всяком случае, он узнал… Мне пришлось поклясться, что я никогда больше не буду употреблять опиума… Но я не смогла… Кажется, легче умереть, чем отказаться… Сегодня ему кто–то сообщил, что я продолжаю…

— Кто?

— Не знаю… Он пришел с работы страшно расстроенный… Тут ему кто–то позвонил… У нас есть параллельный телефон… Я случайно взяла трубку… Это был мужчина… Сдавленный голос, хриплый, какой бывает у многолетних курильщиков опиума… Он не назвал своего имени… Но Эдвард поверил ему… и… сказал, что отдаст меня в лечебницу… Знаете, есть такие специальные, где лечат от наркотиков… Мне один знакомый рассказывал… Страшные муки… Каждый нерв требует опиума… Хочется грызть стены! — истерически закричала миссис Стивенсон. — Это хуже смерти… Когда Эдвард сказал мне, я даже подумала о самоубийстве…

— Вы, очевидно, собирались застрелиться? — Мун считал, что неплохо расставил ловушку. Если миссис Стивенсон ответит утвердительно, то все станет на свое место. Но она покачала головой.

— Нет… Все что угодно…. морфий… любой другой яд… только не пуля… Я не выношу крови…

— На револьвере нашли отпечатки пальцев… ваших! — резко бросил Мун.

— Я сейчас объясню. Он был в таком страшном состоянии… Сразу два таких удара… Сенатская комиссия да еще эта история. Я боялась за него… Я позвонила Чарли. Про опиум я ему, конечно, не говорила. Чарли ничего не знает. Чарли посоветовал на всякий случай спрятать револьвер у меня в комнате… Не понимаю, как Эдвард догадался, где искать револьвер… Может быть, он подслушал наш разговор?

Когда Мун и Дейли ехали домой, уже вечерело. Над старинной паромной станцией горели красные буквы «Санариско».

— Я все раздумываю, — сказал Дейли. — У меня получается немножко иначе, чем у вас.

— Это только ваше упрямство, Дейли. Ведь картина абсолютно ясна. Стивенсон хотел принудить жену отказаться от опиума. Для нее, как она сама призналась, это страшнее смерти.

— И все же ей незачем было убивать мужа. Могла уйти, развестись.

— В эту минуту она едва ли была в состоянии так трезво рассуждать. Вы, очевидно, не понимаете, что такое опиум. Разве доведенный до отчаяния человек с совершенно расшатанной нервной системой способен хладнокровно оценивать обстановку, особенно в такой момент? Кроме того, я допускаю, что она рассказала мне не все. Возможно, что муж узнал и про этот клуб.

— Почему же она не стерла своих отпечатков? Ведь не будь их, она не навлекла бы на себя подозрения.

— Вижу, вы ничем не лучше инспектора Олшейда, вам тоже надо все объяснять. Подумайте! Я ведь дал ей прекрасную возможность, когда намеренно высказал предположение, что она взяла револьвер, чтобы покончить с собой… Почему она не воспользовалась лазейкой? Да потому, что самоубийство должно было выглядеть достоверным. Этой цели и служила версия, будто она боялась за мужа, история со спрятанным револьвером, телефонный разговор с Чарли… Как видите, она себе даже свидетеля заготовила заранее.

— Олшейда вам все же не удалось убедить?

— Только потому, что он так же упрям, как вы. Он ссылается на пороховой след вокруг входного отверстия пули… Это якобы доказывает факт самоубийства… Ничего это не доказывает, кроме разве его собственной тупости. Я себе ясно представляю такую картину. К ничего не подозревающему Стивенсону подходит жена, за спиной она прячет револьвер. Одно движение — дуло револьвера уперлось в грудь. Выстрел.

— Слишком продуманно. Она, как вы говорили, действовала в состоянии сильнейшего аффекта.

Мун пожал плечами. До самой гостиницы он хранил молчание. Поднявшись в номер, Мун первым делом принял душ. Сквозь закрытую дверь он услышал, что кто–то пришел. Женский голос что–то сказал. Дей–ли что–то ответил, потом стук закрываемой двери, и снова тишина. Не прошло и минуты, как Дейли вбежал в ванную. В руке он держал несколько отпечатанных на машинке листков — аккуратную запись всего, что приняла телефонистка в отсутствие Муна и Дейли. Поскольку Мун являлся счастливым обладателем универсального абонемента, он мог не тревожиться, что какой–нибудь важный телефонный звонок останется незарегистрированным. Еще мокрыми пальцами Мун перелистал записи. Джон Сильвермен, главный репортер «Санариско кроникл»: «Хочу по возможности скорее встретиться с вами. Наших читателей интересует ваше отношение к сенатской комиссии…» Мистер Брэдок: «Прошу зайти ко мне. Надо поговорить относительно сенатской комиссии…» Еще несколько не представляющих особого интереса звонков. Только на третьей странице Мун обнаружил сообщение, приведшее Дейли в такое возбуждение.

Мистер Стивенсон: «Мистер Мун, как только вернетесь, немедленно приезжайте ко мне. Чрезвычайно важно. Мне кажется, я знаю, кто работает на Фелано».

— Ну, что скажете? — проговорил Дейли.

— Только то, что иногда очень полезно подписываться на универсальные абонементы.

— Разве не понимаете? Вы ошибались! Лучшего доказательства не требуется. Стивенсона убила не жена, а один из агентов Фелано.

Мун молча вытерся и оделся. Только после этого он противно–наставническим тоном сказал:

— Удивительно! Такой сравнительно молодой человек, и такая плохая память. Неужели вы забыли собственные слова, что миссис Стивенсон могла быть агентом Фелано… Если так, у нее двойная причина для убийства… Поразмыслите над этим, а я пока поеду к Брэдоку.

При всем своем хладнокровии Брэдок был чрезвычайно взволнован смертью главного конструктора. Когда Мун рассказал ему о телефонном звонке Стивенсона, он разъярился.

— Почему же он не сообщил мне?.. Какая глупая смерть! Ушел, так и не сказав самого главного! Я платил Хэрти королевское жалованье, я каждый день обшаривал весь завод, я сам молчал и научил подчиненных молчать! А шпион, оказывается, сидел в самом центре! Никогда не прощу этого Стивенсону. Покончить с собой в такой момент, когда он единственный владел этой тайной!