“Вы знакомы с ним?” - спросила какая-то женщина, испытующе взглянув на мать.

“Нет”, - ответила та. - “А вы, вероятно, фрау Нихоф”.

Обе улыбнулись.

“Пойдемте, выпьем по чашечке кофе”, - предложила женщина.

Мать взяла меня за руку, и вместе с этой незнакомой женщиной мы покинули вокзал. Пройдя небольшое расстояние, мы подошли к довольно высокому забору. Какое-то время мы шли вдоль этого забора. Только теперь я заметил, что верх забора оплетен колючей проволокой. Я забеспокоился.

То ли женщина почувствовала мое беспокойство, то ли проследила за моим взглядом - не знаю. Она положила руку на мое плечо, наклонилась и прошептала мне на ухо: “Не бойся, это не концлагерь”.

Изо всех сил я пытался сдержать слезы, но не смог, и шел, тихонько всхлипывая.

“Ну-ну, перестань”, - сказала женщина и посмотрела на мать. - “Все хорошо”.

“Кто эта женщина?” - спросил я у матери.

Услышав мой вопрос, незнакомка ответила: “Меня зовут Нихоф. Кэте Нихоф”.

Я взглянул на мать - она пристально смотрела на большие ворота, к которым мы в этот момент приблизились.

Наша новая знакомая подошла к проходной. Окошко проходной открылось, и оттуда выглянул мужчина. Вид у него был совершенно штатский. “Добрый день, фрау Нихоф”, - поздоровался он.

“У меня гости”, - без всяких объяснений ответила женщина. - “Я приготовлю кофе для нас. Хотите чашечку? Тогда мальчик сейчас вам принесет. Принесешь кофе этому дяде, хорошо?”

Я кивнул. Эта женщина чем-то была похожа на мою бабушку, только моложе. У нее были такие же светлые волосы, собранные в аккуратный пучок, и такие же серые глаза. Ростом, правда, женщина была повыше.

Я попытался обратить на себя внимание матери. Но та смотрела только на Кэте Нихоф. Однако это почему-то не обижало меня. От женщины исходила такая доброта и уверенность, ее взгляд был таким ласковым, таким теплым! Мы с матерью были совершенно очарованы.

Мне вдруг показалось, что нет больше ни войны, ни вечной спешки, что сейчас появится мой отец, возьмет меня за руку, мы пойдем в его любимое кафе на Францезишерштрассе и будем из окна смотреть на прохожих.

Она просто излучала мир и спокойствие, эта Кэте Нихоф. И фамилия ее была знакомой - я сразу вспомнил, откуда. Я ухватил мать за руку - наверное, слишком сильно. Она испуганно посмотрела на меня. “Нихоф?” - тихо спросил я. - “Эрна Нихоф?”

“Умный мальчик”, - отреагировала Кэте Нихоф на мой удивленный вопрос. - “Из тебя выйдет толк!” Одобрительно кивнув, она открыла дверь барака и провела нас в громадную кухню. В углу кухни стояли стол и стулья. Кэте предложила нам сесть.

Затем она направилась к большому кухонному шкафу и вернулась с подносом, на котором стояли чашки и сахарница. Поставив поднос на стол, она попросила мать расставить чашки и опять куда-то ушла.

В этом большом бараке кроме нас, похоже, никого не было. Посреди кухни находилась большая плита, на которой стояли громадные котлы и кастрюли. Плита казалась совсем холодной. На стене висели фотографии известных киноактеров - Сары Леандер, Густава Фрелиха, Марики Рекк, Генриха Жоржа и Кристины Зедербаум.

Кэте Нихоф вернулась со старомодным эмалированным кофейником. “А тебе я дам лимонад и пирог с творогом”, - обратилась она ко мне.

Она налила кофе матери и себе. Заметив, что я рассматриваю фотографии на стене, она объяснила: “Это мои любимые артисты”. Потом показала на фотографию молодой светловолосой женщины: “Ее звали Рената Мюллер. Она умерла. Говорят, от воспаления легких”.

Она снова ушла куда-то и принесла лимонад, кусок пирога и бутерброды. “Твоя мама, наверное, тоже хочет есть”. Я рассмеялся - слово “мама” она произнесла как-то чудно, по-особому выделяя первый слог. Я смеялся и не мог остановиться. Мать неодобрительно поглядела на меня.

“Не сердитесь на него”, - сказала Кэте Нихоф. - “Я веду себя точно так же, когда мне хорошо. А тебе ведь хорошо, правда?”

Мне и в самом деле было хорошо.

Обе женщины уютно пили кофе. Мать за обе щеки уплетала бутерброды с колбасой. А я тем временем пошел к охраннику и отнес ему чашку черного кофе и бутерброд. Бутерброд, похоже, не удивил его. Зато он с видимым удовольствие пил кофе, отхлебывая его маленькими глотками и наслаждаясь ароматом. “Господи, кофе, настоящий кофе! Ай да Нихоф, вот молодчина!” - одобрительно приговаривал он.

Он посмотрел на меня. “Где же она достает все это? Неужели у чехов?”

Я пожал плечами.

“Ты кто, чех?” Теперь он больше не казался мне симпатичным.

“Я не чех”, - не слишком дружелюбно отозвался я и пошел прочь.

“Шуток не понимаешь!” - захохотал вслед мне охранник.

“Ну что, все в порядке?” - спросила Кэте, когда я вернулся на кухню.

“Охранник поинтересовался, не чех ли я”.

Она засмеялась. “В следующий раз не приноси ему кофе. А от меня он при случае получит нахлобучку”.

Кэте попросила нас посидеть еще некоторое время на кухне и подождать ее. И прибавила - хотя сегодня вечером она свободна, но все же должна приготовить для ужина все необходимое и проследить, чтобы все продукты попали в кастрюлю, а не в карманы обслуживающего персонала. Почти весь обслуживающий персонал состоял из чехов, и они, как сороки, тащили из кухни все, что могли.

“Ничего удивительного, мы бы тоже так делали, если бы есть хотелось”, - сказала она матери. “А ты согласен с этим?” - обернулась она ко мне.

Я не знал, что ответить. Помолчав мгновение, она сказала как бы про себя: “Я бы наверняка так сделала. Если стащить немного и сразу съесть, это ведь не наказуемо!”

“Наверное”, - тихо сказала мать.

“Когда-нибудь снова наступит мирное время, и все, наконец, избавятся от страха”.

“Вы уверены?” - спросила мать.

“Да, конечно. В противном случае нам всем лучше повеситься”.

Она поднялась. “Сделай мне одолжение, Роза. Останься с сыночком здесь. В это время на территории полно охранников. Среди них всякие попадаются. А если вдруг кто-нибудь зайдет сюда и спросит, кто вы, отвечайте, что вы - мои гости. Иногда сюда заходят парни из СС. Но обычно они уведомляют о своем приходе. Они веселые и простые люди. Занимаются понемногу с нашими чехами обменом, куплей-продажей, а потом снова уходят. Так что не бойтесь! Примерно через час я зайду за вами, и мы приятно проведем вечер”.

Она вышла через главный вход, тщательно прикрыв за собой дверь. Некоторое время мы сидели молча. В помещении по-прежнему не было никого, кроме нас. Наконец, прервав молчание, я спросил мать, - когда она позвонила Эрне Нихоф.

Пока я спал, рассказала мать, она сбегала к уцелевшей телефонной будке и позвонила по номеру, который Эрна оставила ей там, в садовом домике.

Очевидно, это был служебный телефон - когда Эрна сняла трубку, были слышны еще чьи-то голоса. Мать осторожно назвала свою вымышленную фамилию, и Эрна сразу поняла, кто ей звонит.

Эрна заговорила очень громко: “Фрау Гемберг, прекрасно, что вы позвонили. Я уже и не ожидала вашего звонка. Расскажите, как поживает ваш сын? Вы опять в Берлине? А ваш муж снова на фронте? Но на этот вопрос лучше, пожалуй, не отвечайте - враг подслушивает!”

Она говорила без передышки, не давая матери вставить слово. Мать сразу поняла - отвечать нужно с большой осторожностью.

Голос в трубке был сухим, официальным, в нем слышались командирские нотки. “Тогда в садовом домике она разговаривала со мной совсем по-другому”.

Соблюдая предельную осторожность, мать рассказала Эрне, что они с сыном снова пострадали от бомбежки, что сын и она сама здоровы, но, к сожалению, она не знает, на каком участке фронта находится сейчас ее муж - от него уже давно не было никаких известий.

“Где же вы теперь живете?” - как бы невзначай спросила Эрна. Мать ответила, что она с сыном живет сейчас в помещении сборного пункта, куда привозят пострадавших от бомбежки людей, но в перспективе должна поселиться в квартире одной многодетной семьи в Шенеберге - хозяевам, конечно, придется потесниться, но ведь всем сейчас приходится нелегко