Внезапно Эдано остановился. Навстречу шла японка, одетая ярко, по-европейски, с канной белесо-рыжеватых волос на голове. «Крашеная», — догадался Эдано, оглядываясь вслед европеизированной красавице. «Са…» — удивленно втянул он в себя воздух и, потеряв всякое желание идти дальше, вернулся на вокзал.

Глава вторая

1

Здание станции было прежним, таким знакомым. Война пощадила этот небольшой деревянный павильон. Толкаясь и извиняясь, Эдано вышел на платформу, хотя знал — никто встречать его не будет: о дне приезда он родным не сообщал.

Знакомые места вызвали воспоминания. Здесь он впервые увидел паровоз и вагоны, когда его, ещё маленького, дед привел сюда. Отсюда он поехал в Кобэ вместе с Иссумбоси, отсюда они отправились на войну.

Четыре года он не был здесь. Неужели за эти годы тут ничего не изменилось, всё осталось прежним? Он посмотрел вокруг внимательнее. Нет, здесь тоже появилось кое-что новое. Не только надписи по-английски. Вон та, широкая бетонированная площадка у подъездных путей. На ней холмом возвышались какие-то грузы, покрытые желтым брезентом. Их охранял американский солдат с черным коротким автоматом. Янки был молод, светловолос и явно томился. У вокзала стояла американская военная автомашина.

Тут же он заметил покрытую гудроном дорогу, которая смыкалась с грузовой площадкой. Дорога была, очевидно, построена недавно и выделялась, как новый лаковый пояс на старой одежде. Огибая пристанционные постройки, она змеилась в направлении Итамуры. Но Эдано не свернул на неё. Он пошел старым, давно знакомым путем.

Сдерживая нетерпение, Эдано шел неторопливо, как мужчина, возвращающийся домой после трудной работы. В километре от станции, когда он вышел на полевую дорожку, которая узким ручейком обтекала участки обработанной земли, в небе, снижаясь, с ревом пронеслось звено самолетов с белыми звездами на крыльях.

«Истребители, — определил Ичиро. — Дьявол их здесь носит». Солнце перевалило на вторую половину своего пути. Зной усилился. С полей поднимались такие знакомые душновато-терпкие запахи, что у Эдано запершило в горле и пересохли губы. «Отвык от родного солнца», — подумал он.

Дорога описала полупетлю, словно сделала вежливый полупоклон холму, на который взбегала, и с вершины его Эдано увидел до боли знакомую картину.

Вот она, родная Итамура! Как метко её назвали — «Дощатая деревня». Сколоченные из досок, укрытые крышами из соломы и тростника дама лепились один около другого, подобно икре лягушки. Заливные рисовые поля делали это сравнение ещё более оправданным. В мареве испарений, поднимавшихся над деревней и окрестностями, силуэты домов казались чуть расплывчатыми, словно Эдано видел перед собой мираж.

Вон неподалеку от деревни на возвышенности усадьба Тарады. Она видна лучше, яснее, словно подчеркивает своё превосходство лад деревенскими домишками. Испарения с полей меньше укутывают её своей пеленой.

Эдано остановился и, опустив к ногам мешок, поклонился родным местам. Потом глубоко вздохнул, снова вскинул мешок на плечо и, с трудом сдерживаясь, чтобы не перейти на бег, двинулся дальше.

И снова, как четыре года назад, первым его встретил дед. Короткими и быстрыми шажками, почти бегом, бросился старик навстречу внуку.

— Ичиро! Внучек! — воскликнул он. — Что же ты не дал телеграммы! А? Что же ты?!..

Эдано, взволнованный и растроганный, обнял деда за сухонькие плечи, но тот, отстранившись, продолжал возбужденно:

— Ты стал совсем как твой отец, когда он от нас уехал. Ну, молодец. Хвала богам! А Намико дома нет, работает у Тарады. Вот ведь как!

Старик топтался на месте, загораживая дорогу Ичиро, потом, обернувшись к дому, крикнул:

— Сэттян, Сэттян!^[31] Где же ты, негодник?!.. Встречай скорее отца!

Ичиро ласково отодвинул деда в сторону. В дверях появился трехлетний мальчуган и, нерешительно перешагнув через порог, медленно двинулся к ним. Эдано, не отрывая взгляда, смотрел на маленького человечка, своего сына. Тот остановился на некотором расстоянии от них, почтительно поклонился и чуть слышно проговорил:

— Здравствуйте, отец!

Эдано, подхватив его на руки, прижал к груди, жадно всматриваясь в лицо мальчугана.

— Пойдем домой, внучек, — подтолкнул Эдано дед, — негоже, чтобы на нас глазели, да и я расчувствовался, как женщина. Пойдем!

Не спуская сынишку с рук, Ичиро шагнул в дверь родного дома…

Когда первые, самые сумбурные минуты встречи прошли, Эдано, не сдерживая счастливой улыбки, сел на свое постоянное место. Сынишка продолжал сидеть у него на руках, уплетая русские конфеты.

— А где же Тами? — вспомнил Эдано старую служанку.

— Э-э… — сокрушенно покачал головой дед, — умерла наша Тамитян в прошлом году. Мы не стали тебе писать об этом, чтобы не огорчать. Всё тебя хотела дождаться.

— Очень жаль, — опечалился Ичиро, — она мне как мать была.

— Да уж это правда, — согласился дед. — Девчонкой служить в нашем доме стала… Я постарше её, и я, — дед гордо выпрямился, — первый из Эдано, у кого есть сыновья, внуки и правнук. В деревне никого такого нет! — самодовольно закончил он.

— Но, дедушка, — усмехнулся Ичиро, — в этом есть кое-какие заслуги и сыновей, и внука.

— Да, да, — задребезжал мелким смешком дед, — ты, внучек, весь в меня. Не растерялся. Такую жену, как Намико, каждому пожелать можно. Да что же это я, — спохватился он, — пойду пошлю за ней соседского мальчишку.

Оставшись наедине с сыном, Ичиро поставил его на ноги. Мальчишка не был похож на того толстенького, кривоногого карапуза, каким он представлял его себе в лагере военнопленных. Худенький, чистенький, с аккуратно подстриженной челкой, мальчик спокойно смотрел на отца черными глазенками.

«Глаза, как у Намико, — подумал Эдано, — а брови мои, и нос. И ростом в меня будет…»

— Что смотришь? — спросил, входя в комнату, дед. — Парень — настоящий Эдано!

Ичиро с улыбкой взглянул на него. Старик ещё больше усох, ссутулился, на его лице не осталось ни одного ровного места — морщины стали ещё глубже и гуще. Но выглядел он, пожалуй, бодрее и живее, чем четыре года назад, когда Ичиро приезжал на побывку с повязкой камикадзе на голове.

— Ты, наверное, голоден, внучек?

— Нет, не очень.

— Э-з… сейчас будем есть. Только Намико обождем. Она мне не простит, если сама тебя не накормит. Хорошая у тебя жена, — снова не удержался дед, словно это он сосватал невестку. — Хозяйка, работящая, послушная, такого сына тебе родила.

— Ладно, хватит расхваливать, дедушка, — улыбнулся внук. — Я же сам выбрал Намико и бросать её не собираюсь.

— Темная ночь тебе её выбрала, да повезло. Знаю, знаю, что вы давно с ней сдружились, ведь соседями были. Жаль отца и мать Намико. И всё война. Сколько парней не вернулось. Почти в каждом доме есть утраты. Хвала богам: они не потребовали жертв от дома Эдано. А ты ведь камикадзе был… Э-э… — снова всполошился старик, — обожди минутку, я же тут припас к твоему приезду, и, пока невестка придет, мы…

Он ушел на кухню и вскоре торжественно принес двухлитровую оплетенную бутылку сакэ.

— Довоенное, «Дочь счастья». Ну-ка, Сэттян, где наши сакадзуки?

Мальчишка проворно юркнул в дверь и через минуту бережно принес две чашечки.

— А себе? — шутливо спросил его дед. — Капельку можно и ему. Такой день. Только конфет больше не давай.

Ичиро вспомнил о подарках и стал развязывать мешок.

— Тут у меня, дедушка, покрепче сакэ есть кое-что. Русская водка.

— Вот как? — потер руки старик. — Забыл уже, какая она. А подарки не доставай. Обождем Намико, — снова вспомнил он о невестке.

Молча, торжественно дед налил всем сакэ и улыбнулся, когда правнук мужественно выпил, стараясь не морщиться. Ичиро снова взял сынишку на руки. Мальчуган совсем освоился, об отце он много слышал от матери. Теперь пусть только кто его обидит…