— Говорил он об этом предмете довольно темно, полунамёками, ссылаясь на некую государственной важности тайну, да торговал беглую и мёртвую душу по два рубли за штуку, только и всего, — отвечал «округлый» помещик, — но надо сказать, что никто из присутствовавших в зале не поддался его уговорам, потому как меж всеми сразу же было решено, что господин сей не в себе. Хотя он, почитай что каждому подсовывал уж составленныя им купчие крепости, в коих только что и надо было прописать своё имя и звание, да ещё и число выставленных к продаже мертвецов. Вот отсюда и знаю, какова была его фамилия, потому как подглядел в этих его бумагах. Но, по чести сказать, сегодня уж жалею, что не подписал купчей; и то дело – положил бы себе сотенную в карман, ни за понюх табаку.
— И правильно сделали, что не подписали, — сказал Чичиков, — потому как господин сей есть никто иной, как сбежавший из Обуховской больницы опасный больной. Сему имеется у меня подтверждение. Я же послан с тем, чтобы сыскать его и изловивши вернуть назад, в больницу, для излечения.
С этими словами Чичиков достал из внутреннего своего карману бумаги, имевшие касательство до Ноздрёва, и представивши их растерянно захлопавшим глазами помещикам, сказал, глядя на то, как покрываются мертвенной бледностью щёки у «округлого»:
— Благодарите Бога за то, что не стал он кидаться на вас давешним вечером с ножом, с него подобное вполне могло бы статься!
— Да, но дама, что была при ёем, каково её участие?— спросил «округлый», становясь ещё бледнее.
— Про даму ничего наверное сказать покуда не могу. Возможно, что и она причастна к его побегу, — отвечал Чичиков, — об одном же вас пока попрошу – не распространяться об этом деле с «мёртвыми душами», по той причине, что сие может помешать мне изловить беглеца в скорейшем времени. Кстати, не сказывал ли он, куда намерен был податься далее? Ежели таковое имело место, то премного обяжете меня, господа, подобною подсказкою, потому, что, надеюсь видите – дело сие нешуточное. Ибо через этого господина неповинные люди могут пострадать, и страшно сказать, но недалеко и до смертоубийства, а тогда уж простите, но грех ляжет и на тех, кто знал, да не пожелал помочь в поимке сего опасного больного. И, более вам скажу, в подобном случае могут быть предприняты некия преследования, даже и уголовного характеру, так что не хотелось бы вас пугать, господа, но извольте уж, скажу вам прямо, каково может быть ваше положение.
После подобных речей Павла Ивановича оба, насмерть перепуганные, помещика, стали наперебой клясться в своей благонадёжности и неведении относительно дальнейших планов Ноздрёва, хотя «округлый» и рассказал, будто бы обещал Ноздрёв всем, кто присутствовал прошедшим вечером на постоялом дворе у Михеича, что обязательно постарается навестить их, повстречавшись с каждым в отдельности.
— Говорит: «Ну что же, господа, встретимся с вами при иных обстоятельствах, может быть тогда вы станете посговорчивее, — с расширенными от страха глазами рассказал «округлый».
— Вот видите, — вскричал Чичиков, — это именно то, от чего я стараюсь вас предостеречь! Ведь это он выступил с форменною до вас угрозою, а вы и не поняли сего. Так что имейте в виду, ни под каким видом и ни при каких условиях не вступайте в сношения с этим господином, да и прочих из тех, что присутствовал вчера при карточной игре, предупредите, коли не хотите стать одною из его жертв.
Заручившись на прощание их согласием к молчанию, до которого обещали они побудить и прочих из тех, у кого Ноздрёв пытался торговать «мёртвых душ», Павел Иванович поспешил покинуть трактир, но вовсе не для того, чтобы отправиться на поиски Ноздрёва. Он всем нутром своим, всею приобретательскою своею натурою чуял, что ему нынче уж нельзя было терять ни минуты, что любое промедление на пути ко ждущей его впереди цели, может быть губительным для всего его предприятия, потому как положение его в самое короткое время грозило сделаться совершенно незавидным. Из того, что довелось ему услыхать только что, в трактире, можно было вывести сразу несколько соображений, и все они враз были схвачены цепким и юрким умом Павла Ивановича.
Первое из них было того свойства, что либо Ноздрёв, либо сбежавшая с ним из дому Наталья Петровна, проникнули в тайный смысл производимых Чичиковым приобретений связанных с «мёртвыми душами». Следующее соображение, вытекавшее из уж сказанного нами, было то, что Чичиков теперь уж не мог схватить Ноздрёва без того, чтобы дело сие не приобрело большой огласки, что, конечно же, нарушила бы все планы Павла Ивановича, ещё час назад казавшиеся ему столь прочными и близкими до завершения. Третье из сих соображений, и надобно сказать, принеприятнейшее изо всех предыдущих состояло в том, что нынче у него уж появился соперник, жаждавший пройти его, Павла Ивановича, путями и обресть состояние на сей взлелеянной и ухоженной Чичиковым ниве.
Вот почему снедаемый тревогою, и поминутно поминая Ноздрёва не иначе как «вором», решил Павел Иванович не мешкая отправляться прямиком в «NN», резонно полагая, что Ноздрёв рано или поздно тоже объявится там и тогда уж не видать Чичикову нужных ему бумаг, коими намеревался он разжиться в сем достославном городе, как своих ушей. Беспокойство его этим, открывшимися вдруг обстоятельством, было столь велико, что Павел Иванович и думать позабыл о первопрестольной нашей столице, куда подумывал завернуть на денёк—другой, ибо все помыслы его устремились нынче лишь к одному – опередить Ноздрёва в этой, возникнувшей вдруг гонке, за «мёртвыми душами».
Бедный, бедный Павел Иванович, каковые муки должен был испытывать он в сии мгновения, когда, казалось бы, рушилось всё столь тщательно возводимое им предприятие. Каковые тревога и волнение должны были снедать сердце его, и мы, право слово, готовы уж были и посочувствовать ему, признавши верными все эти беспокоившие нашего героя умозаключения, всю ту спешку и волнение, что захлестнули сейчас его душу, кабы сие не имело бы касательства до Ноздрёва! Потому,как уж знаем, что всё, что связано с сим господином нельзя мерять обыденною и привычною для всех меркою. Так оно вышло и на этот раз.
После того, как Ноздрёв и Наталья Петровна простившись с Чичиковым, покинули Петербург, решено было сей влюблённою парою, что пора уж Ноздрёву обресть «прочное положение в жизни». А так как бывшее у него имение навряд ли могло бы служить надёжною подпорою своему обладателю по причине хорошо всем известных его склонностей и пристрастий, обое любовники пришли ко взаимному мнению, что надобно тут Ноздрёву идти иными путями. Искренне почитая себя зачисленным в сотрудники Третьего отделения, порукою чему была расписка, выданная ему Чичиковым, в чьем могуществе после всей истории связанной с Обуховскою больницею ни Ноздрёв, ни Наталья Петровна уже не сомневались, они и сочли для себя наиболее разумным ступить на сей путь, казавшийся обоим самым простым и верным для достижения Ноздрёвым уж упомянутого нами «прочного положения». Посему и решено было меж ними, насколько позволит мошна, а вернее ридикюль Натальи Петровны, в котором сохраняемы были ею некия суммы и драгоценности вывезенные из дому, накупить мертвецов, с тем, чтобы явившись затем со всем этим ворохом бумаг, которые никто в целом свете, выключая, конечно же, Чичикова, не смог бы никоим образом употребить, в Третье жандармское отделение, и вытребовать себе достойное вознаграждение и приличествующие столь рьяному рвению на тайном поприще чин и должность. Каково господа?!
Так что все те беспокойства да волнения, коими тревожим был Павел Иванович, являлись на поверку ни чем иным, как одною лишь игрою его воображения. И то сказать, ну мог бы тот же Ноздрёв, либо Наталья Петровна, коих занимали в жизни лишь вещи мелкия, обыденныя, достигнуть, додуматься до столь невероятной мысли, столь изощрённой хитрости, что служила главною пружиною отправляемого Чичиковым предприятия? Хитрости, что лишь будучи выведенной нами на поверхность нашего повествования кажется доступной до разумения, на самом же деле оставаясь сокрытою и непонятною для многих глаз и многих умов.
