Елена Тотева за последние несколько дней изменилась — стала строже, собраннее. И все же в сплетенных ее пальцах и потупленном взгляде угадывалось сильное волнение.

Справа на диване развалилась Мими. «Эта и на голгофу пойдет с маникюром и ярко раскрашенной физиономией», — подумал подполковник.

— Следствие подходит к концу, — сказал он. — Понимаю, вам интересно узнать, зачем я вас вызвал. Секрета нет. Все вы, кроме Данчевой и Тотевой, получили анонимные письма. Никто не забыл захватить эти письма с собой? Впрочем, не сомневаюсь, что память у всех хорошая. Запомните: мы располагаем точными доказательствами, что тот, кто писал и отсылал письма, или сам является убийцей Даракчиева и Даргова, или знает убийцу. А поскольку анонимщик сейчас здесь, в этом кабинете, давайте вместе попытаемся его разоблачить. Вопросы есть? Если нет, расскажу, как будет происходить эксперимент. Вот этот товарищ, — Геренский показал на Никодимова, — этот товарищ — эксперт-графолог. Он-то и установит, чьей рукой написаны анонимки. Пожалуйста, передайте ему свои письма.

Когда Никодимов, собрав письма, вышел из кабинета, подполковник продолжал:

— Эксперимент мы проведем в другом зале. Там есть соответствующая аппаратура: экран, проекционный аппарат. Но, прежде чем перейти туда, мы совершим небольшую формальность, продиктованную горьким опытом. Одним словом, будет произведен обыск. Надеюсь, никто не возражает?

Все настороженно молчали.

— Тогда, пожалуйста, пройдите в комнаты для досмотра. Товарищ Смилов покажет вам дорогу. Мужчины — в одну комнату, женщины — в другую. После досмотра встретимся в проекционном зале.

Прошло около четверти часа. Все снова собрались, на этот раз в помещении с окнами, завешенными темными шторами. Справа от проектора стоял длинный полированный стол, окруженный стульями. На столе лежали чистые листы бумаги.

— Садитесь, — пригласил Геренский. — Результаты обыска меня вполне удовлетворяют. Рад, что никто из вас не носит с собой пистолетов, финских ножей, бомб, а тем более цианистого калия… В ходе эксперимента вам придется писать, — продолжил подполковник. — У всех есть карандаши, ручки?

Ручки оказались только у Паликарова, Даракчиевой и Тотевой. Смилов раздал остальным красные шариковые авторучки. Каждый для пробы вывел на листе одну-две закорючки, только Даракчиева безуспешно старалась расписать свой фломастер, то и дело тряся им над столом.

— Придется вам и мне сделать одолжение, — сказала она, убирая фломастер в сумку.

Смилов подал ей авторучку, вдова вывела на бумаге идеально прямую линию и, видимо, осталась довольна.

— Теперь прошу послушать товарища Никодимова.

— Несколько слов об эксперименте, — сказал Никодимов. — Товарищ подполковник продиктует текст, который вы должны написать левой рукой. Левой, потому что именно этого требует анализ полученных вами анонимок. Потом спроецируем написанное на экран, сравним с почерком анонимщика, и все станет ясно и вам, и следствию. Однако предупреждаю: не старайтесь выводить буквы каким-то особым способом, не тратьте понапрасну время. Современная графология позволяет безошибочно узнать и измененный почерк.

Александр Геренский встал — медленно, как бы поднимая на плечах весь груз тяжелого, донельзя запутанного дела.

— Прошу взять авторучки и в верхнем правом углу написать свою фамилию. Написали? Будем писать левой рукой. Помните предупреждение Никодимова: хитрить бессмысленно. Итак, начнем. — Он набрал воздух в легкие и заговорил медленно, отчетливо: — Дача Георгия Даракчиева. Пятница. Жаркий полдень. Метрах в пятистах от дачи, в перелеске, останавливается такси. Из него выходит убийца. Он быстро идет, осматриваясь. Потом открывает калитку собственным ключом и… — Геренский не договорил, прерванный возмущенным возгласом Даракчиевой:

— Если речь идет о том дне, когда был убит мой муж, ваш рассказ — просто бред. Я не стану писать эту галиматью. — Вдова демонстративно швырнула авторучку на стол. — Свои собственные ключи от дачи могли быть только у двух людей в целом свете — у Георгия и у меня.

— Поскольку ваш супруг не намеревался покончить жизнь самоубийством, а был убит, — жестко отрезал подполковник, — вывод однозначен: дачу открыли вашим собственным ключом.

— Именно это я и называю бредом.

— Называйте, как вам заблагорассудится. Не хотите писать дальше — не надо. Я и без помощи графолога заявляю вам официально, как должностное лицо: вы убили и своего мужа, и Косту Даргова.

Женщина хранила полное самообладание, даже нашла в себе силы улыбнуться:

— Любопытно, как я умудрилась отравить мужа, находясь в то же самое время за пятьсот километров отсюда?

— Думаю, это любопытно не только вам, но и всем подследственным. Позвольте мне сесть, потому что разговор будет долгим. Давайте, гражданка Даракчиева, договоримся так: я буду описывать ваши действия шаг за шагом, а вы где надо исправляйте меня… Начнем с мотивов. В последующие дни, на допросах, вы нам преподнесете бог весть какие сентиментальные измышления. А на самом деле истина такова. Вы сами — далеко не святая, но и вам надоел образ жизни вашего мужа. Это первый мотив, эмоциональный. А второй — чисто практический. Вы давно поняли, что благополучие консорциума не вечно, что милиция рано или поздно прихлопнет эту кормушку. Задумав погубить своего мужа, вы, в сущности, хотели похоронить и консорциум. Ловко задумано, особенно если учесть, что огромное состояние Георгия Даракчиева почти все было записано на ваше имя.

— Не я ловко задумала, а вы ловко сфабриковали, — сказала Даракчиева спокойно. — Подобные хитроумные мотивы можно при желании приписать каждому из присутствующих. Каким же образом я, если верить вашим фантастическим домыслам, совершила преступление?

— Планы этого убийства вы давно вынашивали, поджидая удобного момента, когда окажетесь вне всяких подозрений. И такой момент настал, когда вы отдыхали в Варне. Завтра, на первом допросе, вы увидите копии телефонных квитанций. В четверг, накануне рокового дня, вам действительно звонил Даргов. Он предупредил об очередной оргии — вернее, в очередной раз пожаловался на свою жену.

— Он только и делал, что жаловался, — сказала, передернув плечами, Беба.

— Вы быстро оценили ситуацию и наконец разработали конкретный план. Умная, сообразительная, расчетливая, вы ведь недаром читали любимые вами западные детективы… Звонок Косты Даргова, продиктованный вполне обоснованной ревностью, привел в действие механизм вашего плана. Зная, как проходят оргии вашего супруга, вы предельно ясно представили себе то, что должно случиться на следующий вечер, в пятницу. И начали действовать. А действовали вы на зависть любому детективу. Во-первых, в ночь с четверга на пятницу спрятали платье и туфли В расщелине скалы, у самого берега. Во-вторых, одним-двумя телефонными звонками, а может, и с помощью взятки — мы еще в этом разберемся — добыли самолетные билеты до Софии и обратно.

— У меня — безупречное алиби, — сказала Даракчиева, но голос ее дрогнул. — Я была в тот день на пляже. Это видели все. А в полдень я дала телеграмму.

— Да, алиби… Оставили одежду на попечение друзей, загоравших у моря, сделали все необходимое, чтобы гардеробщица женского пляжа вас запомнила, но в том-то и загвоздка, что там вы пробыли не больше пяти минут. Вы покинули пляж в одном купальнике, держа в руках маленькую сумочку. В ней находились деньги Даракчиева и яд для Даракчиева. А вскоре вы облачились в спрятанное накануне платье и понеслись на такси в аэропорт. Не возражайте, неутешная вдова. Я нашел в Варне таксиста, который за пятьдесят левов доставил вас к самолету, а затем четыре часа ждал вашего возвращения из Софии. Отыскал я и портье — того самого, что отправил вашу телеграмму, тоже за взятку. Он отправил телеграмму в четырнадцать десять, когда вы были уже в Софии, точнее, возвращались с дачи. А на даче вы задержались всего на две-три минуты, не больше. Всыпать цианистый калий в чашу Георгия Даракчиева — единственную чашу, из которой он пил! — на это не потребовалось много времени. Потом? Потом — проще простого: на такси в аэропорт. Самолетом до Варны даже не пятьсот, а триста восемьдесят километров. Можете проверить по справочнику… До вечера было еще ой как далеко, а вы уже присоединились к своим приятелям на пляже, не сомневаясь в полной своей безнаказанности. Ибо кто же поверит, что человек может быть одновременно и на черноморском побережье, и в пригороде Софии?.. Но вы совершили ошибку, Даракчиева. Вы переиграли. Вы забыли, что если человек невиновен, то не нуждается в алиби. А вы постарались обеспечить себе тылы, создать доказательства своего пребывания на Золотых песках чуть ли не на все часы той злосчастной пятницы. И промахнулись. Вот в чем ваша ошибка: если ваша одежда пролежала до вечера на пляже под присмотром друзей, то в каком одеянии вы подавали днем телеграмму? В купальнике? И еще одного вы не учли, да и не могли учесть. Того, что ваш приятель Даргов с самого полудня отирался возле вашей дачи. Он видел ваше внезапное появление — и это стоило ему жизни…