Элиша.  Речь идет о предотвращении ужасного несчастья. Тебе известен человек, по имени Симон Бар Кохба?

Акива.  Его имя сейчас известно каждому в Израиле.

Элиша.  Известно ли тебе, что он собирает войска и оружие?

Акива.  Да, об этом все говорят.

Элиша.  Он собирается воевать с Римом?

Акива.  Думаю, да.

Элиша.  Это одобрено Синедрионом?

Акива.  Нет. Он делает это на свой страх и риск.

Элиша.  Его считают Мессией?

Акива.  Многие в народе так думают.

Элиша.  А ты, Акива, считаешь его Мессией?

Акива.  Не знаю. Я его никогда не видел.

Элиша.  Но этот Симон, по-твоему, может быть Мессией?

Акива.  Я не исключаю такую возможность.

Элиша.  Как бы ты отнесся к восстанию под мессианскими знаменами?

Акива.  Ты просишь меня  выразить отношение  к явлению, которого нет. Это невозможно по определению.

Элиша.  А что по этому поводу думает Гамалиил?

Акива.  Об этом надо спросить у него.

Элиша.  Не может ли быть, что он ведет переговоры с Бар Кохбой от своего имени, без ведома Синедриона?

Акива.  Мне это кажется маловероятным, но исключить этого нельзя. У тебя есть серьезные основания для таких подозрений?

Элиша.  Так думает тайная стража проконсула. Кто-то ведь раздувает все это мессианское безумие.

Акива.  Совершенно необязательно. Ты же знаешь, какое сейчас положение. Римлян все ненавидят. Это как в лесу во время засухи – достаточно одной искры и все загорится. Лесной пожар никто не раздувает, он полыхает сам по себе.

Элиша.  Проконсул уполномочил меня сделать Синедриону ряд предложений. Их следовало бы изложить Гамалиилу, но он не дал мне даже рта раскрыть.

Акива.  Тебе кажется, что от меня можно добиться тех уступок, которых нельзя получить от Гамалиила?

Элиша.  Акива, всем известно, что ты – главный авторитет в Синедрионе. Ни одно решение не принимается без твоего одобрения. Ну и потом, Гамалиил – узколобый фанатик, а ты – человек великого ума и обширных познаний.

Акива.  Грубая лесть – безотказный прием в разговоре с женщинами и с властителями. Но я ведь, кажется, не принадлежу ни к тем, ни к другим?

Элиша.  Поверь, Акива, я не льщу.

Акива.  На этот раз не верю. Я вижу, что тебе очень важно  выполнить поручение проконсула. Чего он хочет от Синедриона?

Элиша.  Если Бар Кохба начнет восстание, Синедрион не должен его поддерживать и, в особенности, не должен признавать его Мессией. Достаточно будет, если Синедрион вообще не выскажет мнения по этому поводу. Просто промолчит, и все.

Акива.  И что он предлагает взамен за такое молчание?

Элиша.  Отмену прежних ограничений на соблюдение еврейских законов и обычаев.

Акива.  Соблюдение Субботы? Элиша  кивает после каждого вопроса. Новомесячия и праздники? Обучение детей Торе? Строительство новых школ и синагог?

Элиша.  Все это дозволяется, причем разрешение оформляется в виде закона с печатью проконсула, а потом и цезаря.

Акива.  Римляне боятся войны?

Элиша.  Она ее не хотят. Императору Адриану нужен мир на востоке. Лучшие легионы сейчас на западе – на Рейне, в Британии.

Акива.  Понятно. Мне не известно, чтобы кто-либо из членов Синедриона или мудрецов считал Бар Кохбу Мессией. Если такой вопрос возникнет, он будет исследован со всей необходимой  тщательностью. Передай проконсулу, что мы высоко ценим его желание сохранить мир. Оно полностью совпадает с нашими стремлениями.

Элиша.  Каков следующий шаг?

Акива.  Изложи предложения проконсула письменно и представь в канцелярию Синедриона. Разумеется, это должно выглядеть как дар, без всяких предварительных условий. Напиши на латыни, перевода не прилагай.

Элиша.  Но ведь Гамалиил не знает латыни.

Акива.  Непонятное внушает людям особое уважение. У тебя все?

Элиша.   Две просьбы напоследок. Мой спутник Аристобул  хотел бы поговорить с тобой. Его очень заинтересовали твои суждения о предопределении и свободной воле человека.

Акива.  Хорошо, пусть придет ко мне домой.

Элиша.  Вот еще что. Проконсул просит лично тебя подготовить к следующей субботе трактат о христианстве.

Акива.  Зачем это ему?

Элиша.  Он хочет составить о них определенное мнение.  Империи нужен враг. Христиане вполне подходят на эту роль. Словом, ты понимаешь…

Акива.  Такое решение уже  принято?

Элиша.  Нет еще. Ждут императора. Адриан должен появиться тут через месяц – другой. Руф сказал, что понимает, как ты занят, поэтому  за трактат ты можешь просить любое вознаграждение. Разумеется, в  пределах разумного.

Акива.  Ты же знаешь, то, что в пределах разумного, меня не интересует. Могу я попросить его принять нашу веру? Пусть сделает обрезание и возьмет себе еврейское имя! Вот это была бы награда! Хочешь еще сока?

Элиша.  Нет, благодарю.

Акива.  А я еще выпью. Лехаим, Элиша! За жизнь, а не за смерть!

Аристобул в гостях у Акивы. Первая встреча с  Ханой.

              Акива и Хана сидят за столом и занимаются.

Акива.  Так тебе понятно, Ханеле? Вот, смотри на чертеж.  Если эти углы равны, то равны и эти.

Хана.  Теперь понятно, дедушка. Дальше я разберусь сама.

Акива.  Вот и умница. Решишь дома эти задачи. Теперь давай перейдем к Писанию.

Входит Аристобул.

Аристобул.  Учитель Акива, можно ли мне войти? Я – Аристобул, философ из Александрии, друг Теодора. Он сказал мне, что ты позволил прийти к тебе, чтобы задать несколько вопросов.

Акива.  Мир тебе, Аристобул. Входи, садись. Я помню, Элиша говорил про тебя. Посиди немного, я закончу заниматься с внучкой и уделю время тебе.

Аристобул.  Учитель Акива, у тебя в прихожей какой-то старик сидит на скамье в самой неестественной позе и спит с открытым ртом. Я сначала подумал, что он умер, но услышал храп и успокоился.

Акива.  Это Яков, мой домоправитель. Он и в молодости засыпал при любом удобном случае, а уж когда состарился… Я пойду, уложу его. Хана, ты выйдешь со мной или останешься с гостем?

Хана.  Я бы предпочла остаться.

Акива.  Аристобул, ты не обидишь мою внучку?

Аристобул.  Нет, учитель, клянусь всеми богами!

Акива.  Хорошо, посидите вместе. Аристобул, займи Хану учтивой беседой.  Выходит.

Аристобул.  Какая красивая скатерть. Такой затейливый узор…

Хана.  Это вышивала бабушка Рахиль. Скатерть уже старая, но дедушка любит ее больше всего. Он ничего не позволяет менять.

Аристобул.   Ты не боишься меня, Хана?

Хана.  Нисколько. Ты внушаешь доверие. Мне кажется, низкие помыслы чужды тебе.

Аристобул.  Ты сразу видишь сущность человека?

Хана.  Иногда у меня это получается. Дедушка научил меня этому.

Аристобул.  Он обучает тебя разным наукам? Разве у вас это не запрещено?

Хана.  Вообще-то, женщин учить не принято. Но вот дедушка решил меня выучить.  Некоторые смотрят косо, но спорить с ним никто не решается.

Аристобул.  Он учит и других женщин?

Хана.  Нет, только меня, говорит, что я очень способная. Я так этим горжусь! Он ведь не учил даже свою жену, которую обожал.

Аристобул.  Они сильно любили друг друга?

Хана.  Люди говорят, что такая любовь, как редкая жемчужина, встречается раз в сто лет. Бабушка рассказывала, что она ради него ушла из дома, они бедствовали и скитались, но жили всегда душа в душу. Когда она умерла, он двое суток сидел за этим столом и ничего вокруг не замечал. Ни с кем не разговаривал, не ел, не пил, даже молиться не ходил. Я его никогда таким не видела. Потом он сказал, что все в доме должно оставаться, как было при Рахили. С тех пор он ни одной вещи, кроме свитков, в дом не купил и ни одной не выбросил. Он только разрешает Якову стирать пыль и мне иногда позволяет хозяйничать на кухне. И то он говорит, что когда я выйду замуж, он перестанет пускать и меня.

Аристобул.  Она давно скончалась?

Хана.  Бабушка Рахиль умерла семь лет назад во время большого мора. Тогда умерла чуть не половина учеников дедушки Акивы, и вообще много народа.