Ковер-самолет, летевший со стороны Средиземного моря, миновал горный перевал, покрытый молодой сосновой порослью, и начал приближаться к Иерусалиму. Волька пытался вспомнить, что было сказано про Иерусалим в той статье из газеты «Правда», которую Женькин папа, Исаак Израилевич Богорад, так подробно обсуждал со всеми знакомыми. Но, увы, ничего особенно интересного, кажется, не было там сказано, кроме того, что Иерусалим имеет какой-то «особый международный статус». В этой статье про международное положение на Ближнем Востоке говорилось, что Государство Израиль, созданное по решению ООН всего шесть лет назад, достигло немалых успехов в развитии сельского хозяйства в условиях засушливого полупустынного климата. Еще там было сказано, что его столица — город Тель-Авив с населением в двести двадцать две тысячи жителей и что этот самый Тель-Авив каким-то образом, кажется, при поддержке двух империалистических хищников, Англии и Франции, удерживает под своим контролем незаконно аннексированную территорию арабского государства.

Хоттабыч хотел сделать торжественный круг над городом и приземлиться прямо перед храмом Сулеймана ибн Дауда, но Волька, боявшийся, что ковер-самолет привлечет к себе внимание, потребовал немедленно снижаться. Тяжко вздыхая, старый джинн выбрал для посадки тихий, казавшийся совсем пустым дворик в квартале, застроенном новенькими двухэтажными домами. Старик совершенно не узнавал город, в котором не бывал уже без малого три тысячелетия. Он, конечно, запомнил наизусть политинформацию, которую провел для него Волька. Но одно дело лекция юного пионера, который, признаться откровенно, и сам ничего не знал про Иерусалим, кроме этого «особого международного статуса», и совсем другое — яркие воспоминания собственной молодости, которые никак не вязались со всем, что видели его глаза, и прежде всего с этими серыми бетонными постройками.

— «Ши-кун ов-дим», — по слогам прочел он табличку на стене одного из домов и радостно рассмеялся, узнав тайные письмена Сулеймана ибн Дауда. — Здесь, о челюскинец души моей, — объяснил он своему юному спутнику, — проживают иудеи, сведущие в храмовой службе.

Все взрослые жители квартала, похоже, уже разошлись по своим рабочим местам, а детвора убежала в школу.

Однако стоило Вольке и Хоттабычу спуститься с ковра на землю, как из одного окна на первом этаже высунулась кудрявая голова мальчика.

— Здорово вы летели! — приветливо воскликнул мальчик. — Прямо как в сказке! Вы из Йемена, друзья?

— Нет, о любопытнейший из отроков, — надменно ответил Хоттабыч, — мы не из Йемена и не из Пунта, а также и не из земель Офир, Медиан или Куш. Мы из Москвы — столицы Союза Советских Социалистических Республик, да будет сопутствовать ему удача во всех его благородных планах.

— Не может быть! — заявил мальчик. — Как раз сегодня учитель рассказывал нам про операцию «Ковер-самолет»…

— Я не привык, чтобы мои слова брались под сомнение и ставились ниже бессмысленной болтовни какого-то неведомого учителя, о недоверчивый и испорченный невежественными наставниками юнец! — прервал его старый джинн. — Не возбуждай нашего гнева своими неразумными речами, дабы я не превратил тебя в крысу. Лучше укажи, в каком направлении нам следует идти, если величайшее наше желание — в кратчайший срок достигнуть священной площади, на которой возвышается храм Сулеймана ибн Дауда, мир с ними обоими, сверкающий на утреннем солнце золотом и белоснежным мрамором.

— Не валяй дурака, Хоттабыч, — постарался исправить положение Волька. — Скажи, друг, как нам пройти отсюда в Старый город?

— Точно говорят, что все йеменцы — психи, — совсем тихо пробормотал мальчик себе под нос. — Пережарились у себя в Аравийской пустыне, как кофейные бобы на сковородке…

Он поспешно закрыл окно и дал себе твердое обещание вылежать три дня в постели, как велел доктор Муниц, а не сидеть вместо этого у окна на жаре, рискуя услышать и увидеть еще и не такое.

Петляя дворами и узенькими проулками, путешественники вышли на улицу пошире.

— «Ре-хов Ме-на-хем У-сиш-кин», — прочел Хоттабыч и, обращаясь к своему юному спутнику, заметил: — Должно быть, почтенный горожанин, в честь которого отцы города сочли нужным назвать сию улицу, что может смело сравниться с одним из просторнейших переулков Краснопресненского района Москвы, своими деяниями покрыл себя неувядающей славой. Могу побиться об заклад, о завуч души моей, что он был величайшим из мудрецов и поэтов своего времени…

Из углового дома, напоминавшего по форме печку в квартире Костыльковых, вышла немолодая женщина с проседью в гладко зачесанных волосах. Было сразу заметно, какая она серьезная и деловая, и как много у нее, должно быть, важных обязанностей и планов на этот день. В другой момент Волька ни за что бы не решился мешать своими вопросами такой занятой гражданке, но сейчас у него не было выбора, потому что Хоттабыч уже повернулся в ее сторону.

— Простите, пожалуйста, тетенька, — поспешно заговорил он, явно мешая деловой женщине, сосредоточенно изучавшей на ходу свою записную книжку, — не подскажете ли вы, как нам попасть в Старый город?

— А вы откуда, товарищи? — не отрываясь от записной книжки, поинтересовалась она.

— Мы… мы из кибуца! — поспешно соврал Волька, делая отчаянные знаки Хоттабычу, чтобы тот не вздумал вмешаться.

— Очень хорошо! Очень хорошо, товарищи, что вы приехали из кибуца в столицу государства и мечтаете своими глазами увидеть наше историческое наследие. А вот педагогам вашего кибуца я бы сделала строгий выговор за то, что они не объясняют новым репатриантам действительное положение вещей в Иерусалиме.

Женщина оторвалась от своей записной книжки и внимательно посмотрела на Вольку и на старика в канотье и пиджачной паре.

— Ну, конечно, я так и думала! Подросток из России и пенсионер из Ирака или Туниса, — она покачала головой. — Надо немедленно послать в этот кибуц инспектора Министерства просвещения. Это сущее безобразие! Что же они, считают, что в ульпанах достаточно преподавания языка… А старик тем временем ходит по Иерусалиму и пытается торговать старыми коврами. Хорошенькое же сионистское воспитание получит этот мальчик!

— Вы из какого кибуца, товарищи? — спросила она строго, но, видя, что мальчик совсем оробел, решила его приободрить и, мило улыбнувшись, обратилась к нему по-дружески: — Ти понимаешь русски язик?

Тут Волька совсем растерялся.

— Мы из этого… из кибуца Галуйот… Простите, тетенька! Бежим, Хоттабыч!

Деловая женщина проводила изумленным взглядом «новых репатриантов», улепетывающих по бульвару Маймонида в сторону проспекта Короля Георга Пятого. Длиннобородый старик, выходец из Магриба, Персии или Бухары, со свернутым в трубку и перекинутым через плечо ковром, скакал следом за юным пионером, словно ошалелый верблюд, наряженный в полотняную пиджачную пару. Пожав плечами, она внимательно осмотрела свои лакированные черные туфли и решительно зашагала в противоположном направлении, размышляя о том, что поднимет вопрос о политическом просвещении в среде новых репатриантов непосредственно на сегодняшнем заседании правительства.

— Хоттабыч, немедленно убери куда-нибудь этот ковер! — кричал на бегу задыхающийся Волька. — Люди могут подумать, что мы украли его в музее.

— Слушаю и повинуюсь, о предусмотрительнейший из отроков, — безропотно согласился джинн и щелчком пальцев отправил старинное транспортное средство в Саудовскую Аравию.

Сразу же за проспектом оказалось заросшее бурьяном и колючками мусульманское кладбище. Они без сил опустились на старую могилу, чтобы отдышаться и обдумать то странное положение, в котором они оказались. Наши путешественники даже и не подозревали, что они сидят на могиле, в которой покоятся останки великого человека, народного героя, достойного того, чтобы быть похороненным у Кремлевской стены. Волька совсем недавно прочел о нем в интереснейшей книжке Леонида Соловьева «Повесть о Ходже Насреддине».