– Когда же мы тронемся с места?

Тот окинул его недоуменным взглядом.

– Ma que! Да мы уж минут пятнадцать летим!

Тарчинини пришлось признать, что его страхи не оправдались и, более того, здесь даже меньше трясет, чем в машине. Он мигом приободрился, повеселел и начал оживленно рассказывать соседу об удивительной семье, почтенным главой которой он является, и о том, что заставило его лететь в Бостон. Ромео так увлекся монологом, что даже не заметил, как сладко спит его попутчик.

Христофор Колумб, впервые ступив на землю Сан-Сальвадора, вряд ли испытал минуту большего торжества, чем Ромео Тарчинини, выходя из самолета в Нью-Йорке. Он был пьян от восторга, как всякий, кто, счастливо избежав множества опасностей, чудом остался цел и невредим, а потому пожелал непременно расцеловать стюардессу и пожать руки всем пассажирам. Комиссар охотно поблагодарил бы и пилотов за то, что они сумели сохранить отца детишкам с виа Пьетра, но его быстро потащили к бостонскому самолету, который, по-видимому, только и ждал последнего пассажира.

Однако здесь атмосфера оказалась совсем иной. В Бостон летели в основном американцы, по большей части – бостонцы, возвращавшиеся к родным пенатам. Чопорная стюардесса походила на манекен, и все обычные любезности Тарчинини так и замерзли на губах – от прекрасного айсберга так и веяло холодом. Расстроенный комиссар попробовал было обратиться к соседу, но не успел сказать по-итальянски и нескольких слов, как наткнулся на ледяной взгляд, а неприятный голос сухо отрезал:

– Нас, кажется, не представили друг другу!

Муж Джульетты не понял слов, но общий смысл фразы несомненно уловил и затевать разговоры больше не пытался. Зато его прекрасное настроение вдруг улетучилось.

Ожидавшие в бостонском аэропорте Сайрус и Джульетта чувствовали себя не в своей тарелке. Будь они здесь одни, может, и удалось бы предотвратить последствия веронской пылкости отца и тестя и внушить ему, что в Бостоне следует вести себя не совсем так, как на виа Пьетра. Оба с ужасом представляли первую встречу Ромео с «Первопоселенками». Три эти дамы, словно журавли на каминной трубе, стояли навытяжку за спиной мисс Черити Лекок и преподобного Армбриджа – духовного наставника, с которым никто из них никогда и не думал советоваться.

Увидев в небе нью-йоркский самолет, Джульетта почувствовала, как у нее замирает сердце. Огромная машина мягко опустилась на землю, и жена Сайруса радостно вскрикнула, заметив в цепочке пассажиров отцовский силуэт. Ромео, как потерянный, озирался вокруг, ища глазами дочь или зятя. Он уже боялся, как бы ни пришлось бродить в одиночку по чужому городу, где никто не понимает по-итальянски. Наконец, к своему громадному облегчению, Тарчинини узнал любимое дитя и так отчаянно завопил «Джульетта!», что все оглянулись. Бросившись в объятия дочери, Ромео то покрывал ее лицо поцелуями, то слегка отодвигался, чтобы лучше разглядеть, смеялся и плакал. Наконец задыхающейся Джульетте удалось оборвать причитания отца и высвободиться. Несмотря на то, что Ромео еще порывался рассказать о здоровье матери и малышей, она тихонько заметила:

– Папа, ты не хочешь поздороваться с Сайрусом?

Тарчинини немедленно оставил дочь в покое и бросился на шею Сайрусу, который, не ожидая столь бурных приветствий, протягивал ему руку. Усы тестя неприятно щекотали щеки, но самое страшное – Лекок затылком ощущал взгляды тетушки и ее «Первопоселенок», с ужасом наблюдавших эту неприличную сцену.

Сайрус не ошибся. Мисс Черити Лекок, ошарашенная таким чудовищным проявлением дурного вкуса, повернулась к преподобному Армбриджу.

– Это что, дурной сон, преподобный?

– Понимаете, дорогой друг…

– Я вижу только, что у этих европейцев отвратительные привычки! Нравы дикарей!

– Будьте снисходительны, мисс Лекок…

– Когда мне захочется послушать проповедь, я вам скажу!

Настало время знакомить Тарчинини с «Первопоселенками». С таким же удовольствием, как приговоренный к казни садится на электрический стул, Сайрус взял тестя за руку и повел к тетке.

– Дорогой тесть, позвольте представить вам мою тетю, мисс Черити Лекок… Ромео Тарчинини, отец Джульетты…

Предводительница «Первопоселенок» уже открыла рот, собираясь сделать крайне неприятное замечание, но Ромео ее опередил.

– Тетушка? – воскликнул он. – Так она, значит, тоже родственница, да?

Не тратя времени на дальнейшие церемонии, он схватил старую деву в объятия и на глазах у парализованных ужасом «Первопоселенок» несколько раз поцеловал. Преподобный внутренне ликовал, однако постарался сохранить спокойствие. Что до Черити, то она побагровела, как готовый взорваться кратер Везувия. Так обойтись с ней при всем честном народе! С ней! С мисс Лекок! Этот невежа, верно, принял ее за девку! Но Черити еще ни разу никто не целовал, и в груди ее, смешиваясь с возмущением, разлилось мягкое тепло. Наконец Сайрус вырвал тетку из объятий своего тестя.

– Он говорит, что вы замечательная женщина и что он никогда еще не видел такой горделивой осанки, – шепнул молодой человек на ухо Черити.

Этот выдуманный комплимент немного утихомирил мисс Лекок.

– Само собой, джентльмен несколько порывист, но, похоже, у него есть здравый смысл. А почему он так странно одет?

– Э-э-э… такая уж мода в Вероне…

Смех Черити напоминал ржание боевого коня.

– Слышите, преподобный? А нам еще толкуют, будто Италия – мать искусства!

Линдон У.Армбридж давным-давно привык никогда не спорить с мисс Лекок, чьи доверие и покровительство обеспечивали ему приличное существование. Капризы старой девы он воспринимал как ниспосланные Господом испытания и невозмутимо слушал бред «Первопоселенок», порой грустя, что сан не позволяет ему передушить их всех по очереди.

Тем временем мисс Лекок знакомила Ромео со своим отрядом.

– Мистер Тарчинини… мисс Пибоди… Мистер Тарчинини… мисс Хорнет… Мистер Тарчинини… мисс Меттьюз…

Ромео собирался было и с ними обойтись по-семейному, однако, прежде чем перейти к объятиям и поцелуям, для очистки совести спросил зятя:

– Это тоже тетушки?

– Нет… друзья, знакомые…

– Тем лучше!

Тарчинини умел расшаркиваться не хуже какого-нибудь придворного маркиза, а его поклоны удовлетворили бы и самого взыскательного к правилам этикета монарха. И сначала к удивлению, а потом и к легкой тревоге присутствующих веронец принялся делать реверансы и пируэты. Каждая серия таких гимнастических упражнений, совершенно неприличных, с точки зрения обитателей Бостона, заканчивалась тем, что Ромео целовал ручку очередной старой деве. V в довершение всего итальянец с лицемерным восторгом то и дело отпускал замечания вроде: «Какая красавица!», «Что за грация!» Вряд ли «Первопоселенки» пришли бы в большее замешательство, даже если бы их вдруг окружил отряд индейцев, покинувших резервацию и ступивших на тропу войны.

В тот же вечер все мало-мальски значительные лица Бостона только и обсуждали странного типа, который высадился в их аэропорте и вкупе с Лекоками учинил настоящий скандал. А кое-кто из «Первопоселенок», не вошедших в число избранных Черити для встречи гостя, решил потребовать отчета на ближайшем собрании.

Спеша положить конец эксцентричным выходкам тестя, Сайрус принялся лихорадочно рассаживать всех по машинам. При этом он так торопился, что преподобный Армбридж оказался рядом с Тарчинини. Впрочем, он уже успел проникнуться к комиссару большой симпатией. В свое время Армбридж возглавлял приход, где преобладали итальянцы, и немного говорил на языке Данте. Собрав все свои познания в этой области, он заявил соседу:

– Я счастлив с вами познакомиться, мистер Тарчинини… По-моему, вы очень славный человек…

Растроганный комиссар не мог не ответить на такое проявление дружеских чувств, и, хлопнув пастора по ляжке, воскликнул:

– Вы мне тоже нравитесь!

Преподобный слегка поморщился от боли и незаметно отодвинул ногу.