— Все зависит от того, как распорядиться полученной информацией, — совершенно серьезно ответил Тимми.
— Откуда ты звонишь?
— Из автомата неподалеку — я вижу пристань, вижу, как блестит море. А как наверху — прояснилось?
— Прояснилось. — Мег глянула в окно на ясный день, разливший свет по осенним горам, и почувствовала, как боль разлуки и злость стихают. И все же не сдержала раздражения — По-моему, эта ваша игра в безопасность — ерунда.
— Не так уж много времени на нее уходит, — сказал Тимми. — И лучше не касаться этой темы.
— Мне наплевать, кто нас подслушивает, — заявила Мег. — Самый надежный способ притомить слухачей — заморочить их подробностями. Кстати, позвоню-ка я кузине — ее приятель, кажется, работает в русском посольстве — и поплачусь: мол, муж бросил меня одну и отбыл на боевое патрулирование.
— Дорогая моя, — вкрадчиво начал Тимми, — запомни две вещи: во-первых, мы не сразу выходим в море, некоторое время лежим на дне залива, а во-вторых, — ты сама в этом убедишься — по нашему телефону ты никому не сможешь позвонить — по крайней мере в ближайшее время. Все это — для нашего же блага. Ведь ты хочешь, чтобы я благополучно вернулся домой?
Его слова утихомирили Мег.
— Конечно, — молвила она наконец слабым голосом. — Мой милый, я люблю тебя и каждое утро в одиннадцать тридцать буду думать о тебе, и ты тоже меня вспоминай.
— Точнее — в одиннадцать двадцать восемь. Две минуты мысленно обращайся ко мне. Каждый день — поминальное воскресенье![2] А теперь я должен идти. Может, мне и не стоило звонить домой. Но я ушел — как бы тебе сказать, будто я только моряк, а все человеческие переживания мне чужды, но я хочу, чтоб ты знала: человеческое начало всегда побеждает, и, дорогая…
— Да, да…
— Если Томпсон вдруг поймает кролика, обязательно дай ему таблетки от глистов. И от ленточных, и от аскарид: собаки набираются глистов во время охоты. Помнишь, в книге об этом пишут?
— Я позабочусь о Томпсоне, — серьезно заверила его Мег.
— Я люблю тебя, — сказал Тимми. — До встречи через три месяца. Ну, примерно через три месяца. — И он повесил трубку, а Мег задумалась: неужели он звонил лишь для того, чтобы напомнить ей про таблетки?
Тимми ступил на борт, спустился в чрево левиафана и прошел на центральный пост, где уже стояли капитан и старший помощник.
— Вот теперь можно начинать автономное плавание, — укоризненно заметил капитан.
Дальше упреков капитан в своей строгости не заходил. Он щадил чувства офицеров экипажа. Им предстояло долгое совместное пребывание под водой. У капитана была окладистая борода — черты лица за ней едва угадывались — и яркие-яркие голубые глаза. Он был человеком добродушным, но — даже по меркам подводников — эксцентричным.
— Виноват, Алек, сэр, — сказал Тимми. — Никогда раньше не являлся на борт последним, — добавил он в свое оправдание.
— Вы и не женились никогда раньше. — Капитан не уточнил, усугубляет это вину Тимми или, напротив, смягчает ее. Капитанам «Поларисов» приходится считаться с личной жизнью подчиненных. В конце концов они обязаны улавливать малейшие признаки нестабильности. Слишком многое ставится на карту.
Обратный отсчет времени начался, но тут явились матросы Персивал и Дейли с донесением: произошла осечка, о которой следует немедленно известить капитана.
— Некоторые овощи, по номенклатуре — экзотические, не доставлены на борт, сэр, — доложил Персивал. — Нет баклажанов, свежего красного перца, свежего имбиря.
Капитан обеспокоенно оглядел членов экипажа.
— Разумеется, сэр, — подхватил Дейли, — есть молотый перец и молотый имбирь — они всегда в наличии. Но я знаю, как вы охочи до свежего, сэр, и к тому же это не решает проблему баклажанов. Перец гвоздичный, сельдерей салатный, тыква уже на борту, тут все о'кей, но все-таки заказ не выполнен полностью.
— Молотый перец и свежий ничего общего не имеют! — вскричал капитан, крайне взволнованный этим сообщением. — Только идиоты полагают, что это одно и то же.
— Так точно, сэр, — отозвался Персивал.
— Так точно, сэр, — сказал Дейли.
— Дело в том, сэр, — начал Джим, старший помощник, выступая, по обыкновению, в роли миротворца, — что интенданты наконец додумались пополнить список экзотических овощей шампиньонами, но свежий имбирь и прочее — выше их понимания.
Капитан мрачно сверлил глазами Персивала и Дейли, словно они были во всем виноваты.
— Не успели в море выйти, я уж понял, что это будет за плавание, — жаловался Персивал Дейли. — В матросский камбуз зелени не дали — обойдетесь, мол, шницелями, бобами, — офицеры, видишь ли, затребовали ее к кисло-сладкой свинине под горячим соусом из красного перца или шут их знает к чему. Дело кончится бунтом, не говоря уж о язвах желудка.
Но этот разговор состоялся позднее, а сейчас капитану пришла в голову другая мысль.
— Как у нас с оливковым маслом? — громко спросил он, перекрывая шум разогревающихся двигателей.
— Осталось немного от первого экипажа, сэр. Две литровые бутылки.
— Мало, — сказал капитан и выключил двигатели.
Позвонили в службу безопасности, и примерно через час Зелда, жена Джима, подкатила к воротам базы с двумя корзинами свежей зелени, которую часовые тотчас подвергли осмотру. Поворошили имбирь, заглянули в корзину с перцем и кивнули: можно пронести.
— А это не алкоголь? — спросили часовые, откупорив пару пластмассовых канистр с зеленоватой жидкостью.
— Это оливковое масло, — раздраженно сказала Зелда капризным голосом офицерской жены.
На Зелдиной косынке красовались головы пони; у нее было длинное худощавое лицо и довольно крупные белые зубы. Зелде не раз приходилось вести такие разговоры, и она сразу предложила:
— Попробуйте на вкус.
Охранники сунули пальцы в жидкость, лизнули их и содрогнулись. Оливковое масло! Их жены все еще жарили на свином жире и заправляли салаты майонезом «Хайнц».
На подлодках «Поларис» — сухой закон. Держать алкоголь на борту запрещается. Всякая выпивка в рейсе — дисциплинарный проступок. Экипажу капитана Алекса все же разрешили захватить с собой немного столового вина при условии, что оно будет использоваться в кулинарных целях и никогда в чистом виде. При кипячении алкоголь уходит с паром, объяснили капитану. Можете добавить херес в суп для вкуса, но только в кипящий. Пропитывать хересом бисквиты не разрешается. Инструкции на этот счет очень строги.
Тимми сошел на берег, чтоб забрать зелень.
— Где Джим? — удивилась Зелда. — Почему послали тебя?
— Сама знаешь, каково ему, — смутился Тимми.
— Я знаю. Два раза в день попрощаться ему уже не под силу.
— Похоже на правду, — улыбнулся Тимми.
— Бог с ним! — сказала Зелда. — Придется попрощаться с тобой. — И она прильнула к его губам долгим и страстным поцелуем.
— Эй, эй! — с чувством неловкости произнес охранник. — Не забывайте, парню предстоит воздержание месяца на три.
— Я по старой дружбе, — беспечно отмахнулась Зелда, а Тимми покраснел и сконфузился.
— Прошу тебя, позаботься о Мег, — сказал Тимми. — И не по старой дружбе.
— Позабочусь, позабочусь, — пообещала Зелда.
— И еще, Зелда: не болтай лишнего. И проследи, чтоб она не оставляла Томпсона без присмотра.
— Ох уж этот чертов Томпсон, — Зелда нахмурилась. — Вечно лижет людям ноги в постели.
Тимми вернулся в подлодку. Задраили люки, и начался привычный грохот работающих двигателей. Наконец «Поларис» вышел в море. На полпути к зоне боевого патрулирования он погрузился и исчез из виду.
В дверь постучали. Мег, сидя на вымытом ровном полу, занималась йогой. Она была маленькая, сухощавая, с гладкими стрижеными волосами, широким лбом, прямым носом и довольно тонкими губами. Мег всегда хотела жить в сельской местности. Она была художницей по тканям и жалела, что в свое время не занялась керамикой. Впрочем, в будущем она собиралась писать романы и выйти замуж за сельского ремесленника. Своих детей (Мег не сомневалась, что у нее будут дети) она намеревалась воспитывать без телевизора, желтых витаминных добавок и прочих достижений цивилизации. И вот теперь она замужем за человеком, которого почти не знает, и тем не менее предана ему душой и телом настолько, что для нее ровным счетом ничего не значат ни его профессия, ни политические взгляды, ни представления о добре и зле. Она мучается от разлуки с ним, и там, где было сердце, теперь комок боли.
