В этот момент их интересы могут неожиданно встретиться с идеалами активного меньшинства российского общества, давно уже жаждущего перемен и требующего демократии. Да, именно интересы. Но мы ведь не вершим страшный суд и не выносим приговор: по каким мотивам вы содействовали выходу истории из тупика? Мы лишь смотрим с высоты птичьего полета на процессы, протекающие здесь и сейчас, и пробуем понять, чем они обернутся в будущем, как скажутся на решении объективно стоящих задач внутреннего развития России.

Другой вопрос – а имеется ли историческое время на такие долгосрочные проекты? Можно ли удерживать систему в режиме ручного управления в течение восьми–десяти лет, если она с трудом удержалась от самораспада на переходе от одной подконтрольной Думы к другой, еще более подконтрольной? Ответа нет.

Как бы то ни было, мягкий авторитаризм в России долго не продержится. Что дальше? Очень скоро увидим. Новый тоталитаризм добьет страну. Но и еще одного революционного потрясения она не выдержит. Ведь нет никаких шансов на то, что у нас случится мирная оранжевая революция. Если что и стрясется (в случае обвала экономики и перерождения мирного национализма в агрессивный массовый шовинизм), так это будет не управляемая революция, а стихийный бунт. Против такой перспективы в России будут готовы объединиться даже заклятые враги, настолько она кошмарна. И случись она, все положения этого эссе потеряют актуальность сами собой. Кроме положения о последствиях самораспада.

Не дай бог; постараемся сделать все от нас зависящее, чтобы эта перспектива оставалась не более чем мрачной антиутопией, которой мы сейчас оттенили светлую утопию сильной, самобытной, граждански полноценной и неразрывно связанной с Европой (хотя формально в ее политические институты не интегрированной) России XXI века.

На неделе между 24 и 30 апреля. – Исполнилось 100 лет Российской Государственной думе. – 30 лет Хельсинкскому комитету, который требовал от советской власти соблюдать ее Конституцию. – А в Минске готовились к инаугурации Лукашенко на очередной срок.

В преддверии запоздавшей инаугурации т. Лукашенки мировая телесеть (прежде всего – BBC, CNN) сменила гнев на юмор. До выборов, во время и сразу после них наш отмороженный сосед подавался в образе самостийного тирана; что-то среднее между Гитлером и Милошевичем. Он исхищал народную свободу, тайно уничтожал политических противников, явно угрожал цивилизованному миру, был самовластительным злодеем. Посмотрев череду сюжетов и выслушав множество дискуссий, зритель должен был испугаться; на самом краю Европы, но все-таки в ее свободолюбивых пределах учредился самый настоящий тоталитаризм. Теперь зрителю предложено было ухмыльнуться.

Он видел перед собой не настоящего фюрера, а маниакального провинциала, ряженого главкома, который командует раскрашенными солдатиками и не понимает всей смехотворности своих потуг на региональное лидерство. Характерна картинка, которой завершался один из репортажей: за колючей проволокой – частокол плохо оструганных жердей, изображающих белорусские зенитные ракеты. Уж не знаю, где корреспондент нашел такую маскировочную площадку, но редакционной премии он точно заслуживает. Запоминающийся образ вброшен в массовое сознание; он ярок и нагляден, а потому задаст необходимый код восприятия происходящего в Белоруссии. Клоун. Марионетка. Заводная кукла.

Но если Лукашенко и кукольный персонаж, то это вовсе не Петрушка из народного театра, не Щелкунчик и даже не стойкий оловянный солдатик. Это скорее сам Карабас-Барабас. Который написал, поставил и теперь показывает миру площадную комедию под названием «Не успела Россия подумать, как я уже сделал».

Сюжет постановки на удивление прост, но необычайно эффектен.

Россия озаботилась тем, как бы слегка подужать размеры беспредельной свободы, восстановить в карательных правах чересчур уступчивое государство. Тут на сцену выбегает Белоруссия, радостно машет весенним платочком, сиплым голосом переодетого Лукашенки кричит: «Ау, ау, поглядите на меня, я успела раньше вас! У меня и Шушкевич в нетях, и Позняк в Америке, она же Израиль, и КГБ с польской интервенцией борется».

Россия брезгливо морщится: «Да ведь ты все опошлила, подруга Беларусь! Мы хотели цивилизованно, слегка подреставрировать прошлое, а ты с маху нырнула в прежнее болото, вся извазюкалась, по пути кой-кого утопила, от Гончара до Завадского; как нам теперь об упорядочении государства заикаться? Ты же нас спародировала до того, как мы к делу приступили!»

А Беларусь ей отвечает: «Ха-ха, а я нарочно, я нарочно! Ты, подружка, кой-кого из сильных мира обкладываешь данью, но по отдельности, штучно, а я всех олигархов в бараний рог согнула, так что дань несут, унижаются и вслух не ропщут! Ты несколько лет не решалась заговорить про шпиёнский камень, а я все западные разведки разом разоблачила в их вражьем логове: каждый, кто встречается с западными корреспондентами и дипломатами, под подозрением! Общественные организации, вот они, гляди, совсем ручные, я их по шерстке глажу, за ушком чешу, а непонятливые все отчего-то перемерли. Или вот еще какая штука. Ты пока застенчиво рассуждаешь о том, что не было Катыни и пакт Молотова–Риббентропа был техническим оформлением мюнхенского сговора, а я для Гитлера добрые слова нахожу!»

Россия совсем огорчается: «Тьфу на тебя! Я же хочу без чрезмерности, без перебора. А ты заранее дискредитируешь все мои аккуратные действия!»

Так оно и есть. Лукашенковская политическая система – упреждающая пародия на формирующуюся у нас систему управления. Упреждающая и опошляющая. Все, что в России сохраняет хотя бы видимость благопристойности, в братской республике давно уже спущено с тормозов. Наш авторитаризм – покамест штучный, бутиковый. Белорусский – сетевой, индустриальный, народный, площадной. И всегда на шаг, на два шага впереди. Очень неудобное соседство. Особенно если учесть, что это какая-то странная пародия. Которая не только выглядит глупо, но и делает свое дело – лихо. В известном смысле (если отвлечься от политических симпатий и антипатий), изнутри своей собственной логики и с точки зрения своих собственных целей, добивается больше, чем пародируемый оригинал. Потому что берет у России все, а ухитряется не отдавать ей ничего. Ходит в ранге ближайшего союзника, а экономически и политически отрабатывает меньше, чем оппонирующие нам элиты «оранжевой» Украины. Газ покупает практически по внутрироссийской цене, а «Белтрансгаз» передает только в форме туманных обещаний на неопределенное будущее. И при этом в лице своего главного постановщика, главного драматурга и исполнителя главной роли еще и глумится.

На неделе между 1 и 7 мая. – Потерпел катастрофу и упал в Черное море армянский самолет, направлявшийся в Сочи. – В Москве православные хоругвеносцы готовились громить геев с лесбиянками, которые решили пройти парадом любви вокруг Кремля. – Шли дискуссии о возможности допускать священников в военные части. – В Кораллово (Подмосковье) пришли арестовывать имущество лицея, который финансировала семья Ходорковских.

Не успели притихнуть – на время – споры, изучать ли православную культуру в средней школе, как разразилась новая дискуссия: допускать ли священников разных конфессий в российскую армию. Одни бьют себя в грудь: нет клерикализации вооруженных сил, мы живем в светском государстве, см. Конституцию. Другие им резонно возражают: какие же это вооруженные силы вам, родные? вы же постоянно говорите о моральном распаде армии, о ее деградации, а как только предпринимается попытка поправить дело, восстановить религиозные добродетели в казарменных пределах, так вы подымаетесь на дыбы. Третьи – еще более резонно – спорят и с первыми, и со вторыми. Первым отвечают их же словами: перед законом все равны, и почему вы лишаете верующих права на религиозную жизнь в пределах гарнизона? Вторым напоминают: церковь не подразделение Генштаба, в задачи священника не входит обеспечивать моральный климат бригады, полка, роты; она может и должна работать с человеческой личностью, заниматься ее неповторимой душой, а порядок наводить, в том числе нравственный, это дело отца-командира. Четвертые скептически замечают: может быть, оно и хорошо, чтоб вера нашла себе путь через КПП, но в наших условиях все это превратится в очередную идеологическую муштру, конфессиональную обязаловку. То есть в собственную противоположность…