Я расскажу вам историю, которую услышал от одного бродяги, в прошлом студента. В жизни ему пришлось пройти через серьезное испытание, в итоге бросившее его, умирающего, на больничную койку работного дома.

Погода стояла отвратительная — типичное английское лето. Весь день дождь барабанил по крышам и булькающими потоками стекал в сточные канавы Сити. Купол собора Святого Павла окутывала огромная черная туча, небо казалось сердитым и темным предвестником беды.

Ближе к вечеру дождь немного утих, и я вылез из своего примитивного убежища под аркой, чтобы найти более подходящее место для ночевки.

Нельзя сказать, чтобы было холодно, скорее наоборот. Воздух, как в тропиках, набух от влаги, долгожданный гром все никак не мог грянуть, а сам я готов был в любой момент упасть в обморок от голода и с лихорадочным вожделением мечтал о чистой мягкой постели и вкусной еде.

В изнеможении я тащился в направлении Хай-Холборна, — когда увидел этот дом. Уж лучше бы меня в тот момент милосердно раздавил какой-нибудь проезжавший грузовик, только бы не случилась со мной вся эта история!

Это было небольшое старомодное строение из числа тех, что в изобилии заполнили округу. Оно словно смеялось над моей нищетой, бросая мне вызов своими сверкающими, как бриллианты, мокрыми окнами. Над входом красовалась дощечка, на которой было написано: «Дом сдается». В этот поздний час улицы практически опустели, голова у меня кружилась под гнетом неразразившейся грозы. Словно вынуждая принять наконец решение, снова начался дождь, крупные капли которого мягко шлепались мне на лоб. Я решил больше не колебаться. Внутри этого ухмыляющегося, самодовольного старого дома меня ждало пристанище.

Я осторожно подошел к двери. Естественно, она была заперта. Я проверил запоры на окнах нижнего этажа и в очередной раз проклял свое невезение. Внезапно что-то привлекло мое внимание в одном из окон. Я быстро огляделся. Полицейский на углу стоял спиной ко мне, куда-то спешила парочка. Еще один быстрый взгляд — за мной никто не следил, звон разбиваемого стекла, просунутая рука и окно открыто!

Я подтянулся на руках, влез на подоконник и с трудом забросил на него уставшие ноги. Эти действия отняли у меня последние остатки сил, и я улегся на пол, вымотанный, но ликующий. Я внутри!

Не знаю, как долго я находился в таком положении, задыхаясь от перенесенного напряжения, ощущая, как сердце сотрясает грудь, колотится в висках. Может, прошли часы, а может, лишь какие-то мгновения. Возможно, я даже потерял сознание. Не забывайте, я ведь не ел три дня! Наконец я поднялся, во избежание подозрений снова закрыл окно и стал рыться по карманам в поисках случайно завалявшейся спички.

Спичка нашлась. При ее колеблющемся свете я увидел потрясающее зрелище. Это была великолепно меблированная в старинном стиле комната. На каминной полке поблескивала семирожковая жирандоль, и я поспешно зажег свечи, чтобы было лучше видно.

Я даже прикрыл пламя свечей рукой, чтобы проверить, не разыгрывает ли моя слабость со мной злую шутку, — но нет, все было именно так! Я, голодный бездомный бродяга, нашел пристанище в доме, представить который невозможно в самом невероятном сне. Это был какой-то антикварный рай!

Держа в руке жирандоль, я направился к двери, но у порога остановился. Внезапный страх парализовал меня. Когда я смотрел на этот дом снаружи, он показался мне заброшенным и пустым, что подтверждала и вывешенная на нем табличка: «Дом сдается». Теперь же я увидел, что он меблирован, причем не просто добротно, но даже роскошно, и в целом производил впечатление, вызывал чувство, что в нем действительно живут! А что, если я не ошибся?

Возможно, что, поддавшись на призывы моего уставшего, переутомленного организма, я прокрался не в тот дом. Пожалуй, на особо сердечную встречу со стороны его обитателей мне рассчитывать не приходилось. На углу улицы стоял полицейский, а я был ни дать ни взять самым обыкновенным взломщиком. Я представлял себе, насколько банально будут звучать мои объяснения, когда он поведет меня в участок.

Значит, тюрьма? Разумеется, там я всегда смогу найти убежище, но остатки былой гордости не позволяли мне даже думать об этом. Гордость? Я громко и весьма безрадостно рассмеялся, вспомнив про свое нынешнее состояние. И тогда я впервые услышал это.

Мне показалось, что оно исходит откуда-то из глубины моего мозга — низкое жужжание, и я решил, что мой обессилевший организм вытворяет со мной новую шутку. Гул продолжался, то усиливаясь, то ослабевая, но ни на секунду не прекращаясь полностью. Чем-то он напоминал звук двигателя самолета, кружащего над домом. Стоя в дверях, я глупо покрутил головой в надежде остановить этот звук, точно так же, как пытаются подчас прервать звон в одном ухе. Ничего не вышло. Шум продолжался, и мне показалось, что голова моя находится в улье с пчелами.

Додумавшись до этого сравнения, я обнаружил, что в комнате стало теплее. Слегка качнувшись, я протянул руку к двери. Та легко распахнулась, и в следующую секунду я уже стоял в холле. В то же мгновение до меня дошло, что жужжание прекратилось.

При свете свечей я заметил в коридоре маленькую дверь, которая, очевидно, вела в кухню, и я бросился к ней — там могла быть еда! Осторожно распахнув дверь, я вошел внутрь. Это была небольшая гостиная, а дальше я действительно увидел кухню.

Я приподнял жирандоль и огляделся. По расположенной справа второй двери я догадался, где спит экономка. Посмотрев налево, я едва не вскрикнул. На небольшом дубовом столе была расставлена такая изысканная снедь, о которой можно только мечтать. Проковыляв к столу, я поставил на него жирандоль и с жадностью набросился на еду. При виде этих яств все мои угрызения совести бесследно испарились — ведь я был человек, и к тому же очень голодный.

И тут оно возникло снова — низкое, протяжное жужжание. Но на сей раз отнюдь не у меня в голове — теперь моя голова была совершенно ясной. Я поставил стакан, который наполнил из графина каким-то сладким вином, и прислушался.

Казалось, что звук исходит откуда-то из комнаты экономки. Набив рот едой, я подошел к двери, после чего приложил ухо к зазору у панели.

— Бж-ж-ж-ж!

Да, совершенно ясно, оттуда. Я заглянул в замочную скважину, но в комнате было темно. Меня охватило странное желание разобраться в природе этих звуков, и с риском разбудить кого-то, кто спал внутри, я осторожно нажал на ручку двери.

И снова звук мгновенно прекратился. Медленно, очень медленно я открыл дверь и заглянул внутрь. В этот момент мне показалось, что сердце мое остановилось!

На двух стульях стоял длинный деревянный ящик, очертания которого наполнили меня непередаваемым ужасом. На полу я заметил канделябр с тремя выгоревшими до основания свечами. В углу комнаты располагалась широкая кровать с раскиданной на ней одеждой. Крышка гроба была снята.

Поначалу я подумал, что в гробу лежит негр. Когда, охваченный ужасом от неожиданного открытия, я стал всматриваться, отвратительное жужжание снова возобновилось.

Мне показалось, что с лица трупа сорвали какую-то вуаль, обнажив доселе скрытую гноящуюся, разлагающуюся плоть, неожиданно представшую перед моим изумленным взором. Я едва сдержал крик и задом попятился к двери, стараясь не смотреть на гниющую в гробу оголенную мертвечину и одновременно сдерживая дыхание, чтобы не ощущать ужасающей вони. Мне что-то попало под ноги, и я споткнулся. Ручка двери выскользнула из моих пальцев, за спиной щелкнул язычок замка, а уже в следующее мгновение я как безумный отчаянно сражался с монотонно гудящим облаком мясных мух, устроивших себе пиршество на мертвом теле!

Я в отчаянии колотил их кулаками, но, как оказалось, без особого успеха. Комната словно ожила, наполненная крошечными, волосатыми, клейкими лапками, стремившимися угнездиться у меня на теле. И все это время продолжалось отвратительное жужжание. Одна из мух, крупнее, чем остальные, уселась у меня на губе, пытаясь протиснуть свое прокаженное тело мне в рот. В моем сознании вспыхнула мысль о том, чем она питалась несколько секунд назад, и я почувствовал тошноту. Я отчаянно хлопнул по ней свободной рукой и почувствовал, как громадное жирное тело, скользнув по подбородку, свалилось на пол.