— Сказали, мудак.
— А что, правда?! — сруль еще более проявился из-за ширмы.
Морозов смолчал. Он даже не мог себе представить, что ему грозит. И что грозит кадровикам из телекомпании, спецнаблюдателю при телекомпании, может, даже участковым милиционеру и инспектору ВОПРАГ. Сам Морозов не слыхал, чтобы в такую проверенную контору, как телевидение, пробрался мудак. А он, Морозов Александр Алексеевич, мудак и был, как ни верти. Притом матерый, опытный.
Сруль чем-то пошуршал, покряхтел, хлопнул крышкой мусорного бачка и вышел. Обычный мужик, лет сорок с виду, вроде как еврей, но может, и не еврей, может, просто похож. Бывает с людьми такая беда.
Он демонстративно проигнорировал Морозова и сел на лавку подальше, но долго молчать не смог. Скучно в камере, с горя и с мудаком поболтать можно, все же и не слышит никто…
— Обедать должны принести, — сказал он как бы просто так.
— А тут камеры не прослушивают? — мстительно спросил Морозов, обозлившийся на сруля. Вон даже бумага у того была, вытер же задницу, а чего просил тогда?
— Не думаю, — сказал сруль, озираясь.
— Тогда представьтесь, как положено культурному человеку.
— Хопман, — недовольно сказал сруль. А может, Гофман. А может, и Гопман. Разберешь у них, у евреев.
— Морозов.
— Только вы меня в свои дела не впутывайте, — предостерег сруль.
— Не стану, — успокоил его Морозов и потрогал качавшийся зуб.
— Били? — спросил сруль со скрытым удовлетворением.
— Били…
— Мудаков часто бьют, — сказал сруль. — Вроде даже есть директива. Вы… они же не граждане.
— А вас-то за что сюда?
— Анекдот рассказал, — признался сруль.
— Который?
— Ага. Сейчас я вам рассказывать буду. А ну как прослушивают все-таки?
— А мудак не гражданин, ему можно, — спровоцировал Морозов.
Сруль подумал и покачал головой:
— Нет, не путайте меня. Нельзя. И так уже один раз рассказал… Что обидно, все время из-за этих анекдотов… Правда, анекдоты в рецидив не идут. Каждый как мелкое хулиганство, но хоть десять раз подряд пусть арестовывают, все равно в плюс не идет. Все-таки гуманные у нас законы! — это сруль сказал уже погромче и гордым, довольным тоном счастливого человека и посмотрел в белый потолок.
Глава 3
«Угроза демократии исходит не от людей в погонах, а от тех, кто под ее прикрытием безнаказанно разворовывает страну или непрофессионально управляет государством».
В. Черкесов, полпред Президента РФ в СЗФО.
Пива Фрязину испить не удалось. Лагутин принял обе бутылки и сказал радостно:
— А тебя Устиныч требовает. Говорит, напарника подыскал тебе.
— А Васька?
— Васька с язвой слег, на операцию его готовят. Так что будешь наставник молодых. Иди давай, а я пива пока жахну.
Начальник отделения Егор Устиныч Гореликов читал журнал «Русская Прибалтика». На обложке бодрые рыбаки вынимали на палубу из сети крупных серебристых рыбин, над мостиком сейнера реял трехцветный штандарт. У стеночки скромно сидел здоровущий парень и смотрел на телефонную розетку.
— О, Фрязин! — обрадовался Устиныч.
Поручкавшись, он указал на здоровущего:
— Афанасьев, Павел Романович. Молодежь на пополнение так и прет. Из Псковского училища.
— А Вася как же? — спросил Фрязин.
— Васю как бы не на пенсию. C язвой-то… А Афанасьев вот только работать начинает, ты его введи в курс, как положено, покажи, что у нас где. Ты ж спец.
— Скажете уж, — зарделся Фрязин. — Ну, пошли, напарничек.
— Ага, познакомились, идите обнюхивайтесь, — велел Устиныч.
В приемной напарник покосился на приятного вида девку за компьютером — и где Устиныч их берет? — пригладил короткий черный ежик и протянул руку для неофициального знакомства:
— Паша.
— Фрязин, — сказал Фрязин. Рукопожатие было крепкое, даже болезненное. Посетило искушение давануть, но Фрязин удержался.
— Надо бы обмыть, — предложил Паша, когда они вышли в коридор. На стене прямо перед ними висел боевой листок «Русские идут», по названию любимой книги Сами-Знаете-Кого. Может, книга была и не любимая, но так почему-то считалось с давнишних еще времен, когда Сами-Знаете-Кто только начинал борьбу с мудаками, а писатель Микитин был просто писатель Микитин, а не Министр Великой Русской Литературы.
— Откуда сам-то? — спросил Фрязин, разглядывая свежеприклеенную статью про какого-то Лапыкина, который не сдал конфискованную книжицу мудака Немцова, как положено, а читал ее дома и давал соседу.
— Из Питера.
— Это хорошо. Из Питера все мужики толковые, — сказал на всякий случай погромче Фрязин. — Так что ты там про обмыть толковал?
— Ну… назначение…
— Положено с первой получки. Но в принципе отчего и не обмыть? Мы только-только мудака привезли, свеженького…
— А можно посмотреть?
— Мудака-то? Да запросто. Пойдем, он в камере сидит.
Редактор отдела новостей телекомпании ДТП-ТВ ерзал на диванчике и смотрел на симпатишного директорского секретаря. Секретарь, щуря умело подведенный глаз, пилил ноготь каким-то ужасным маникюрным инструментом, всем своим видом показывая, что его секретарский анус не про таких, как редактор отдела новостей.
Директор знал, что редактор пришел к нему по морозовскому вопросу и даже видел редактора в специальную камеру, помещенную под потолком, но не впускал. Выдерживал паузу. Пил чай и смотрел телевизор, в котором в данный момент конкурирующая компания ТВ-66 показывала «За стеклом». Идейка старая, помнится, еще в домудацкие времена сажали туда каких-то уродов, они там чего-то делали, а потом получали квартиры и деньги. Потом о передаче забыли, но вот хитрые конкуренты возродили ее, притом изящно обновили.
За стекло посадили одиннадцать человек мудаков, сказавши им, что тот, кто выживет там месяц, получит паспорт гражданина со всеми вытекающими отсюда последствиями. Мудакам было позволено строить друг другу всякие каверзы (желательно без смертоубийств, но паче такие случатся, тоже не страшно). Притом мудаков набрали не каких попало с улицы, а видных, с богатым домудацким прошлым.
Сейчас шла вторая неделя, мудаков осталось восемь, и как раз показывали, как один из них, толстый такой, внучек хрестоматийного детского писателя, сговаривался с другим, огненно-рыжим (богатые вроде люди были в свое время! вот жизнь как кидает, подумал директор) подсоединить провода от розетки к кровати маленького очкастенького мудака, который пошел в это время поссать.
Директор даже забыл про маявшегося в приемной редактора, гадая, ляжет мудак на электрическую койку или не ляжет, но тут пошел новостной блок. Дикторша с длинным носом сказала:
— Около часа назад к нам поступила информация о чукотском десанте, высаженном в районе Оймякона. Ведутся тяжелые позиционные бои.
Кому война, а кому мать родна, решил директор и позвонил, чтобы в Оймякон послали еще одну съемочную группу — а ну как тех, что там уже есть, убьют на хуй? Потом нажал кнопочку и сказал:
— Пускай зайдет.
Редактор тут же зашел, притворил дверь, раскланялся и застыл в ожидании.
— Садись уж, — махнул рукой директор.
Редактор сел, благостно сложив ручки на коленях.
— Полевой командир Апа Одулок заявил, что освободит заложников только в том случае, если из изолятора в Уэлене будут выпущены все содержащиеся там бойцы Народно-Освободительной Армии, — сказала дикторша.
— Так что с Морозовым? — спросил директор.
— Никаких зацепок. Ввел в заблуждение. Любопытно, что и служба безопасности его не отсекла, так что мы вроде и не виноваты. С профессиональной точки зрения нареканий не вызывал.
— Не вызывал… А ты за кого в «За стекле» болеешь? — неожиданно спросил директор.
— За бабу.
— За стриженую, японку-то?
— Она не японка, вроде полурусская.
— А фамилия японская. Ага, хитрая стерва, но я думаю, все же рыжий победит.