Сырой холодный ветер пронизывал до костей. В начале недели выпал снег, и по обе стороны шоссе громоздились снежные завалы. Небо было синим, без единого облачка. Темные деревья тянули вверх черные голые ветви, словно грозили небу поднятыми в возмущении руками, к узловатым стволам клонилась бурая, мертвая трава.

Так в штате Мэн выглядит месяц март.

Миранда включила печку на полную мощность, вставила в плейер диск с «Богемой» и понеслась вперед на волнах волшебной музыки Пуччини.

Домой! После десятидневного лекционного тура, после утомительных переездов из гостиницы в университетский кампус, оттуда в аэропорт, а оттуда снова в гостиницу Миранда поняла, что очень соскучилась по дому.

Честно говоря, она терпеть не могла читать лекции. Один вид людей, жадно впитывавших каждое ее слово, вызывал у нее панику. Но работа есть работа, а нервозность и застенчивость – твоя личная проблема.

Ведь она не кто-нибудь, а доктор Миранда Джонс, из тех самых Джонсов, что живут в Джонс-Пойнте. Попробовала бы она только об этом забыть…

Город некогда был основан самым первым из Джонсов – Чарльзом Джонсом, прибывшим покорять Новый Свет. Миранда хорошо знала, что ожидает род Джонсов от своих отпрысков: сохранять положение самого влиятельного семейства в городе, способствовать развитию общества, а главное, достойно вести себя – так, как и полагается Джонсам из Джонс-Пойнта, штат Мэн.

Довольная тем, что аэропорт остался позади, Миранда поддала газу и вскоре свернула на дорогу, тянувшуюся вдоль побережья. Быстрая езда – одна из маленьких радостей жизни. Миранда вообще обожала скорость, ей нравилось перемещаться во времени и пространстве с максимальной скоростью. Хотя любые перемещения такой женщины не могли остаться незамеченными: нечасто встретишь столь импозантную особу шести футов ростом да при этом еще с волосами цвета пожарного автомобиля. Как бы незаметно ни старалась держаться Миранда в обществе, со стороны казалось, что именно она – самая главная.

Если же Миранда неслась по шоссе со скоростью и непреклонностью баллистической ракеты, путь впереди расчищался, словно по мановению волшебной палочки.

Голос у нее тоже был особенный. Один ее поклонник сравнил ее голос со звуком напильника, обернутого в бархат. С бременем наследственности Миранда справлялась так, как считала нужным, – всегда и во всем была четкой, деловитой и немножко чопорной.

Это сочетание работало безотказно.

Фигуру она, должно быть, унаследовала от какого-нибудь кельтского воина, своего далекого предка. Но лицо было чисто новоанглийским: узкое, бесстрастное, с длинным прямым носом, заостренным подбородком и точеными, словно высеченными изо льда, скулами. Крупный неулыбчивый рот; глаза синевой могли бы соперничать с июльским небом, однако солнце проглядывало в них нечасто.

Но сейчас, несясь на бешеной скорости вдоль присыпанных снегом скал, Миранда блаженствовала, и лицо ее было озарено улыбкой. По другую сторону шоссе сумрачно поблескивало серо-стальное море. Миранда любила море – переменчивость его нрава, магическую способность то будоражить, то успокаивать душу. Дорога петляла, повторяя линию берега, и Миранда слышала, как волны с размаху бьются о камень, а потом оттягиваются назад, словно занесенный для удара кулак.

Тусклое солнце искрилось на снежном насте, порывы ветра взметали снежинки над асфальтом. Склоненные деревья были похожи на скрюченных стариков – это постарались штормы и ураганы. Когда Миранда была маленькой и любила фантазировать, ей казалось, что деревья не просто скрипят, а жалуются друг другу на своеволие ветра.

Фантазировать Миранда давно разучилась, но по-прежнему любила смотреть на кривые крепкие стволы, только теперь они напоминали ей уже не стариков, а закаленных в сражениях солдат.

Полоса меж скалами и морем сузилась, дорога пошла вверх. Холодное неугомонное море вгрызалось в сушу, словно никак не могло утолить ненасытный голод. Мыс воткнулся в океан ревматическим пальцем, увенчанный старым викторианским домом, который был далеко виден и с моря, и с берега. Ниже дома, у самой кромки воды, белела башня маяка.

В детстве этот дом казался Миранде воплощением уюта и радости благодаря женщине, жившей в нем. Амелия Джонс отвергала семейные традиции и жила так, как хотела; говорила, что вздумается, и всегда, всегда в ее любящем сердце находилось место для ее двух внуков.

Миранда ее обожала. До сей поры в ее жизни не было большего горя, чем смерть Амелии. Бабушка скончалась тихо, просто уснула и не проснулась, это случилось восемь лет тому назад.

Свой дом, свое состояние, аккуратно скопленное за долгие годы, и свою художественную коллекцию Амелия завещала внукам – Миранде и Эндрю. Своему сыну, отцу Миранды, она оставила пожелание стать хотя бы отчасти таким, каким она хотела бы его видеть, прежде чем они снова встретятся на небесах. Невестке досталась нитка жемчуга, потому что ожерелье было единственным, что Элизабет нравилось у ее свекрови.

Как типичны для Амелии все эти мелкие уколы в завещании, подумала Миранда. Амелия Джонс прожила одна в этом большом каменном доме много лет, более чем на десять лет пережив своего мужа.

Миранда ехала вдоль берега и вспоминала бабушку.

Старый дом видел много безжалостных бурь, суровых зим и изнуряюще жарких летних дней. А сейчас, вздохнула Миранда, ему пришлось узнать и запустение.

Ни она, ни Эндрю никак не могли выкроить время и договориться с малярами и садовниками. Когда Миранда была маленькой, дом был похож на картинку, не то что сейчас: сплошные следы ветхости и увядания. Словно стареющая женщина, не пытающаяся скрыть своего возраста, с внезапным приливом нежности подумала Миранда. Дом не жаловался, стоял прямо, словно по стойке «смирно», серые камни дышали достоинством, башни величественно устремлялись в небо.

С южной стороны к дому примыкала чудная беседка, вся увитая глицинией, которая весной пышно расцветала. Миранда каждый год давала себе слово, что обязательно найдет время и посидит на мраморной скамейке в этом цветущем шатре, наслаждаясь ароматом, тенью, тишиной. Но весна быстро сменялась летом, лето – осенью, и Миранда вспоминала о своем обете лишь зимой, глядя на голые ветки деревьев.

Некоторые доски на широком переднем крыльце прогнили. А перила и перекладины, давно превратившиеся из голубых в серые, следовало покрасить. И глицинию в беседке не мешало бы привести в порядок.

Надо обязательно все привести в порядок, пообещала себе Миранда. Обязательно.

Окна особняка сияли, из-под края крыши выглядывали свирепые физиономии каменных грифонов. С длинных террас и узких балконов открывались чудесные виды. Будь сейчас кто-нибудь дома, трубы дымили бы вовсю – самое время топить камины. Вокруг росли древние дубы и стройные высокие сосны, защищающие дом от пронизывающего северного ветра.

Миранда с братом прекрасно уживались здесь до тех пор, пока пьянство не вошло у Эндрю в привычку.

Но Миранде сейчас не хотелось об этом думать. Они так близки с братом, любят друг друга, ей нравится жить с ним вместе.

Порыв ветра растрепал ее волосы, когда она открыла дверцу машины. Миранда раздраженно откинула волосы, взяла с заднего сиденья портфель и ноутбук. Под финальные аккорды Пуччини Миранда направилась к багажнику.

И снова под порывами ветра пряди волос упали на лицо Миранды, но ее преувеличенно возмущенный вздох внезапно превратился в сдавленный стон: кто-то больно схватил ее за волосы и резко дернул голову назад. От резкой обжигающей боли перед глазами Миранды замелькали красные точки. И в ту же секунду она почувствовала у своего горла холодное лезвие ножа.