— Стойте! — крикнул мистер Эмерсон. — Здесь хватит места для всех!
Процессия удалилась без единого слова. И вскоре голос лектора раздавался уже в соседней часовне. Речь шла о святом Франциске.
— Джордж, кажется, этот экскурсовод — тот самый викарий из Брикстона.
— Может быть. Точно не помню.
— Тогда я пойду туда и напомню ему, кто я такой. Да, точно, это мистер Эгер. Почему он ушел? Неужели я слишком громко говорил? Неужели мы слишком громко говорили? Как это неприятно. Я должен пойти и извиниться. Да. Пойду, извинюсь за нас обоих. Может, он вернется?
— Не вернется, — уронил Джордж.
Но мистер Эмерсон, полный раскаяния, поспешил в соседнюю молельню, чтобы извиниться перед преподобным Катбергом Эгером. Люси, ушедшая в созерцание круглого окна на потолке, услышала, как прервалась лекция, затем послышался раздраженный голос мистера Эмерсона и пронзительные нотки в голосе его оппонента. Джордж Эмерсон, от рождения склонный воспринимать любое осложнение трагически, тоже прислушался.
— Отец почти всем действует на нервы, — сказал он Люси. — А ведь он хочет только добра.
— Все мы стремимся к добру, — с вымученной улыбкой произнесла Люси.
— Потому что считаем это полезным для нашего характера. А его доброта идет от любви к людям. Они же стараются вывести его на чистую воду, злятся или пугаются.
— Ну и глупо, — сказала Люси, хотя на деле была солидарна с большинством. — Добрый поступок, совершенный с надлежащим тактом...
— Тактом! — он возмущенно вскинул голову и стал нервно вышагивать взад-вперед по часовне.
Для молодого человека лицо Джорджа Эмерсона было суровым и даже грубым — пока на него падал свет. Зато, очутившись в тени, оно стало мягче.
Он был сильным, мускулистым молодым человеком, но почему-то сейчас представился ей убеленным сединой, как будто на нем лежал серый, невидимый в темноте налет трагедии.
Скоро это ощущение прошло — Люси не умела долго сосредоточиваться на чем-либо сложном, туманном. К тому же вернулся мистер Эмерсон, возвращая ее к привычному обмену репликами.
— Ну что, отбрили тебя? — спокойно спросил Джордж.
— Ничего не поделаешь. Мы испортили настроение множеству людей. Они не вернутся.
Сквозь перегородку до них доносились обрывки повествования о святом Франциске: «...полный врожденного сострадания... распознавать в людях добро... братство людей...»
— Не обижайтесь хоть вы на нас, — обратился мистер Эмерсон к Люси. — Ну что, насмотрелись на святых?
— Да. Они производят сильное впечатление. А вы не знаете, о чьем именно надгробии писал Рескин?
Он не знал — и предложил ей попробовать угадать.
К большому облегчению Люси, Джордж не последовал за ними. Они вдвоем бродили по храму Санта-Кроче, который, хотя снаружи и походил на амбар, хранил в своих недрах настоящие шедевры. Правда, им постоянно мешали то нищие, от которых приходилось уворачиваться и прятаться за колоннами, то старуха с собачкой, то какой-нибудь священник, бочком пробиравшийся к мессе.
Мистер Эмерсон был не особенно внимателен и время от времени с тревогой поглядывал на сына.
— Что он не может оторваться вон от той фрески? Я лично не вижу в ней ничего особенного.
— Мне нравятся люди на фресках Джотто, — сказала Люси. — Они и впрямь как живые. Хотя на меня больше подействовали младенцы делла Роббиа.
— Так и должно быть. Один ребенок стоит дюжины святых. А мое дитя стоит Эдема, но пока он живет в аду.
Люси почувствовала себя неловко.
— Живет в аду, — повторил ее спутник. — Он очень несчастен.
— О Господи!
— Вы спросите: как он может быть несчастлив, если здоров и силен? Чего ему не хватает? И ведь как его воспитывали! Ни предрассудков, ни невежества, из-за чего люди портят друг другу кровь во имя Бога. С таким воспитанием — и не чувствовать себя счастливым!
Люси ничего не смыслила в теологии, но она видела перед собой пожилого человека, который был невероятно глуп, при всей своей учености. Мама не одобрила бы то, что она разговаривает с таким человеком. А о Шарлотте и говорить не приходится.
— Ну что мне с ним делать? — сокрушался мистер Эмерсон. — Приехал в Италию отдыхать, а ведет себя, как тот мальчишка, которому полагается бегать и прыгать, а он в первый же день споткнулся о чье-то надгробье и повредил ногу. А? Что вы сказали?
Люси ничего не говорила. Неожиданно старик обратился к ней с просьбой:
— Бросьте глупые мысли. Никто не просит вас в него влюбляться. Но мне кажется, вы могли бы попытаться понять его. Вы почти его сверстница и, когда не притворяетесь, производите впечатление здравомыслящей девушки. Сын рос вдали от женщин, а у вас уйма свободного времени. Вы ведь приехали на несколько недель? Так будьте же собой! Иначе, судя по вчерашнему инциденту, вы запутаетесь и сами испортите себе жизнь. Выбирайтесь из болота чужих мнений, не мучайтесь из-за того, чего не понимаете. Пытаясь понять Джорджа, вы начнете разбираться в самой себе. Это принесет пользу вам обоим.
На столь шокирующее предложение у нее не было ответа.
— Я знаю, что с ним происходит, — подвел итог мистер Эмерсон. — Только не понимаю, почему.
— И что же это? — испуганно спросила Люси.
— Все та же вечная история. Все идет кувырком.
— Что именно?
— Вселенная. Это правда, я не преувеличиваю. Мир катится по наклонной плоскости.
— О, мистер Эмерсон, что вы все-таки имеете в виду?
Вместо ответа он продекламировал:
В далекой дали, каждое мгновенье,
Рождается загадка бытия.
Случайный сгусток, ветра дуновенье —
И вот на свете появился я.
— Мы оба читали эти строки, но почему Джордж воспринимает их столь трагично? Мы знаем, что в мир нас случайно занес ветер и он же унесет навсегда, что жизнь — это клубок противоречий, отклонение, крохотное пятнышко, зазубринка на безупречно гладкой поверхности. Но с какой стати расстраиваться? Давайте любить друг друга, трудиться и радоваться жизни! Я против мировой скорби.
Мисс Ханичерч наклонила голову в знак согласия.
— Так повлияйте на моего сына. Помогите ему понять, что рядом с вечным «почему» существует «да» — пусть преходящее, но все-таки «да»!
Она вдруг засмеялась — кто-то же должен был засмеяться. Молодой человек впал в меланхолию, потому что Вселенная несовершенна...
— Мне очень жаль! — откликнулась она. — Вы сочтете меня бесчувственной, но... — в ней заговорила светская женщина. — Я думаю, вашему сыну нужно чем-нибудь увлечься. У него есть хобби? Знаете, у меня тоже бывают приступы беспричинной тоски, но я забываю о них, садясь за фортепьяно. А коллекционирование марок принесло неоценимую пользу моему брату. Если вашему сыну скучно в Италии, увезите его в Альпы, в Озерный край...
Старик с грустью коснулся ее руки. Она не обиделась, сочтя это жестом благодарности за добрый совет. И действительно, она больше не боялась его, так как прониклась убеждением, что он — глупый, но хороший. И снова ощутила прилив радости — как час назад, перед тем как мисс Лавиш убежала с ее «Бедекером». Джордж, спешащий навстречу им, перешагивая через надгробия, казался смешным и заслуживающим снисхождения. Он приблизился, лицо его оказалось в тени. И объявил:
— Мисс Бартлетт.
— Господи! — ужаснулась Люси. Жизнь опять повернулась на 180 градусов. — Где?
— В нефе.
— Ясно. Должно быть, это те маленькие сплетницы, сестры Алан...
Она прикусила язычок.
— Бедная девочка! — со вздохом произнес мистер Эмерсон. — Бедная девочка!
Ну, уж этого она не могла стерпеть — может быть, потому, что чувствовала то же самое.
— Бедная девочка? Не понимаю, какой смысл вы вкладываете в эти слова. Я совершенно счастлива и с пользой провела утро. Не тратьте, пожалуйста, время попусту, оплакивая мою жалкую участь. В мире достаточно невыдуманного горя, не правда ли, чтобы не высасывать из пальца. До свидания. О, я вижу, сюда идет моя кузина! Вы были очень любезны. Какое замечательное утро! Санта-Кроче — удивительный храм!
