И я убью человека, который меня пожалел. Посреди улицы, быстро и грязно, и брошу труп прямо тут, потому что мне придется убегать.

Я не сделал всего этого именно потому, что этого от меня хотел Дерек. А девка спросила:

– Вам всё ещё больно? Вы на меня так смотрите…

От неё повеяло… вкусненько запахло, в общем. Хорошей едой. Я ей понравился – а у меня все внутренности скрутило от противоречивых чувств. Я подумал, как бы это было чудесно, вкусно, по-старому… и я подумал, что дурища после моего ужина умрёт.

Это было смешно и глупо. Я убивал их десятками – и совершенно не задумывался, а тут вот… Я ощутил нечто вроде презрения к себе и запустил старый сценарий.

– Ты – единственная, – сказал я и улыбнулся. – Знаешь, мне хочется тебя нарисовать. Я художник, видишь ли. Мне будет очень приятно, если ты мне попозируешь.

И всё. Она улыбнулась в ответ, я сказал ещё кое-что, дальше уже можно было спокойно продолжать по накатанной колее, но меня по-прежнему что-то останавливало.

Девка бы пошла со мной куда угодно, а я пошёл с ней в кафе. Купил ей мороженое и нарисовал её – плохо, при очень скверном свете, при тусклой лампочке «для создания уюта». Она пахла едой и ела еду, а я был голоден и устал; я слушал её болтовню, смотрел на её восхищённое личико – и мне было тоскливо.

– Мне кажется, что тебе нужна помощь, – сказала она в конце концов.

– Ты всем помогаешь, или только тем, кто тебе симпатичен? – спросил я.

– Моя работа – всем помогать, – сообщила она. – Я – медсестра из Союза Справедливых, тут миссия за углом… а ты не хочешь поужинать?

– Хочу, – говорю. – Тобой.

Она захихикала, замахнулась на меня ложечкой. Я сидел и злился на неё. Как можно быть такой дурой – рассказывать всё первому встречному диверсанту? Мало вас убивают, стадо?

– Мне нужна помощь, – говорю. – Правда. Ты мне поможешь?

– Если намекаешь на постель, – хихикает, – то не сегодня. Я не такая.

Попыталась обмануть моё обоняние. Чем дольше мы сидели, тем она приятнее пахла; она была блондинка, и как все блондинки, источала нежный, молочный, карамельный запах. Она раскрылась совсем – и я решился.

– Мне нужна медицинская помощь… но в городе я чужой. Ты ведь не боишься крови?

– Нет…

– Вот и славно, – говорю. – Мы пойдём к тебе, и ты… сделаешь одну вещь. Это – как разрезать нарыв. А я обещаю больше не намекать на постель.

Она одновременно рассмеялась и нахмурилась.

– Даже жаль… ну хорошо, пойдём, – и дальше всё было по моему классическому охотничьему сценарию, с одной-единственной крохотной разницей.

Я не собирался убивать эту девицу, даже если очень проголодаюсь.

Её звали Каримэ. Она радовалась, что я иду с ней, потому что фонари горели не подряд, и было темно. По дороге она болтала; рассказала, что здешняя, что закончила медицинский колледж, что рвётся помогать людям. Заглядывала мне в лицо – хотела понравиться.

Мы пришли в её квартирку – две крохотных комнатушки, кухонька, мизерная, как шкаф, и ванная комната в одном чулане с сортиром. Квартирка пропиталась запахом ванили, духов и её тела; мне опять отчаянно захотелось есть. Я подумал, что Дерек совершенно намеренно не предложил мне убить очередного смертника перед полётом – мой голод тоже работает на него – и взял себя в руки.

Каримэ дёрнулась готовить какую-то еду, но я её остановил. Мне нужен был острый нож.

Скальпеля в логове этой разгильдяйки не оказалось; кухонные ножи были до того тупы, что ими, по грубому выражению инструктора по рукопашному бою, можно было разрезать только тёплое дерьмо. Пришлось выбрать один, поприличнее, и привести его в порядок. Каримэ смотрела на меня с некоторой оторопью, как будто начала что-то понимать – а может, решила, что я хочу её зарезать.

Тогда я задрал рубаху и показал ей. Взял её руку и дал нащупать.

В первый момент она вообще не поняла:

– Эри, что с тобой? Ты ужасно холодный! Послушай, ты холодный, как покойник – ты же болен!

– Я совершенно здоров, – говорю. – Это фокусы метаболизма. Смотри внимательно.

У неё расширились зрачки.

– Что это?

– «Жучок». Вживлённое следящее устройство. Если хочешь мне помочь, ты его вырежешь.

Она опять заглянула мне в глаза.

– Эри, кто ты?

Я улыбнулся.

– Диверсант. Мне полагается тебя выпотрошить и бросить твою потрошённую тушку у входа в ваше человеколюбивое заведение. Написав над тушкой кровью, взятой из твоей артерии, что-нибудь вроде «миссионеры – дерьмо». И если ты не избавишь меня от этой штуки, мне придётся-таки это сделать.

Она потыкала меня пальцем в спину. И пролепетала:

– Я не верю.

Вот оно. Самка из стада. Она легко поверила, что она единственная, и что я влюблён с первого взгляда, как все эти существа, но любые попытки предупредить или попросить о помощи по-настоящему отталкиваются от сознания, как вода от жира.

– Каримэ, – сказал я, – эту штуковину всунули в меня плохие люди. Она причиняет мне боль. Помоги мне от неё избавиться, пожалуйста.

– Тебе будет больно, – сообщила она.

Я глубоко вдохнул и нежно вспомнил Дью. И испытал такой приступ острой ненависти к Дереку и его людям, что успокоился.

– Милая, – сказал я, – мне будет больно, если ты этого не сделаешь.

Она резала меня долго, и это вправду было мучительно. Я не знаю, чем она занималась в своей медицинской миссии – может, ставила градусники или выносила за хворыми горшки, но сделать глубокий разрез на живом существе ей было страшно, а выковыривала передатчик она нестерпимо медленно. И всё время лепетала что-то успокаивающее, пока я не рявкнул, что мне это мешает.

Не столько мешало, сколько напоминало сюсюкающего Дерека. Бесило.

Но разглядывая эту окровавленную пуговицу на своей ладони, я Каримэ всё простил. Как бы там ни было, она оказалась первой человеческой женщиной, оказавшей мне услугу иначе, чем предоставив собственную кровь на обед. Правда, я не был уверен, что ею двигало бескорыстие – она все ещё считала меня самцом своей породы, а как самец человека я казался ей отличной добычей.

И нечего она заранее не приготовила. Сперва вытащила передатчик, а уже потом сунулась доставать перекись водорода и йод. Обернулась ко мне с тампоном и увидела, что рана уже на треть закрылась и кровь не течёт. И уронила бутылку перекиси на пол.

– Господь Великий! Как это? Этого не может быть!

В ответ я показал ей клыки. Она села. Я открыл форточку и швырнул передатчик за окно.

– Каримэ, – сказал я, – запомни. Если какой-то милый парень называет тебя единственной при первой встрече, обещает звёзды небесные, улыбается и болтает, а руки у него холодные, как у мертвеца – беги. Он хочет тебя убить, выпить кровь. Он не человек. Как я.

Её глаза стали влажными, а взгляд – напряженным, как у загнанного животного.

– Ты меня убьешь? Если ты не человек, то кто?

– Каримэ, – сказал я, – знаешь, я очень устал. Я голоден и поспать хочу. Я посплю у тебя и уйду. Хорошо?

Она ошалело покивала.

– Вот здесь, на диване. Хорошо?

Она снова покивала. Я сбросил ботинки и устроился на её диванчике, насквозь пропитанном запахом духов и Каримэ. Я неважно чувствовал себя от голода, но заснул быстро. Сквозь сон мне показалось, что хозяйка ушла из комнаты – но мне было странным образом все равно. Я отчего-то утратил чувство реальности и обычную осторожность. Я не думал о будущем – хотелось спать, и всё.

Меня разбудил глухой удар, от которого дрогнула земля.

Ночной темноты в окнах – как не бывало, хотя ночь едва перевалила за середину. За окном факелом полыхала лавчонка с пристроенным кафе, и дым от неё валил столбом, чернее, чем ночное небо. Из открытой форточки пахнуло палёным – и сразу вздёрнуло мои нервы.

Едва открыв глаза, я понял, что в квартирке – один, а моя приятельница Каримэ сбежала. И ещё понял, что нужно убираться отсюда как можно скорее, оставаться в четырёх стенах опасно. Я – не единственный диверсант в этом городе; кроме меня, тут есть поджигатель.