Сотник резко повернулся, растерянно, с веселым изумлением взглянул на хлопца, затряс головой:

— Нет! Не поверил бы! Как сон…

— Ага! — торжествующе воскликнул Тарас. — В том–то и дело. Сказал бы — байка! Ты потребовал, чтобы я говорил правду, я рассказал правду. Ну а ты хочешь верь, хочешь не верь.

Минуты две шли молча. Вдруг сотник снова остановился, со смущенной и лукавой улыбкой посмотрел на спутника.

— Все–таки ты трошки прибрехнул, друже Карась… Признайся!

— Ни капельки. Как на исповеди.

— Тогда скажи, как ты мог разобрать то, что написал доктор красными чернилами?

— А я и не разбирал, — удивился Тарас такому вопросу.

— О–о! — Богдан радостно ткнул пальцем в грудь хлопца. — Не разобрал, а написал… Молодец, что признался! А я себе думаю: ну, может быть, по–немецки он немножко понимает, так ведь доктора пишут на этой… на латыни. Я знаю…

Тарас понял, в чем дело, протяжно свистнул, развел руками и от души рассмеялся:

— Ну, сотник, ты меня удивил. Латинский алфавит знает каждый ученик пятого класса. С этого начинается изучение иностранных языков. Дай мне бумагу, карандаш, и я тебе любое слово напишу латинскими буквами.

— Это ты правду говоришь, — уныло согласился Богдан. — У поляков тоже латинский алфавит. — И тут же спохватился, хитренько блеснул глазами. — А все–таки скажи, как ты разобрал, какую болезнь написал доктор? Ведь они наши болезни по–своему называют.

— Снова за рыбу гроши… — рассердился Тарас и закричал, как будто перед ним был не сотник УПА, от которого во многом зависела его дальнейшая судьба, а тупоголовый ученик: — Не разбирал я, говорю тебе! Не знаю я латыни, не изучал. И какая болезнь, не понял. Я скопировал запись, ну, вроде как бы срисовал ее. Сперва на бумаге попробовал, а потом уже на бланке. Понял?

Помрачневший Богдан кивнул головой.

— Ну, слава богу, — насмешливо заключил Тарас. — Дошло, наконец, и до тебя…

Тронулись. Сотник молчал, думал о чем–то. Судя по всему, он не обиделся и, возможно, даже не заметил того, что Тарас кричал на него, как на мальчишку. Что касается Тараса, то он опомнился и был недоволен собой, справедливо рассудив, что с Богданом ему не следует разговаривать, как равный с равным. Тарас даже не мог понять, как это у него получилось. Очевидно, чувство невольного превосходства над смелым, но малограмотным деревенским парнем возникло у него постепенно, незаметно, и лишь сейчас неожиданно обнаружило себя. Нет, с сотником УПА нужно вести себя осторожненько.

— Ты сколько учился в гимназии? — спросил Богдан недовольно.

— У нас гимназий нет, средние школы считаются, — кротко пояснил Тарас. — Восьмой класс закончил… — И мягко, незаметно перешел на уважительное «вы». — А вы сколько?

— Я? Четыре зимы в польскую школу ходил, — с внезапным ожесточением ответил сотник. — Вот и все! Думаешь, при Польше нам, украинцам, легко было учиться? Как бы не так! Чтобы меня выучить, отец должен был бы все поле продать, да и то бы не хватило. А нас у отца было четверо…

— Ну, конечно, я вас понимаю… — продолжал пружинить Тарас. — Условия не позволяли.

— Это не то. что у вас! — не мог успокоиться Богдан. — У вас детей в школу за уши тянут. И — бесплатно!

«Вот оно, в чем дело… — пронеслось в голове Тараса. — Богдан самолюбив до крайности. Слушая мой рассказ, он как бы примеривал мои поступки к себе: смог бы он все так придумать и сделать, или нет? Смог бы… Кроме одного — заполнить четвертую графу, подделав почерк под почерк врача. Потому что для него даже сама мысль о возможности такой подделки исключалась. А для какого–то сопляка — «совета» эта операция оказалась проще пареной репы. Вот тут–то и заело сотника. Грамота, видать, у него самое больное место. И Тарас решил использовать это обстоятельство в целях политико–воспитательной работы.

— Да, да, — охотно согласился он. — У нас, в Советском Союзе, даже дураков учиться заставляют. Хочешь не хочешь, а учись! Ничего не поделаешь. Такой закон для всех — всеобщее, обязательное, бесплатное семилетнее образование. — Хлопец насмешливо хмыкнул, вроде даже удивляясь такой нелепой системе, и подлил масла в огонь: — Если бы не война, так это мне в институт пришлось бы поступать.

Богдан сердито, недоверчиво, завистливо зыркнул на него.

— В институт?.. Ишь, какой прыткий!

— Так заставили бы, — простодушно заявил Тарас. — Думаете, по своей охоте… Я ведь не очень–то брался за учение. Ленивый.

Это, кажется, доконало Богдана. Помолчав, он спросил с угрюмой подозрительностью:

— Комсомолец?

— Как? — вроде не понял хлопец.

— В комсомоле состоял?

— Н–не… Я политики не люблю, не касаюсь.

— Вот это и хорошо! — сурово одобрил Богдан. — Чтобы у меня в сотне никакой политики и агитации, Слышишь?

— Не сомневайтесь, — успокоил его Тарас. — Держать язык за зубами я умею.

— А то я вас, восточников, знаю… — продолжал сотник. — Вы все там национально несознательные. Забыли, какого вы корня, рода. Есть у меня один такой… Как напьется, так и начинает: «Дружба народов, все нации равны…» Может, и ты так считаешь?

— Пьяный чего не скажет…

— Эге! Что у трезвого на уме…

— Насчет этого будьте покойны, пан сотник, — торопливо сказал Тарас. — Я капли в рот не беру. Как баптистский проповедник…

— Не крути! Я тебя про нации спрашиваю.

Тарас понял, что его загоняют в угол. Нужно было отвечать. Он озадаченно, глуповато хлопая ресницами, поглядел на Богдана.

— Насчет нации? Да?

— Ага. Как, по–твоему, все нации равны?

— Н–не! — отрицательно замотал головой Тарас, тяжело вздохнул и продолжал: — Какое может быть равенство? Я в Германии был, там мне все хорошо растолковали насчет наций: немец — человек, а украинец, поляк или, скажем, русский — это тупая скотина. Ведь недаром они за одного убитого немца расстреливают десять, а то и двадцать наших… Вот какой немец дорогой! Как можно равнять?

Сотник остановился, внимательно, оценивающе оглядел своими яростными серыми глазами неказистую фигуру спутника, видимо, стараясь составить о нем новое, более верное представление.

— Снова крутишь? Дурачком прикидываешься? Я тебе не бауэр, меня не обманешь.

Тарас растерянно и виновато пожал плечами.

— Скажите, если что не так, пан сотник. Может, я что ляпнул языком, не подумав. Каждый человек может ошибаться…

Неожиданно плотно сжатые губы Богдана задрожали в улыбке, глаза подобрели, но он тут же справился с собой, сказал жестко:

— Ты хороший штукарь. Я тебя насквозь вижу. Понял? Так вот, слушай. Забудь про свой комсомол, дружбу народов и все, что тебе Советы в голову напихали. Ты — сознательный украинец, борец за самостийну Украину, стрелец УПА. Родом ты будешь не из Полтавской области, а откуда–нибудь с Волыни. Ну хотя бы с самого Ровно. И чтобы никакая собака не знала, что ты восточник, совет. Так тебе лучше будет… Понял?

— Как прикажете, пан сотник…

— Не пан сотник, а — друже сотенный, друже Богдан. Так меня надо называть, друже Карась. Молитвы знаешь?

— Отче наш… Хватит?

— Научу еще… — смягчился Богдан. — Меня ты не бойся. Говори все, что думаешь. Но только с глазу на глаз. Меня ваша большевистская агитация не берет… С остальными — ни слова.

— Ясно, друже Богдан. Можно вопрос задать?

— Говори.

— С кем будем воевать?

— С немцами и поляками.

— А поляки что? — удивился Тарас. — Они за немцев разве?

Лицо Богдана порозовело от прилива крови, на лбу вздулась вена. Он снова почувствовал в словах хлопца подвох, насмешку,

— Запомни, друже Карась, у украинцев три врага — немцы, поляки, москали–большевики.

— Ого! До черта врагов! А друзья?

— Америка, — не сразу и как–то неуверенно ответил сотник. — Америка богатая, сильная держава, она нам поможет.

Тарас кивнул головой, задумался на секунду и снова спросил:

— Друже Богдан, вот я тут немного не понял вас. Скажем так, среди украинцев ведь тоже есть коммунисты. Много! Так они кто нам будут — враги, друзья?