Давление падает, прогнозы синоптиков обещают нам в этом году раннюю осень.

И мне все время хочется только спать.

А ведь это может быть и парча с китайских трусов, ну, сама знаешь, с сексуальных таких.

Нет, я понятия не имею о том, что ты имеешь в виду.

Извини.

С умоляющим хотя бы о минутке отдыха приветом,

Агнешка.

* * *

Сегодня вернулся Янек.

Взял удочки, пиво и отправился рыбачить. Лодку даже и не трогал.

Говорил немного, да и я предпочла ни о чем его не спрашивать.

Похоже, он на меня злится, поскольку глядит на меня как на стенку. То есть, глядит сквозь меня, но, как всегда, он вежлив.

Я сделала ему на обед его любимые голубцы, но он едва поковырялся в них вилкой и отставил тарелку.

Я ничего не говорю, и он тоже ничего.

Вот только это ничего-не-говорение какое-то такое набухшее; ты понимаешь, это уже не тишина, а молчание. Потому что он ничего не говорит исключительно мне, а вообще-то говорит, хотя, как обычно, немного, то есть, для других он совершенно нормален.

Понятное дело, что пребывание в тюрьме человека меняет, мне об этом известно. Чуть ли не месяц за решеткой — это настоящая травма. Тем более, для такого впечатлительного, как Янек, мужчинки.

Так что я сама сожрала те голубцы, так как Янек терпеть не может, когда я выбрасываю еду.

Не знаю, что он видит в этих голубцах, только мне чего-то кажется, что он перестал в них видеть что-либо. На них он глядел даже с презрением, и в связи с этим у меня даже что-то было на самом кончике языка, но предпочла предусмотрительно тот кончик прикусить, чтобы не разделить судьбу швитезянки.

Так что в сумме, с печальным приветом, поскольку все должно было быть совсем не так,

Олька.

* * *

А чего ты, собственно, ожидала? Что вы упадете один другому в объятия?

Ты его хоть сама лично привезла из того КПЗ? Или Янеку пришлось возвращаться на автобусе?

Ведь он же знает, что ты знаешь, почему он такой задумчивый. Поставь проблему ясно и налейте себе выпить.

С наполненным добрыми советами приветом,

Агнешка.

* * *

Ясен перец, я бы его привезла, ведь сразу же помчалась, как только узнала что, Янека выпускают. Но в интересах следствия мою мобилку временно задержали, и предупредить его я уже не могла. Когда я подъехала под КПЗ, он давно уже сидел в автобусе.

И что я могла поделать?

Как обычно, все это исключительно моя вина.

Ты думаешь, будто бы здесь, в Микрутах, мы живем нормально?

Они проверяли наши счета за переговоры полугодичной давности и даже снимали отпечатки пальцев с тойоты Янека и моей мазды.

Я тебе об этом не писала, потому что фиг чего они нашли, но отпечатки снимали со всего, что только было в доме.

При этом они опять ничего не нашли, но может и нашли, только Стемпнева ничего об этом не сказала.

Впрочем, я даже и не знаю, а удалось ли снять отпечатки пальцев со швитезянки для сравнения, ведь вода свое тоже делает.

А вот сейчас расскажу тебе самое главное.

Те самые следы золота в нашем подвале — это истолченная позолота, применяемая для золочения картинных рам^[70]!

И как это тебе?!

Так была контрабанда?

Была!

Наконец-то что-то зашевелилось, и опять же, не хочу хвастаться, но благодаря мне.

И теперь уже Кубацкий сидит, чтобы никому не морочить голову и не убивать очередных свидетелей.

Собственно говоря, с Янеком мы наверняка разминулись по дороге.

Вроде бы, полиция и так уже знала, что контрабанда краденых произведений искусства идет с юга на север, и даже то, что идет она через Польшу, но как раз у нас след и обрывался.

Понятное дело, все эти картины могли отправляться с юга еще дальше на юг, например, ко всем тем шейхам, что сидят на нефти, но, видать, все-таки не могли, потому что отправлялись в Скандинавию. И где-то должна была существовать какая-то перевалочная база.

И база эта существовала как раз в нашем домике!

Ну разве не замечательно?!

Я с самого начала так и знала!

Похоже, международные гангстеры посчитали польскую полицию самой бездарной во всей Европе, отсюда и их выбор. Кубацкий, что ни говори, человек искусства, а для такого нет никакой разницы — музыка или живопись. Ибо кто бы там ожидал в нашей стране, тысячекратно обчищенной всеми теми войнами от сокровищ материальной культуры, что в каких-то там, прошу прощения, Микрутах могут ожидать последующей контрабандной перевалки бесценные иконы из Белоруссии, Украины и Греции и даже совершенно оригинальные малюсенькие Рафаэли или там другие Вермееры, украденные из старинных палаццо южной Италии, французской Ривьеры или прочей Андалузии.

По-своему это было гениально.

Сейчас я все тебе объясню.

Повятовая Польша это пока что не Европа все еще. Вроде бы и макдональдсы у нас имеются, но сортиры такие, что страшно заходить, потому что можно либо не выйти, либо выйти из себя.

И наш Кубацкий во все это вошел… нет, вступил.

Вот ты поверила бы, что в твоем дачном домике на Мазурах, пока тебя нет, кто-то восхищается Тинторетто?

Не поверила бы.

Поремба предупреждал Кубацкого про наши, то есть: Янека и мои, нерегулярные визиты.

И Поремба, чего там ему нужно было сказать, сказал.

Вроде бы ничего такого и не случилось.

Кубацкий был ко всему этому готов, то есть, перед полицией он те китайские трусы с себя стащил.

Но он опасался, что если бы его все-таки накрыли с теми картинами, тогда Поремба был бы свидетелем, и кто знает, в чем еще мог бы он сознаться. Потому его следовало убить на этапе китайских трусов.

И что ты теперь на все это?!

С крайне гордящимся сама собой приветом,

Олька.

* * *

Я?

Я на все это ничего.

Разве что замечу: от контрабанды до убийства дорога далекая, хотя, и правда, скорее ближе, чем дальше.

Ты хочешь убедить меня, будто бы швитезянка о тех картинах знала? И шантажировала этим знанием Кубацкого?

И даже, что та ссуда на самом деле была оплатой взноса за шантаж, а не обычным займом под залог вашего и уже не вашего на тот момент домика?

Ясное дело, что могло быть и так.

А что с Грошем?

Из него ничего не удалось выжать?

В конце концов, хочет он того или не хочет, но во все это он замешан.

С недосказанным приветом,

Агнешка.

4

Грош все так же молчит.

Можно сказать и так, что сотрудничества — ну ни на грош.

Погода все сильнее портится и, боюсь, что этот мой мэйл тебе — последний.

Воеводские стоят у меня за спиной, но еще разрешили написать тебе…

Они, видишь ли, такие. Немного безличные, культурные и прекрасно натасканные. Их ни в чем не обвинишь.

Когда они уже подтвердили мое присутствие тогда, пятнадцатого, Гданьске, то еще и удостоверились в том, и этим меня удивили, находилась ли моя машина на стоянке перед гостиницей. Ты поверишь? Зачем было им проверять? Вот у них и вышло, что вместо моей мазды там стояла тойота Янека.

В тот раз я поехала на его тойоте, потому что мазда была на обслуживании. И Янек об этом прекрасно знал, потому-то это ты приехала к нему в Варшаву, а не он к тебе.

Тот счет за запасное колесо запросто куда-нибудь делся бы, потому что со счетами вечно так бывает, но я сунула счет Янеку в бумаги, потому что я уж вечно такая.

И я знала, что застану в нашем домике швитезянку.

Мне хотелось с ней только поговорить.

Вышло, как вышло.

Мне показалось, вот честное слово, показалось, что она уже мертва.

Ты была права, я поддалась панике.

Воеводские выявили на веревке, ну, той самой, что была на швитезянке, кусочек сломавшегося и впившегося в ту веревку ногтя.

Анализ ДНК показал, что это мой ноготь.