— …Увы, это суровый закон современности! Динамика, темп, невозможность остановиться ни на секунду. Мы все мчимся по жизни, словно торопимся поскорее распроститься с нею. Но ведь это жестокая несправедливость! — повлажневшим взором Броновский обвел публику. Десятки, сотни восторженных глаз, устремленных на него… Ему даже казалось, он слышит сердца слушателей, бьющиеся в унисон его словам. И речь выходила красивой, убедительной, — сейчас он управлял дыханием всего переполненного зала и умилялся собой, своей логикой.

— Мы столкнулись с кризисом бездушия! Но почему? Да потому, что некуда ей было приткнуться! Душе нашей… Некуда! Любовь, утерянная природа… даже обычная дружба — все превратилось в печальные архаизмы. Все реже и реже они навещают нас. И процесс прогрессирует. — Броновский сделал паузу. Сейчас он скажет им главное… он судорожно сглотнул. — Сон! Нас может спасти только сон! Программируемый, максимально овеществленный… Вернутся мечты и утраченные иллюзии! Я уже не говорю о том, что фактически мы продлим нашу жизнь, избавим ее от бессознательных ночных провалов! Мы продлим жизнь не физически, но духовно! Чего нам так не хватает…

Слова Броновского потонули в грохоте оваций. Начинался его триумф, триумф будущего директора! Множество рук подхватило его. Все, что до сих пор лишь теплилось в сознании, теперь вспыхнуло, взорвалось сумасшедшим ощущением счастья. Волны людей плыли под ним, бережно передавая драгоценную ношу из руте в руки. А он плакал и смеялся одновременно, глотая текущие по лицу слезы…

Взгляд, чужой, презрительный, бурун среди спокойного моря, шилом воткнулся в него, больно уколов сознание. Случилось что-то необъяснимое. Броновский еще не осознал это, но понял: что-то разладилось. Общая картина радости и ликования рушилась на глазах. Но почему? За что… Человек, невидимый в гуще людей, продолжал смотреть на него с ненавистью, и Броновский видел теперь только эти прищуренные глаза. Страшные, непрощающие… Оглянувшись, он вдруг разглядел, что глаза всех остальных людей закрыты. Они двигались подобно лунатикам, они продолжали нести его… Но куда?! Броновский рванулся из внезапно окаменевших пальцев. Нет! Они не допустят… Но он уже знал, чувствовал, что свершается нечто зловещее. Словно прозрел в один миг. Его уже не качали — его несли. Несли на расправу.

Крики, пятна незрячих лиц — страшное шевелящееся одеяло! У него закружилась голова. Звуки поплыли, заскользили к высокому потолку и начали пропадать. А вместо них Броновский услышал знакомый нарастающий свист падения. Руки, державшие его, исчезли — он летел куда-то вниз, сквозь бесчисленные потолки этажей, пробивая подвальную темноту.

Тусклый сумрак ослепил его. Он вновь прикрыл веки и трясущимися руками обхватил голову. Опухшее небритое лицо в собственных ладонях показалось ему мерзким, каким-то совсем чужим. Броновский застыл в кресле, переживая первые тяготы пробуждения. С каждым разом это становилось для него все труднее. Сегодня все окончательно спуталось. Он не понимал, откуда явился к нему этот странный сон… Броновский с трудом оторвался от кресла, тело подчинилось ему со скрипом, с каким-то костяным скрежетом, точно его давно не смазывали и все там, внутри, рассохлось до жухлой ржавчины. Когда же он поднимался в последний раз? На глаза попалась закаменелая хлебная корка, лежащая на столе среди высохшего крошева. Значит, давно… С кряхтеньем он прошаркал к небольшому изумрудного цвета бассейну и, согнувшись в три погибели, напился теплой, безвкусной воды. Внутри потекло и ожило, сухой ком в горле растаял. Броновский посмотрел на свое колышущееся отражение и невольно поднес руку к лицу. Да, за последнее время он совсем сдал. Почти старик… Он осторожно выпрямился, и в голове тотчас застучали остренькие молоточки — по вискам, по затылку. Дождавшись, когда болевой вихрь чуть стихнет, Броновский растер впалую грудь и шагнул к окну. Мутное, в прожилках грязноватых подтеков, оно искажало светивший сквозь него мир до неузнаваемости. Напряженно вглядываясь, Броновский скорее угадал, чем увидел, в пыльных разводах контуры небоскребов. Там, где стоял памятник Неизвестным Ученым, низко над землей стлался желтый, нездоровый туман. Или это тоже фокус загаженного стекла? Броновский вытянул шею и скосил глаза вниз. Все то же… Тысячи фигурок — змеящаяся очередь к зданию института. Коченея на мраморных ступенях, люди покорно ждали — многие, должно быть, простояли сутки и больше… Он поскреб отросшими ногтями стекло и вернулся к столу. Мимоходом прошелся взглядом по массивному корпусу главного генератора. От низкого мерного гудения воздух в кабинете чуть дрожал, — сердце института не переставало биться ни на секунду.

И все-таки, до чего странный сон! Совсем непохожий на другие. Во-первых, тот человек с прищуренными глазами, а во-вторых… Машина вдруг полезла в прошлое, чего раньше никогда не делала. Может быть, расстройка в программаторе? Или в генераторах? Он оглянулся на гудящие блоки. Нет. В надежность генераторов он верил. Значит, стойка…

На столе заверещал телефон. Вздрогнув, Броновский испуганно посмотрел на него. Первый живой звук… Он протянул руку и взял трубку — она показалась неожиданно тяжелой.

— Директор института? — голос был молодой и злой.

— Я слушаю, — Броновский устало привалился к спинке кресла.

— Вчера я побывал у ВАС! Как это произошло — не имеет значения. Важно — ЧТО я увидел!

— Что же?

— Я увидел полный институт мертвецов! Живых, но уже отказавшихся от жизни…

— Вам, очевидно, не хватило места, — Броновский равнодушно прикрыл веки.

— Я хочу сказать вам… Вы преступник, Броновский! Ваш яд опасней самой страшной отравы! И я сделаю все, чтобы покончить с вами, спасти тех, кого еще можно…

Броновский хрипло рассмеялся, это вышло у него само собой. Он просто сразу увидел толпы мерзнущих, переступающих с ноги на ногу и все же упорно ждущих разрешения войти в храм, отдаться во власть сна, избавиться от серых, неприглядных будней. И еще он вспомнил, как группа студентов-молокососов пыталась бить окна. Неизвестно, что бы с ними сотворила толпа, если б не помощь властей, — юнцов с трудом отбили, еле живых. Помнится, пришлось даже расплатиться парочкой свободных мест. Кому-то из управления… Он швырнул трубку на стол и выпрямился. Увы, все куда примитивней. Парню просто не досталось места, вот и злится бедолага. И все-таки… Броновский задумчиво оглядел кабинет — что-то сегодня не так. Сон? Или… Стоп! Какое-то неясное воспоминание робко проталкивалось наверх… Вен! Конечно же, он! Его помощник! Броновский сосредоточенно наморщил лоб, вспоминая. Кажется, они разговаривали с ним, и что-то в этом разговоре было неприятное, отталкивающее. Броновский представил лицо помощника. Вот здесь, в этом кабинете, Вен что-то ему говорил… Черт! Почему ноют скулы? Он потер их ладонью. Самое неясное — это связь: Вен — и звонок…

Он вышел в прихожую и, подняв с пола обветшалый халат, накинул на плечи. Почему-то знобило, хотя с терморегуляцией все было в порядке. Наверное, просто давно не ел. Броновский вернулся к столу и подобрал высохшую корку. Все равно придется пройтись, по дороге догрызет… Он вдруг подумал, что двери внизу могут быть открыты, иначе как бы попал к ним этот звонивший?

Липкая темнота прижала его к дверям кабинета. Закрыв их за собой, он словно очутился в другом мире. Невнятное шебуршание, душная, повисшая в воздухе тяжесть… Он попытался вспомнить, отдавал ли распоряжение выключать в коридорах свет. Сейчас во всем экономили, даже в самой малости. Впрочем, нет, его заведения вся эта экономия не касалась. Должно быть, обычная неполадка. Теперь, немного привыкнув к темноте, он мог уже видеть почти весь коридор. В самых различных позах люди сидели, лежали на полу сколько хватало глаз, и от каждого змеями тянулись, исчезая в темных каменных аппендиксах, пучки проводов. Там, в этих тупичках, мигая розовым светом индикаторов, стояли стойки электросна. Счастливого, светлого, именно такого, какого все они так страстно желали…