Но сердце не могло смириться с потерей, если бежать от любви, стоит ли вообще жить. Кэйси разрывалась на части. Ею овладело такое душевное смятение, что впервые в жизни она не могла прийти к ясному, бесповоротному решению.

Она согнула ноги, обхватив их руками, и опустила голову на колени. Услышав, что рядом сел Джордан, она не шевельнулась. Ей нужно было еще немного тишины, и он, чувствуя это, не произнес ни слова. Так они и сидели – рядом, но не настолько, чтобы касаться друг друга. Над их головами в листве вдруг запела птица. Кэйси вздохнула:

– Извини, Джордан.

– За форму, но не за содержание? – вспомнил он ее привычку извиняться.

Кэйси коротко рассмеялась, но не подняла головы.

– Даже и не знаю.

– Ну а я, пожалуй, ничего не имею против того, чтобы на меня накричали, но, понимаешь ли, хотелось бы знать за что.

– Луна на ущербе, она и виновата, – прошептала Кэйси, но он взял ее за плечи и настойчиво повернул к себе лицом.

– Кэйси, поговори со мной.

Она открыла было рот, но он остановил ее, продолжая:

– Нет, ты действительно со мной поговори, без всяких хитроумных уверток и недомолвок. Если я не понимаю тебя, то согласись, не я один в этом виноват.

Она остановила на нем почти безмятежный взгляд:

– Я боюсь пустить тебя в свою душу дальше, чем ты уже проник.

Ее откровенность ошеломила его. Через мгновение он уже прислонился к стволу дуба, прижимая к себе Кэйси. Наверное, проще всего поговорить о том, где она выросла, как жила до их встречи.

– Расскажи мне о своем дедушке, – попросил Джордан, – Элисон говорит, что он врач.

– О дедушке?

Кэйси не стала вырываться из его объятий. Если честно, то ей и не хотелось этого делать. Что же касается дедушки…

– Он живет в Западной Виргинии. В горах.

И она взглянула на ровную, подстриженную лужайку. Нигде нет ни камешка.

– Он занимается практикой почти пятьдесят лет. Каждую весну он сажает овощи в огороде, а осенью сам заготавливает себе дрова на зиму. И в доме пахнет древесным дымом.

Кэйси закрыла глаза.

– А летом в кухне на подоконнике цветет герань.

– А что твои родители?

Птица наверху продолжала распевать, и Джордан почувствовал, как напряжение постепенно покидает тело Кэйси.

– Они погибли, когда мне было восемь лет.

И Кэйси вздохнула. Каждый раз, когда она вспоминала о родителях, ее поражала бессмысленность их смерти.

– Они решили вместе провести где-нибудь уик-энд. Я была тогда у дедушки. Они уже ехали обратно, чтобы забрать меня, когда какой-то автомобиль пересек разделительную полосу и ударил их машину в капот – водитель был пьян. Он отделался переломом руки.

Ее горе с течением времени потеряло остроту, но все равно оставалось горем.

– Но я всегда радовалась, что они провели те два дня вместе.

Джордан выдержал паузу. Теперь он начинал понимать, почему она так сочувствовала Элисон.

– И с тех пор ты все время жила у дедушки?

– Да, после первого года.

– А что случилось в тот первый год? Кэйси заколебалась. Стоит ли углубляться во все эти неприятные ей подробности! Но Джордан ни на чем особенно не настаивал. От этого она почувствовала себя свободнее. Отчего бы, в конце концов, не рассказать.

– У меня была тетя, сестра отца. Она была намного старше его, лет на десять-пятнадцать, наверное.

– Ив первый год ты жила у нее?

– Так получилось, что я жила то у нее, то у дедушки. Возник спор об опекунстве. Моя тетя не хотела, чтобы кто-нибудь из Уайетов жил в глухомани, как она выражалась. Сама она была из Джорджтауна, округ Колумбия.

Память его встрепенулась.

– Твоего отца звали Роберт Уайет?

– Да.

Джордан замолчал, мысленно приводя в порядок обрывки давних сведений. Уайеты из Джорджтауна – старая, известная семья. Деньги и политика. Сэмюел Уайет нажил состояние на банковских операциях, затем стал главным консультантом президента. Роберт был его младшим сыном. Значит, Элис Уайет Лонгстрим, жена конгрессмена и хозяйка политического салона, и есть та самая тетя, боровшаяся за право воспитывать Кэйси. Очень консервативная семья.

Роберт был блестящим молодым адвокатом. И когда он погиб, в прессе об этом много писали. И о его жене… Джордан нахмурился, стараясь припомнить подробности. Все-таки семнадцать лет прошло. Да, его жена тоже была юристом. И вместе они открыли юридическую консультацию, что не очень одобряла семья.

– Я читал об их трагической гибели, – тихо сказал он, – и что-то потом писали о суде по делам опеки. Мои мать с отцом иногда упоминали об этом в разговорах. Мать знакома с твоей тетей. Тогда это дело было у всех на слуху.

– Разумеется, – и Кэйси пожала плечом, – богатая, с большими политическими связями семья судится с заскорузлым деревенским доктором из-за ребенка. Можно ли найти более лакомый кусочек для прессы?

Услышав нотку горечи в ее голосе, Джордан почти бесстрастно сказал:

– Расскажи, Кэйси, что там такое приключилось?

– А что тут рассказывать? – Ей захотелось встать, но он удержал ее движением ласковым, но твердым.

Процессы об опеке всегда некрасивы, а для ребенка, разрываемого на части, просто ужасны.

– Твои родители были юристами, – заметил он, – и, наверное, с точки зрения закона точно определили свою волю в завещаниях.

– Разумеется, и в качестве опекуна они указали дедушку. – Кэйси встряхнула пышными волосами. Как это он ухитрился вытянуть из нее столько, сам будучи так немногословен? Она еще ни с кем не была так откровенна.

– Но завещания могут быть оспорены, особенно если много денег и большие связи. Тетя настаивала, чтобы я жила с ней, не ради меня самой, а только потому, что я ношу фамилию Уайет. И я понимала это даже в восемь лет. Ей никогда не нравилась мама. Родители познакомились, когда учились в юридическом колледже. Они влюбились друг в друга с первого же взгляда и через две недели поженились. Тетя так и не простила отцу, что он женился на неизвестной студентке, попавшей в Джорджтаунский университет по конкурсу. Мама получила грант.

– Ты говоришь, что поначалу жила то у дедушки, то у тети?

Она положила голову ему на плечо, закрыла глаза, и вдруг те, прежние, ощущения страдающего ребенка вернулись к ней вновь.

– Когда моя тетушка подала иск, все приняло очень некрасивые формы. Налетели репортеры. Они отыскивали меня в школе, врывались к дедушке. Тетя наняла сыщиков, чтобы доказать, будто он не заботился обо мне как следует. Так или иначе, но все было отвратительно. Дедушка решил, что, может быть, мне станет легче, если я немного поживу с тетей. Я ни за что не хотела, чтобы он отправил меня к ней. Мне тогда казалось, что я стала не нужна ему. На самом деле я была единственным, что у него осталось от моей матери. Может быть, он не правильно понял, что лучше для меня, но действовал он, конечно, только из любви ко мне.

И она провела большим пальцем по золотому колечку.

– У моей тети был прекрасный дом на самой богатой улице Джорджтауна. Высокие потолки, камины во всех комнатах, чудесная антикварная мебель и севрский фарфор. У нее была коллекция дорогих фарфоровых куколок и черный дворецкий, которого она называла Лоренс.

Кэйси опять хотела встать. Ей необходимо было двигаться.

– Нет, – Джордан крепко держал ее, – сиди.

Он знал, что если она начнет привычно снимать нервозность движением, то непременно замкнется и увильнет от рассказа. Атак все выльется в разговоры.

– Что же потом?

– Она накупила мне платьев из органди и лаковых туфель и выставляла меня напоказ. Я поступила в частный пансион и стала учиться игре на фортепиано. Это самое несчастное время моей жизни. Чувство потери было еще таким острым, в моей душе зияла страшная пустота и заполнить ее было нечем. Ей нужен был символ – приятное, спокойное, тихое дитя, которое можно одевать, как куколку, и демонстрировать друзьям. Дядя по большей части отсутствовал. Он был довольно добрый человек, наверное, но ему было некогда – дела. Никто из них не мог мне дать того, в чем я нуждалась. Характер мой тетю не устраивал. Я приобрела привычку задавать неприятные вопросы.