Макартни встретился и с Дугласом, и с лордом Уолтером, после чего написал Скотту, уверяя его в том, что «дело почти улажено, пойдете Вы… Господин Гошен согласился выделить коммандера и лейтенанта, и первым будете Вы. Поэтому я считаю, что с повышением все будет в порядке».

Лорда Уолтера убедили назначить Скотта руководителем экспедиции, а его заместителем сделать лейтенанта Чарлза Роусона Ройдса, также выбранного сэром Клементсом.

Ройдс – один из первых добровольцев – обратился к сэру Клементсу за два месяца до Скотта. Он по-настоящему интересовался полярными экспедициями. Этого интереса в сочетании с привлекательной внешностью и тем фактом, что он приходился племянником Уойту Роусону, участнику экспедиции Нарса, для сэра Клементса было достаточно: «Он должен стать одним из героев Антарктики».

Офицеры флота из подкомитета считали, что их задача состоит в выборе руководителя экспедиции, но в один прекрасный день обнаружили, что их собрали только для того, чтобы они механически утвердили кандидатуру ставленника сэра Клементса (ему не удалось скрыть своей симпатии). «Клементс заинтересован в Скотте», – лаконично отметил вице-адмирал Маркхэм на полях письма от своего кузена. Сэр Виси Гамильтон также входил в подкомитет, ставший центром интриг по распределению ролей.

Сформировалась небольшая, но жесткая оппозиция, которая пошла дальше обычных сетований по поводу того, что успеха добился фаворит кого-то другого. Викторианский военно-морской флот был родным домом сильных характеров и закоренелой семейственности, но утонченные махинации такого рода, осуществленные с помощью политического влияния, превысили допустимые пределы приличествующего джентльмену использования служебного положения в личных целях. Хуже того, успеха добился аутсайдер. Явные недостатки Скотта также сыграли свою роль:

Любой опыт должен быть получен [сделал неосознанное предсказание капитан Мостин Филд], и, если будет назначен неопытный в этом деле офицер, нам придется заплатить нужную цену своим временем и материальными ресурсами. Ни того, ни другого позволить себе в антарктической экспедиции нельзя… офицер, осуществляющий командование, должен досконально знать мельчайшие нюансы предприятия, а не получать знания за счет работы, которую ему нужно выполнить.

Капитан Филд выразил мнение нескольких морских офицеров из подкомитета. Все они были против кандидатуры Скотта. Казалось, что напротив его имени стоит «черная метка». Контр-адмирал сэр Уильям Уортон, гидрограф (главный топограф) военно-морского флота, открыто не доверял ему. Он кое-что понимал в полярных исследованиях и был одним из тех немногих британских официальных лиц, кто поддерживал планы Нансена относительно дрейфа «Фрама» в отличие от пренебрежительно относившихся к ним старых «арктических» адмиралов.

Но адмиралы и капитаны, не говоря уже об ученых из Королевского научного общества, не могли сравниться с сэром Клементсом в степени воинственности. За счет комбинации быстрых маневров и откровенной наглости он добился своего. В пятницу 25 мая 1900 года объединенный комитет в полном составе, как записано в протоколе, «всецело подтвердил ранее принятое решение», и Скотт был назначен руководителем Национальной антарктической экспедиции.

Капитан Джордж Леклерк Эгертон, командир Скотта в период его службы на «Мажестике», заметивший его на «Верноне» за несколько лет до этого, проявил странное равнодушие, когда к нему обратились за рекомендациями. «Нет ни одного офицера, знающего Арктику или Антарктику, – написал он, – я не могу назвать лучшей кандидатуры». По контрасту с этим о Ройдсе один из его капитанов написал, что такие люди встречаются «один на тысячу, и если бы мне пришлось выбирать одного человека из всего флота для того, чтобы взять его в бой или провести с ним зимовку в Арктике, я бы, конечно, выбрал Ройдса».

30 июня Скотта повысили до коммандера. Быстрее, чем можно было ожидать, он достиг заветной третьей полоски золотого галуна на рукаве – в конце концов полярные исследования стали дорогой к «двойному жалованью и продвижению».

Даже через год после того, как Скотт вызвался возглавить экспедицию, он по-прежнему удивительным образом избегал темы полярных исследований-, почти не читал по этой теме и полностью полагался на сэра Клементса Маркхэма.

А сэр Клементс руководствовался давно устаревшими методами. Он с презрением относился к доктору Джону Рае, ставшему образцом для Амундсена. Игнорировал современных британских полярных путешественников вроде сэра Мартина Конвея, который первым пересек Шпицберген. А между тем сэр Мартин был убежденным сторонником малых частных экспедиций, не говоря уже о том, что он прославился как отличный альпинист и постиг многие тайны льда. Он обладал лидерскими качествами и умел испытывать искреннюю гордость за национальные достижения и победы. Но ему даже не предложили участвовать в этой экспедиции.

В результате сбора средств сэр Клементс располагал 90 тысячами фунтов стерлингов – самой крупной суммой, когда-либо собранной для полярной экспедиции. Это было в семь раз больше всех расходов на экспедицию «Бельжики». Таких средств хватило бы даже на то, чтобы построить специальный корабль.

Правила требовали, чтобы он был деревянным, но в Британии искусство строительства больших деревянных кораблей умирало. Возможность построить такое судно для использования во льдах еще сохранялась на нескольких шотландских верфях, которые специализировались на арктических китобойных судах. Вместо того чтобы довериться их опыту, сэр Клементс пошел на сложный компромисс. Он заказал корабль на верфи Данди в Шотландии, но к его проектированию привлек корабельного архитектора Адмиралтейства Смита, который не имел опыта создания арктических судов. При строительстве корабля были допущены грубые ошибки, в чем-то напоминавшие изъяны британского военного флота тех времен в целом.

Хотя официальные полярные исследования в Британии угасли с момента арктической экспедиции Нарса в 1875–1876 годах, сэр Клементс Маркхэм с одержимостью и упорством пренебрегал опытом других стран, предпочитая заграничной эффективности домашнее устаревание. Поэтому его иррациональное и агрессивное неприятие идеи использования собак в качестве тягловой силы было фактически неизбежным. Сэр Клементс никогда не управлял собачьей упряжкой и не имел полярного опыта как такового, за исключением одного короткого санного перехода в составе экспедиции по поиску Франклина, на которой почти пятьдесят лет назад закончилась его служба в военно-морском флоте. Суждения сэра Клементса были по большей части продуктом теории и эмоций. Собаки, как сказал он в одном красноречивом пассаже, «полезны для гренландских эскимосов– и сибиряков», имея в виду, что англичанам их использовать унизительно. Вместо этого он защищал безнадежно устаревшую систему использования человека в качестве тягловой силы. В августе 1899 года, спустя два месяца после того, как Скотт вызвался возглавить экспедицию, сэр Клементс направил ему доклад, который тот добросовестно зачитал в сентябре на VII Международном географическом конгрессе в Берлине. В нем, в частности, содержался такой пассаж:

В последнее время много надежд возлагается на использование собак для путешествий в Арктике. Но ничто из того, что сделано с их помощью, не сравнится с тем, что сделали люди без них. В действительности на арктических территориях было предпринято лишь одно путешествие на значительное расстояние с использованием собак, а именно переход господина Росса через внутренние ледяные районы Гренландии. Но без местных ресурсов он бы умер от голода, а все его собаки, кроме одной, погибли от изнурительной работы или были убиты, чтобы накормить остальных. Это очень жестокая система.

На конгрессе присутствовал Нансен, который поднялся и ответил так: