Попойка со школьным товарищем Афанасьевым довела Кукина до бодуна и поноса, оба жутко страшные. Но если бодун был снят аспирином и пивом, то понос этим зельям только обрадовался.

Реактивная струя подбросила Кукина над унитазом, едва он успел снять штаны. Вот так, блядь, Циолковский и открыл в Калуге принципы звездоплавания, подумалось Кукину.

— …шта-а… пнимаешь… — доносилось из-за приокрытой двери, а потом Первый Президент вроде как сказал «пизда», но может, и показалось.

Афанасьев, школьный товарищ, рассказывал много интересного. Особенно понравилось Кукину про дураков, которые слабоумные граждане. Он и сам с утра видел одного — солидный такой, даром что весь в соплях.

Суд вершился быстро — не успел Кукин просраться, как Первому уже зачитывали обвинение. Никаких политических статей — хулиганство в виде дирижирования оркестром в пьяном виде там-то, обоссывание шасси самолета сям-то, подстрекательство к бросанию пресс-секретаря в воду… Первый опять показал суду свой непостижимый факофф и затребовал адвоката. Это было интересно, потому что фактически он приравнивался к мудакам, а мудакам адвокаты не положены. Но суд было не наебать.

— Адвоката? — задумчиво сказал судья. — Будет вам адвокат.

Она куда-то позвонила, прикрывая трубку рукою, и в зал ввели потасканного дядю.

— Вот, — сказала судья. — Генри Падла, известный адвокат.

Однако! Мудаку и адвоката-мудака. Лихо, подумал Кукин, но тут ему опять подперло, и он поскакал срать.

В это время Фрязин переключил программу с суда на мультики, чтобы потешить дурака Володю, а сам пошел в коридор. Как раз на стенку вешали стенгазету — яркую, разлапистую. Тут же собрался народ, что было странно — обычно никто газету не читал, разве со скуки.

Фрязин прочел стишок еще раз. В стенгазету писали, конечно, всякое, но такого он не видел.

— А дураки писали, — сказал, проходя, один из оперативников. Второй, несший зачем-то настоящий человеческий череп, поправил:

— Слабоумные граждане.

— Ну да. Они. Это о профилактике дорожно-транспортных происшествий. А в следующем номере должно быть про пьянство.

Один из слабоумных граждан как раз подошел и радостно улыбался.

Фрязин посмотрел на часы — до восемнадцати ноль ноль еще долгонько… Чем день занять? После участия во вчерашней операции их с Лагутиным освободили от дежурства, попросили только посидеть в управлении, может, понадобятся зачем. Лагутин со своим дураком разумно ушел пить пиво, а Фрязин мотался туда-сюда, определив Володю в комнату отдыха к телевизору. Было страшно — в Кремль все-таки… Сами-Знаете-Кто… Как бы чего не вышло, подумал Фрязин, автоматически перечитывая еще раз стихотворение про автомобил.

Потом он посидел в холле под фикусом, почитал какую-то газету, забытую на подоконнике и отчетливо пахнущую селедкой, ничего не понял и сунул ее в урну. Еще раз прочел про автомобил, прикинул, что «ззади» написано с ошибкой, надо «с зади», покурил. Кстати, управление было единственной организацией, где отсутствовали места для курения. То бишь курили везде — чтобы не тратить рабочее время на хождения туда-сюда. Это была одна из многих привилегий сотрудников ВОПРАГ, и Фрязин ею гордился. Особенно когда видел, как пиздят или забирают какого-нибудь горемыку, попавшегося с сигаретой в общественном месте и нарушившего таким макаром федеральный закон «О борьбе с курением». Пиздили, правда, за это несильно, потому что пиздившие тоже курили.

Сами-Знаете-Кто… Вот Сами-Знаете-Кто никогда не курил.

Вернее, было так.

«Когда Сами-Знаете-Кому было семнадцать лет, он начал курить, пить и ебаться.

Он был тогда уже студентом. Или курсантом. И студенты, и курсанты многие курят, пьют и ебутся. А к Сами-Знаете-Кому то и дело приходили его товарищи, тоже студенты. Или курсанты. И почти все курили, пили и ебались. Бывало, закроются в комнате, говорят, спорят, беседуют, а сами, как паровозы, курят, пьют и ебутся.

Ну, и благодаря этому Сами-Знаете-Кто тоже стал привыкать к курению, питью и ебле.

Конечно, для здоровья курить очень неполезно. От этого люди кашляют, мало кушают, худеют и хворают. Но которые уже начали курить — тем не так-то легко это бросить. Тем более пить и ебаться.

А мать Сами-Знаете-Кого очень огорчалась, что ее любимый сын привык к куренью, питью и ебле.

И она не раз просила сына бросить эту привычку. Но Сами-Знаете-Кто на это только улыбался и говорил:

— Ничего! Я здоровый. Мне это не очень вредно.

Но мама очень любила своего сына, и поэтому она решила сделать как-нибудь так, чтобы он бросил курить, пить и ебаться. И долгое время она не знала, как ей сделать и как поступить.

И вот однажды она нарочно ему сказала:

— Денег у нас немного. Каждая лишняя трата отражается на хозяйстве. И хотя твои папиросы, водка и бляди недорого стоят, но все-таки было бы лучше для хозяйства, если бы ты не курил, не пил и не ебался.

Она нарочно так сказала. Папиросы, водка и бляди стоили очень дешево. И на хозяйстве это не отражалось. Но матери очень уж хотелось, чтоб ее сын не курил, не пил и не ебался. И вот почему она так сказала.

Выслушав эти слова матери, Сами-Знаете-Кто ответил:

— Ах, прости, мама! Вот об этом я не подумал. Хорошо, я сегодня же брошу курить, пить и ебаться.

И с этими словами вытащил из кармана папиросы и водку и положил их на стол, а блядей тут же погнал на хуй из комнаты. И уж больше до них не дотрагивался. А которые курят, пьют и ебутся, те знают, какую огромную волю надо иметь, чтоб сразу бросить эти привычку. Некоторые слабовольные люди обращаются даже к докторам, чтоб те помогли им бросить курить, пить и ебаться. И доктора смазывают им рот и хуй каким-то лекарством, чтоб им противно было курить, пить и ебаться. А еще более слабовольных доктора усыпляют и внушают им разные ужасные мысли о вреде курения, питья и ебли. И только тогда эти люди бросают курить, пить и ебаться. И то многие не бросают, а продолжают курить, пить и ебаться, имея в голове ужасные мысли о вредности куренья, питья и ебли.

Но у Сами-Знаете-Кого была огромная воля. Он без всяких докторов решил бросить куренье, питье и еблю. И действительно бросил. И больше никогда не курил, не пил и не ебался».

Историю эту Фрязин прочел в учебнике сына, и даже вспомнил, что читал нечто подобное о ком-то другом, но тут же отмел эти мысли. Сын, сука, уже тоже курил, и Фрязин для порядка заставил его прочесть поучительную историю пять раз, стоя голыми коленками на гречневой крупе. Сын курить не бросил, да Фрязин и не надеялся. Все дети рано или поздно начинают курить, пить и ебаться, поэтому спорить с природой бессмысленно. Надеялся Фрязин лишь на то, что удастся пристроить сына в училище ВОПРАГ, чтоб как батька был. Да поди пристрой…

Опять вспомнилось про вечерний визит, про восемнадцать ноль ноль. Что же попросить-то? Сына в училище? Так рано еще, маленький он совсем разъебай… Квартиру? Дачу? А если подождать, пока Сами-Знаете-Кто сам чего предложит? На работу, может, возьмет в свои структуры, а там все дадут автоматически — и машину, и дачу, и сына в училище…

Фрязин аж употел.

От радужных мыслей его отвлек оперативник Зазыкин, который громко спросил:

— Чей дурак там перед телевизором сидит?

— Мой! Мой! — не сразу отозвался Фрязин.

— Насрал, падла, прямо на пол. Иди убирай теперь.

Резкий переход от светлых перспектив в структурах Сами-Знаете-Кого к куче дурацкого говна расстроил Фрязина, и в комнату отдыха он вошел злой. Володя как ни в чем ни бывало смотрел телевизор. Насрал он в самом деле изрядно, что называется, с разбегу не перепрыгнуть. Жрет, небось, много, скотина.