Ах, попалась, птичка, стой,

Не уйдешь из сети,

Не расстанемся с тобой

Ни за что на свете…

Издевательски–веселая музыка рвет сердце. «Неужели так, как в этой песенке? — думает каждый из невольников. — Неужели и впрямь любой побег, любое сопротивление бесполезно и все здесь находятся в заколдованном кругу и подчиняются только воле коменданта лагеря?»

Летчик остановился в нескольких шагах от виселицы, у помоста, выложенного из пустых ящиков. Он по–прежнему смотрит под ноги, точно не решается поднять глаза на товарищей. Тут на шаткий помост, как на трибуну, легко взбегает Белокурая Бестия.

Это похоже на цирковой аттракцион. Внимание всех было приковано к летчику, и появление низенького коменданта на аппель–плаце первое время оставалось незамеченным. И вот он у всех на виду — невысокая, ладно скроенная фигурка в сером, без единого пятнышка мундире, в щегольских сапогах, с хлыстиком в руке. На глаза падает тень от козырька.

Белокурая Бестия по–птичьи быстро поворачивает голову во все стороны, бьет хлыстом по ладони–руки, затянутой в кожаную перчатку.

— Ахтунг!!

Во все концы аппель–плаца несется:

— Ахтунг! Внимание, внимание!..

У маленького коменданта сильный и резкий голос. Он громко и четко выговаривает каждое слово, делая паузы после каждой фразы, чтобы переводчики успевали перевести. Он будто забивает гвоздь с одного удара. Каждое слово — гвоздь.

— Напоминаю! В субботу вечером в лесу из колонны бежали двадцать шесть военнопленных. Я дал слово: ваши бежавшие товарищи вернутся к вам. Живые или мертвые! Я установил срок. Минимальный — двенадцать часов, максимальный — трое суток. Напоминаю: в течение первого срока были приведены двадцать пять. Вы видели их. Оставался один — Орлов. Вот и он! Еще раз напоминаю: из моего лагеря можно убежать только в могилу. Здесь вашей судьбой распоряжается не господь бог, а я. Только я!

Белокурая Бестия сбежал с помоста. Его помощник плавно взмахнул руками перед музыкантами.

Что такое? Первый же звук бьет по сердцу. Выстроенные на аппель–плаце заключенные, почувствовав комок в горле, все, как один человек, затаили дыхание. Звуки знакомого похоронного марша плывут над лагерем: «Вы жертвою пали в борьбе роковой…» Орла медленно возвели на помост. Он не сопротивлялся, покорно наклонил голову, когда ему надевали на шею петлю. И уже с петлей на шее с затуманенными глазами скорбно оглядел шеренги товарищей. Рука помощника коменданта лагеря с плавного жеста переходит на резкий, и похоронный марш неожиданно сменяется веселой «Барыней». Помощник коменданта кружится перед музыкантами, выделывает коленца, помахивает платочком над головой.

Вдруг музыку покрыл истошный крик летчика:

— Прощайте, братцы!

Помощник коменданта начинает дирижировать обеими руками. Музыканты стараются изо всех сил, ускоряют темп. Из–под летчика выбивают верхний ящик, и тело его, повиснув на веревке, описывая в воздухе кривую линию, летит в сторону поставленной рядом с помостом передвижной виселицы. Так он качается из стороны в сторону, точено маятник, под звуки разудалой «Барыни». Но пленные уже не видят его и не слышат музыку. У человеческого сознания есть свои предохранители, как бы перегорающие в момент сильного накала чувств. Пленные стоят, словно в полусне, прикрыв глаза вздрагивающими ресницами, и только то у одного, то у другого на худой шее судорожно качнется острый кадык.

«Маятник» остановился, ноги повешенного почти касаются земли. Музыка оборвалась. Все? Нет, оказывается, спектакль не окончен. В момент казни к помосту привели девушку. Тут тоже имелся точный расчет на эффект: внимание заключенных было отвлечено, и появление девушки для многих оказалось неожиданностью. Девушке приказывают подняться на помост. Она в крестьянской безрукавке, без платка, босая. Свежее загорелое лицо с запавшими, полными страха глазами, мучительно сжатые губы. В чем же она провинилась? Кто она такая?

Белокурая Бестия поднялся на две ступеньки помоста, и снова на аппель–плаце прокатилось волнами:

— Ахтунг!!

— Внимание, внимание!..

Наступила полная тишина.

— Смотрите на эту женщину! Это она вопреки приказу укрыла у себя в доме Орлова. Ей понравился русский красавец. Она хотела спасти его от возмездия. За это она понесет заслуженную кару. Повторяю: ваши жизни в моих руках. Я для вас единственный господин и бог!

«Господин и бог», эти слова Белокурой Бестии звучали в ушах пленников и после того, как комендант со всей своей свитой удалился с аппель–плаца. Девушку увели под конвоем — очевидно, ее должны были допрашивать или передать гестапо.

Когда заключенные расходились по баракам, двое на некоторое время оказались в толпе рядом локоть о локоть. Они ничем не выделялись среди других: такая же полосатая роба, такие же худые лица и тоскливые, казалось бы, навсегда потерявшие блеск глаза.

— Ну? — не поворачивая головы, жестко спросил Бахмутов.

— На психику бьет, — с таким же ожесточением отозвался Колесник.

Бахмутов досадливо дернул плечом:

— Я не об этом. Может, настроение упало? Заменим. Нам верняк нужен. С гарантией.

Он бросил короткий, испытующий взгляд на соседа. Но тот шел рядом, сцепив зубы, и молчал.

— А то приведут вас и вы, как этот: «Прощайте, братцы!» — Башка даже потемнел от гнева. — Дур–рак! Не сумел уйти, так умри как человек, скажи товарищам слово настоящее. — Он плюнул под ноги. — Сопляк, мальчишка.

Колесник слегка толкнул его в локоть.

— Ну, насчет этого гарантия. — Он даже усмехнулся. Остальное — что в силах человеческих. Мы оба в спортивной форме. Не пойму, чего вы тянете. Назначайте срок.

— Завтра… — после недолгого молчания бросил Бахмутов.

Лейтенант вздрогнул, тело сразу заныло. Желанный и казавшийся далеким день побега внезапно приблизился, приступил вплотную. Завтра… Ясно, Башка бросает вызов Белокурой Бестии: «Нет, ты и не господин, и не бог. Ты — только палач».

— Испугался? — спросил Бахмутов с едва приметной улыбкой в голосе.

— Нет, — признался Колесник. — Не верится…

— Завтра. Если наш друг успеет… Выходи из барака по знаку. Передам кусочки.

И они отделились друг от друга, затерялись среди полосатых курток.

Бывший учитель математики, капитан–артиллерист Бахмутов давно догадался, какая система преследования беглецов обеспечивает успех Белокурой Бестии. Все сводилось к нескольким цифровым величинам: истекшее время с момента побега, возможная скорость передвижения бежавших и то расстояние, которое они смогут пройти за это время. Все эти цифры ложились на карту, на которой давно уже были определены и вычерчены наиболее вероятные маршруты беглецов. Решить вопрос, как можно спутать эти нехитрые расчеты Белокурой Бестии, для Бахмутова не представляло труда, но по своему горькому опыту он знал, что удачный побег из лагеря — это только первый и, пожалуй, самый легкий шаг к свободе. По ту сторону колючей проволоки беглецов ожидали более серьезные и часто непреодолимые препятствия. Как пройти незамеченными сотни километров голодным, томимым жаждой людям в полосатой, бросающейся в глаза, лагерной одежде? Могло спасти чудо, а Бахмутов верил только в те чудеса, которые совершаются при помощи человека.

И он нашел такого человека.

К карьеру для погрузки камня ежедневно подавали по узкоколейке небольшой состав платформ. Поезд обслуживало три человека: машинист, кочегар, кондуктор. Во время погрузки всех троих отводили в сторону, далеко за паровоз, и возможность какого–либо контакта членов поездной бригады с пленными исключалась. Но у людей есть лица и глаза. Язык глаз, мимики, жестов интернационален. Глаза седоусого кондуктора в старенькой замасленной конфедератке — форменной фуражке польских «колеяжев» несколько раз встречались с глазами Бахмутова. Во время движения поезда кондуктор находился на тормозной площадке задней платформы п после остановки у карьера должен был пройти мимо всего состава, чтобы примкнуть к своим товарищам. Вот на этом пути он и заприметил среди выстроившихся пленных, пожалуй, самого истощенного человека с удивительно живыми и выразительными глазами, каждый раз незаметно чертившего что–то пальцем на груди по куртке и легонько топавшего ногой о землю.