– Позавчера, кажется. В первой половине дня. Спросила, вышел ли на работу Красильников. Я сказал, что нет. Тогда она поинтересовалась, не болеет ли он, если болеет, то когда выйдет... – Харагезов запнулся.

– И вы ответили, что он арестован?

– Но ведь меня никто не предупреждал, – потупив взгляд, повинился он. – Я бы ни за что не сказал, если б знал, что нельзя.

Следователь зашелестел бумагами, и Харагезов, готовясь к худшему, тоскливо посмотрел в окно на безоблачное в этот час небо.

– Вернемся к январским событиям, – сказал следователь, отрываясь от своих записей. – Восемнадцатого...

– Восемнадцатого Красильников отпросился у меня на похороны соседки, – торопливо заверил его Харагезов. – Честное слово, так и было! Он приехал к девяти, сказал, что у него большое несчастье и что хочет взять отгул. Соседка – женщина одинокая, ни родных, ни близких... Я разрешил: причина все же уважительная.

– А девятнадцатого?

«Все, дождался! – Харагезов вытер вспотевший лоб. – Они все знают!!! Придется говорить».

Он не забыл, как девятнадцатого около одиннадцати часов – только он приехал из управления – к нему без стука вошел Игорь. Он плотно прикрыл дверь и не допускающим возражений тоном предупредил: «Для всех, кто бы ни спрашивал, сегодня с самого утра я был на работе. Ты понял?» Ошарашенный его наглостью, Харагезов потерял дар речи, потом хотел возмутиться, поставить подчиненного на место: что это он себе позволяет? Влип в какую-то грязную историю, по роже видно, и диктует свои условия, думает, непонятно, что речь идет об алиби! Дурака нашел!.. Но Красильников будто читал его мысли: «Не подтвердишь – расскажу о взятке, вылетишь из своего кресла под фанфары, мне, сам понимаешь, терять нечего!» Да, железная хватка у парня, а все овечкой прикидывался! Куда было деваться, пришлось пообещать, хотя уже тогда было предчувствие, что добром не кончится. Уже уходя, Игорь подмигнул и небрежно, как милостыню, бросил: «Не дрожи, может, и не понадобится твоя защита».

Однако понадобилась. И очень скоро. Полдня не прошло – ну и темпы у милиции! – Красильникова арестовали, а самого его на следующий день взяли в оборот – изволь отдуваться.

– Так как же девятнадцатого, Алексей Михайлович?

– Чистосердечно признаюсь, товарищ следователь, напутал кое-что в спешке, с кем не бывает...

ГЛАВА 7.

12 февраля

СКАРГИН

Изучение пяти томов архивного дела, как и следовало ожидать, не прошло бесследно. Снова и снова я возвращался к нему, и всякий раз внимание мое привлекали три фигуры, три, как мне кажется, основных участника событий: изменник Родины Дмитрий Волонтир, его брат Георгий и двадцативосьмилетний Красильников – люди не только разного возраста, но и разных, по сути, поколений. Разных – да, но было в них и что-то общее. Что-то объединяло, притягивало их друг к другу; по неуловимым признакам они узнавали «своего» и отличали его от «чужого».

На прошлой неделе был предпринят выезд на место происшествия. С первых минут в доме Георгия Волонтира Красильников повел себя по классической схеме «убийца на месте преступления». Сначала впал в заторможенное состояние, потом стал озираться по сторонам, нервничать, а во время эксперимента с газовой плитой даже порывался бежать! За этим не последовало признания (втайне я немного надеялся на него), но пищи для размышлений эксперимент дал предостаточно. Во всяком случае, все мы пришли к твердому убеждению: случайно оставить газ открытым было просто невозможно – в тесноватой кухоньке мгновенно начинал ощущаться сильный запах, а ведь Красильников, по его собственным словам, искал спички довольно долго. Кроме того, в полной тишине – Красильников подтвердил, что в доме было исключительно тихо, – становился слышен звук, с которым газ вытекал из конфорок. Так удалось отмести еще один пункт «легенды» Красильникова. Факт преднамеренного убийства оказался доказуемым, но мотив... Мотив продолжал оставаться загадкой.

Все вместе, включая последние показания Тихойванова, Петряева, Харагезова и других, наталкивало на мысль о наличии сложной и глубокой связи между прошлым покойного, путевкой для Нины Ивановны, вывернутой из прихожей лампочкой, утренним опозданием Красильникова на работу. Я не сомневался в том, что мы стоим на самом пороге тайны, хотя шли не самым коротким путем: через выяснение обстоятельств смерти Волонтира к мотиву его убийства.

Перелом в ходе следствия произошел на следующий день после выезда на место происшествия, то есть четыре дня назад.

Я сидел у себя в кабинете. Время близилось к шести. Дневная работа была закончена, и в ожидании звонка из уголовного розыска я не спеша собирал со стола бумаги. Не знаю почему, возможно, в связи с ожидаемым звонком, а скорее всего без всякой связи мне вспомнился фильм, который мы с женой смотрели с неделю назад, вспомнился неправдоподобно закрученный сюжет, благообразный седовласый сыщик, лазавший по чужим чердакам в поисках всемирно известных шедевров живописи. Наверное, по аналогии с забитым хламом чердаком в сознании всплыла прихожая в квартире Красильниковых, а от нее мысли перекинулись на Нину Ивановну – безобидную старушку, которой так и не довелось съездить в санаторий за счет необъяснимой щедрости соседа. Необъяснимой... Мне бы способности киношного героя – вот для кого не существовало тайн!

Все же зачем Красильникому понадобилось доставать путевку для Щетинниковой? В бескорыстие его не то чтобы не верилось, я его просто исключал. Не тот он человек. Но для чего же тогда? Какую выгоду могло принести ему здоровье Нины Ивановны? Да никакой. А что, если поставить вопрос иначе: какую выгоду мог принести ему отъезд соседки?

И вот тут меня осенило. Удивительно, как это я раньше не догадался?! Еще тогда, в день убийства, когда выкручивал в прихожей лампу! И ему и Волонтиру нужна была квартира Щетинниковой! Пустая квартира! И лампочка, она тоже... Ну, конечно!

Не медля ни секунды, я вызвал машину, соединился с отделом внутренних дел и спустя пять минут, прихватив двух понятых, вместе со своими ребятами выехал на Первомайскую. Уже в машине вспомнил: за месяц, что мы возились с делом, жильцов дома успели выселить, предоставив им новые квартиры. Строители оказались оперативнее нас, и сейчас в доме наверняка никого нет, двери могут оказаться запертыми...

КРАСИЛЬНИКОВ

На Первомайскую приехали вечером. Вышли из крытого «газика» на злой, колючий от мороза воздух, через подворотню прошли во двор. Гулко забилось сердце. Он оглянулся по сторонам и почувствовал, что не может переступить через порог комнаты Волонтира.

Мимо двигались люди, следователь отдавал какие-то распоряжения, а он застыл у проема, соединяющего коридор с комнатой, не в силах оторвать глаз от этажерки со старомодными слониками, от круглого, покрытого пестрой клеенкой стола, рядом с которым стоял обтянутый коричневой кожей диван. Оставаясь невидимым для присутствующих, Волонтир сидел на потертом диванном валике и скалился, обнажая в улыбке свои желтые от табака зубы. Это до такой степени было похоже и на сон и на явь одновременно, что на миг он поверил в живого Волонтира и даже услышал его знакомый испитой голос:

«Мальчишка, щенок... Я тебя насквозь вижу, все твои куриные потроха. Вздумаешь обмануть – тут же подохнешь. С того света достану»...

Следователь тронул его за рукав телогрейки:

– Красильников, вы меня слышите?

– Да, да. – Он перевел дух.

– Мы приступаем, – сказал Скаргин. – Покажите, пожалуйста, где располагались вы и где находился Волонтир.

– Я? – Он неуверенно подошел к столу. – Я весь вечер просидел тут, на стуле. Волонтир напротив, на диване. – Разрываясь между желанием не вспоминать подробности и необходимостью отвечать на вопросы, он указал на центр стола. – Здесь стояла закуска, бутылки, стаканы.