Литмир - Электронная Библиотека
Содержание  
A
A

Василиев ушел из тюрьмы растерянный. Снова и снова вспоминал он обстоятельный, подробный, точный рассказ Новожиловой. Нет, не могло здесь быть лжи. Снова и снова вспоминал он явно лживый, неискренний рассказ Новожилова. Конечно же, Новожилов врал, темнил. Но тогда откуда письмо?

Месяц прошел, а ответа из Семипалатинска все еще не было. Часто заходил Иваненко. Он по-прежнему был хмур и на Васильева смотрел подозрительно. Видно было, что разные мысли приходят ему в голову. Ему все казалось, что слишком мало волнуется этот молодой человек, что подозрительно медленно он ведет следствие. Не связан ли и он с этой организацией, масштабы которой в глазах старика вырастали день ото дня.

А Васильев места себе не находил. Замучило его это дело. Снова и снова перебирал он все доводы за убийство и. против убийства. Они уравновешивали друг друга. На одной чашке весов лежали показания Новожиловой, на другой — письмо из Семипалатинска.

Васильев устроил очную ставку Новожилова с женой. Но очная ставка ничего не разъяснила. Новожилова твердо стояла на своем: видела, как муж убил и вынес труп, а куда его дел, не знает. Новожилов тоже твердо стоял на своем: самогон варил, винтовку хранил, а в убийстве не виноват.

Совсем недавно Васильеву казалось, что в своей новой профессии он начал работать успешно, что следственная работа ему удается, что именно для нее он создан, что он правильно определил свое призвание. Теперь ему казалось совсем обратное. Видно, есть у него какие-то качества, которых не должно быть у настоящего следователя. Или нет у него качеств, которые необходимы для следователя. Ведь вот запутался он в первом же деле. Чего он, в сущности, добился? Ну, скажем, придет письмо о том, что Иваненко жив, и, стало быть, Новожилов в убийстве не виноват. Так оно пришло бы и без Васильева. Каждый бы догадался отправить запрос в Семипалатинск.

Он понимал, что нельзя верить этим настроениям, так же как нельзя было раньше быть уверенным в правильности своей первой версии. Командир военного отряда, капитан корабля, начальник экспедиции не имеют права поддаваться панике при неудачах. Так же не может, не имеет права поддаваться панике следователь. Ох, как легко это сказать — не поддаваться панике! И как это трудно на самом деле. Многое передумал Иван за этот месяц. Да, интуиция, находка, смелое предположение — это должно быть в работе. Без этого следователь никуда не годится. Но интуиция, предположение — все это только причина искать во всех направлениях. Искать объективные, точные, неопровержимые улики.

Ждали, ждали письма, и, как всегда, когда чего-нибудь долго ждешь, письмо пришло неожиданно. Васильев вернулся с очередного допроса, опять измученный неясностью и сомнениями, и сразу по лицам Андреева и Кауста понял, что оно пришло.

Командир части сообщал, что Иваненко действительно прибыл в часть, действительно признался, что проиграл в карты ремень, шинель и папаху, за что и получил сутки

ареста. Однако запрос из следственной комиссии встревожил командира части. В письмо была вложена фотография Иваненко, и командир просил телеграфно сообщить, действительно ли это тот самый Иваненко или с его документами в часть пробрался враг.

Немедленно вызвали старика. Старик фотографию опознал, но письму не поверил. Речь шла о его сыне, и он должен был наверняка знать, жив его сын или нет.

Он убедился только через несколько дней, когда получил от сына письмо. Сын писал о многих подробностях своего детства и домашней жизни, которых никто, кроме него, знать не мог.

Тогда Иваненко пришел к Васильеву вместе с женой. Он развязал кисет и предложил Ивану махорки. Вид у него был виноватый. Он смущенно заговорил о том, что небось замучил комиссию своим недоверием и подозрительностью, и потом сказал:

— Мы неправы, Новожилов подлец и грязный человек, но сына он не убивал, сын жив.

Снова Васильев вызвал Новожилову на допрос.

— Зачем вы мне лгали? — сказал он.- Иваненко жив, вот письмо из части, вот его фотография.

Новожилова заплакала. Из длинного и бессвязного ее рассказа Иван понял главное. Муж ее запугал, забил, затравил. Уйти от него она боялась. Она так привыкла его бояться, что ей казалось: куда бы она ни ушла, он ее всюду найдет. Только если бы мужа осудили за убийство, она бы от него освободилась.

У Новожилова хватало преступлений и без убийства. За незаконное хранение оружия, за самогон и спекуляцию он получил восемь лет заключения. Васильев присутствовал при его прощании с женой, оно не было нежным.

— Имей в виду,- сказал Новожилов жене,- если хоть что-нибудь из имущества продашь или обменяешь, вернусь — за все рассчитаюсь.

— На что же она вам передачи будет носить? — не утерпев, спросил Васильев.

— Это ее дело, пусть достает где хочет.

Так он и уехал в лагерь, ненавидя жену и больше всего беспокоясь за жалкое свое имущество.

Жену отпустили домой, учли ее несознательность и энергичный- характер супруга.

Дело было кончено. Скверное настроение было у Васильева. Все он напутал. Может быть, действительно следственная работа не для него?

И все-таки, может быть, с этого дела он и начал формироваться как следователь. Ему повезло. На нелегком опыте он убедился, что только точные и объективные данные могут решить вопрос о виновности или невиновности, что никаким, даже самым, казалось бы, искренним показаниям подсудимых, самому полному сознанию, можно верить только тогда, когда проверенные и неоспоримые улики их подтверждают. Может быть, полная удача при первых шагах принесла бы ему вред. И неоценимую пользу принесла ему эта первая, тяжело пережитая неудача.

Учение продолжается

В начале 1921 года следственную комиссию расформировали, и Васильева направили в сводный боевой летучий отряд при Ленинградском УГРО.

В семь утра начинались занятия. В Михайловском саду обучали стрельбе и строю. Командовали бывшие унтер-офицеры, народ грубый, привыкший тиранить подначальных. Обращались они с бойцами сводного отряда так же, как когда-то с солдатами: изобретательно и обидно ругались, из-за каждого пустяка грозили страшными карами. Бойцы сводного отряда старательно выполняли команды, беспрекословно выслушивали ругань, и поглядеть со стороны — казалось, что унтер-офицеры командуют такой же бессловесной массой, какой командовали и прежде, в недоброй памяти царской армии.

Однако это только так казалось. Беспрекословно выполняя приказы начальников, молча выслушивая их угрозы и ругань, бойцы отряда на самом деле не очень-то их боялись. Все было не так, как раньше. Усатый унтер мог грозить какими угодно страшными карами, на самом деле жизнь и благополучие бойца от унтера не зависели. Мог унтер сколько угодно грозить кулаком. Пусть бы он только попробовал пустить его в ход! И командиры и подчиненные понимали, что в этом случае плохо пришлось бы унтеру, а не бойцу. И все-таки бойцы беспрекословно слушали ругань и даже, казалось, с трепетом выслушивали угрозы начальства. Причины этому были особые. Унтер-офицеры привыкли так обучать рядовых и не умели иначе. Бойцы прощали им неприятные эти привычки. Пусть ругаются и грозят, лишь бы учили толком. Никто другой не сможет научить бойцов не только храбро, но и умело драться.

Впрочем, в Михайловском саду проводилась только самая легкая часть обучения. Главные занятия проходили в обыкновенных, пустующих после революции квартирах, на лестницах обычных домов, на чердаках, в подвалах. Именно в этих условиях предстояло воевать бойцам сводного боевого летучего отряда. Нужно было уметь укрыться от пули бандита, который отстреливается на лестнице, и не дать ему убежать. Нужно было суметь окружить банду, засевшую в подвале или на чердаке, правильно использовать хитрую топографию дворов и подворотен, лестничных клеток, чердачных ходов и окон. Надо было уметь проползти в тесную щель между поленницами дров, появиться перед бандитом неожиданно, на секунду раньше его выстрелить из револьвера. Надо было уметь, если бандит кинется на тебя с финкой, молниеносно вытащить свою финку и оказаться сильнее его в бою на ножах.

11
{"b":"233636","o":1}