Спору нет, риск тут был огромен, ведь Фёдор Фёдорович мог удариться в амбиции, возмутиться и воспользовавшись немалою своею в губернии властью упрятать Чичикова в острог, дабы и он и та злополучная купчая, столь нежданно явившаяся из небытия, сгинули бы уж для него навек. Однако, с другой стороны, и польза от сего вынужденного признания могла проистечь для Павла Ивановича немалая и состояла она в том, что Леницын, не желая огласки, всемерно поспособствовал бы скорейшему оформлению всех потребных Чичикову бумаг, желая обратить своих, да и всех прочих, приобретённых Павлом Ивановичем мертвецов в «живых» крестьян, коим через день другой подарят новую, пускай лишь на одной бумаге и заведённую жизнь. Разумеется, из числа сих «счастливцев» выключались те двадцать пять «мёртвых душ», что куплены были им давеча у Варвара Николаевича. Им так и суждено было навсегда оставаться мёртвыми, послуживши ловушкою для своего жадного и вероломного барина, что сам попался в те силки, которые вздумал он было расставлять на других. Потому как по жалобе, верно уж сочиняемой изворотливым юрисконсультом, грозило глупому Варвару Николаевичу обвинение в «злостном мошенничестве», за которое, как знал Чичиков, полагалось ни много, ни мало, а двадцать пять лет каторжных работ, как раз по году за каждую тысячу, что сумел выманить Вишнепокромов у Павла Ивановича.
Однако же в разговоре с Леницыным Чичиков и словом не обмолвился о ночном происшествии, бывшем в имении у Варвара Николаевича, справедливо полагая, что посвящать Фёдора Фёдоровича в сии обстоятельства и преждевременно и неразумно. Тем более, что рассказанная им губернатору «затея» вызвала у того неподдельные изумление и интерес, и Чичикову отнюдь не хотелось портить сие сложившееся у Леницына выгодное впечатление ненужными до поры подробностями.
— Поверьте, Павел Иванович, — сказал Леницын, выслушавши Чичикова и глядя на того разве что не с восхищением, — всё это просто не укладывается в обыденной моей голове! Поистине надобно обладать вашим недюжинным умом, дабы узревши невидимые связи суметь сплести их в одну хитроумную нить, дернувши за которую возможно получить столь внушительное состояние и пользу. Ведь недаром я всегда почитал вас натурою исключительною!
— Погодите, погодите, голубчик Фёдор Фёдорович! Сие была лишь присказка. Состояние и польза от оного могут выйти куда внушительнее, и замечу не только для меня одного, ежели поступим мы с вами таковым вот образом…, — отвечал Чичиков, принимаясь за изложение подсказанного Самосвистовым и забиравшего всю губернию плана.
И по мере того, как сказывал Павел Иванович обо всех тех ходах и движениях, что необходимы были по его разумению для достижения до заветной цели, а именно до тех поистине гигантских сумм, таившихся покуда неприбранными в ревизских сказках, забытых к подаче в нужный срок нерадивыми помещиками, становилось всё очевиднее, что Леницын не на шутку увлекся рассказанным Павлом Ивановичем планом, потому как и сам уж принялся давать весьма и весьма дельные замечания и советы.
Те благовидные предлоги, под которыми Павел Иванович предлагал затеять скупку в губернии «мёртвых душ», по мнению Леницына были недостаточно хороши.
— Думаю, любезный мой Павел Иванович, что ваше предложение потчевать помещиков моей губернии рассказами о введение в заблуждение вражеских лазутчиков не совсем убедительны. Ведь на таковую удочку подцепишь разве что совершеннейшего дурака. А нам с вами надобно, чтобы всё заработало в самые короткие сроки и действовало бы безотказно, да к тому же и сохраняемо было в тайне. Посему нам вовсе не нужно ничего никому объяснять, выдумывая для сего всяческие басни. Взгляните, сколько у меня даже и в дому скопилось всяческой корреспонденции, — сказал он, кивнувши в сторону письменного стола, по которому теснились сложенные в аккуратные стопки многочисленные пакеты, — так что нам с вами только и потребуется состряпать некое «предписание», либо «тайную директиву» на соответствующем сему делу формуляре, да и зарегистрировать его в нашем губернском управлении, подшивши как положено в нужном портфеле, словно бы присланное из Петербурга, вот собственно и всё. Тогда, ежели и случится, не приведи Господь, какая неприятность, пускай себе ищут, как да откуда, да кем сие «предписание» отправлено. С нас же, как говорится «и взятки гладки», потому как мы тут в губернии только одно и делаем – добросовестно отправляем свою должность, будучи подвластны высшему начальству и неукоснительно выполняя спущенные сверху указания. С помещиков же будем брать расписку о неразглашении совершаемых сделок, пригрозивши к тому же ещё и уголовным преследованием в отношении болтливых, так что уверяю вас, болтать не станут, ибо убоятся ответственности. А нам с вами только этого и надобно…
«Признаться, у него и вправду государственной ясности ум, — подумал Чичиков, — эк, каковым манером всё нарисовал, что и прицепиться не к чему!», — и изобразивши во чертах лица своего изумление, он сказал:
— У меня, любезный Фёдор Фёдорович, просто недостает слов, чтобы выразить восхищение глубиною вашего проникновения в предмет, а главное тем, что все условия, оказываются разом соблюдены – губерния привлечена без остатка, помещики молчат, стало быть, соблюдена конфиденциальность и к тому же ответственности никакой. Ежели что — то во всем виновата директива! Мне, думай я даже ночи напролёт, и тогда не придумать ничего лучшего. Однако же, покуда главное дело станет обделываться, да директива сочиняться, мне, Фёдор Фёдорович, необходимо уже сегодня выправить справку от капитана—исправника, якобы освидетельствовавшего купленные мною о прошлом годе души и провесть всё, как того и требует закон, по суду, но разумеется задним числом. Так, чтобы из бумаг было видно, что крестьяне уж мною выведены и находятся на пути в Херсонскую губернию.
— Право слово, Павел Иванович, и чего далась вам эта Херсонская губерния? Уж какой раз слышу про неё, так будто бы нет иных мест! Вон, поглядите, в той же Сибири земли также отдаются даром, да к тому же у меня в Собольской губернии большие связи, а вам ведь и по «прибытии» ваших мертвецов на место ещё не одну бумагу придётся выправить. Так в том же Собольске достанет одной лишь моей коротенькой записочки, как в тот же день всё и будет исполнено к полнейшему вашему удовольствию. Посему прошу послушать искреннего до вас друга, да и «сменить маршрут» вашим путешествиям. В отношении же капитана исправника уверен, всё устроится самым благоприятным образом, потому как состоит он в родстве с моею супругою, да к тому же обязан мне своею сегодняшнею должностью. Человек он, надо сказать, не без странностей, но в сущности очень неплохой. Я и ему сейчас напишу записку с просьбою решить ваш вопрос безотлагательно.
— Ну что же, хотя Модест Николаевич и обещал мне в сием дельце своё участие, однако думаю, что и ваше письмецо будет тут не лишним, — сказал Чичиков.
— Сознайтесь, Павел Иванович, чай и у Самосвистова успели прикупить «мёртвых душ»? — усмехнулся Леницын.
— Не стану отпираться и не только, что у него одного, — не смутясь отвечал Чичиков.
— И у кого же ещё, ежели не секрет? — полюбопытствовал Леницын.
— Да какой уж тут секрет. Вы ведь и без меня то узнаете через справки да прочие бумаги, — сказал Чичиков, принимаясь перечислять фамилии помещиков, с которыми у него совершены, были купчие.
И при каждом названном им имени Леницын кивал головою, жмуря глаза довольною улыбкою, словно бы говоря этими киваниями о том, что он собственно и не сомневался в том, каковые все они есть мошенники да шельмы, и лишь произнесённое в числе прочих имя Гниловёрстова вызвало озабоченность на его челе.
— Да, Гниловёрстов!.. — сказал он, призадумавшись. — Знаете ли, Павел Иванович, какая неприятная история с ним приключилась? Ведь забит был до смерти собственными крестьянами. И следствие, учинённое по этому делу, так ничего и не нашло. Все обвиненные по сему делу мужики причиною смертоубийства собственного барина выставили любовь убиенного к хоровому пению. Вот поди, разберись с таковым народом! — и он в сердцах махнул рукою, а затем, присевши к письменному столу, стоявшему против широкого светлого, глядевшего на улицу окна Фёдор Фёдорович принялся что—то писать на чистом листе бумаги.
