— Но не я же писал, товарищи!.. — воскликнул в сердцах Шилов.

— А зачем копию сняли? — сурово спросила Римма Эммануиловна. — Хотели бедную женщину шантажировать?!.

— Вы что, товарищи, я… — Лицо Шилова покрылось красными пятнами.

— Предлагаю освободить товарища Шилова от обязанностей председателя КВР домов 10 и 12 по Тихому переулку, — предложила Римма Эммануиловна.

— Не будем спешить, — остановил ее глава горжилкомхоза. — Мы только что вынесли Шилову благодарность за отличную работу, и нас не поймут с такими поспешными выводами. Но чтобы не быть уж совсем беспринципными, мы, во-первых, попросим Льва Игнатьевича извиниться перед Любовь Сергеевной за распространение подобной мерзости, а вам, Римма Эммануиловна, я поручаю обстоятельно проанализировать работу КВРа 10—12 по Тихому переулку и доложить нам на следующем заседании. Все, спасибо, товарищи!

«Джонни, ты меня не знаешь…» — ехидно пропел голос внутри Шилова, и бывший майор покорно кивнул.

Вот так все обернулось. Лев Игнатьич возвращался домой разбитым. Валидол не помогал, сердце щемило, и он, зайдя в аптеку, купил нитроглицерин. Подойдя к дому № 12, он остановился и, помедлив, решил зайти в квартиру 18 извиниться, чтобы разом свалить все обиды, опрокинувшиеся на него в этот день.

Пока он взбирался на пятый этаж, взмок до нитки. Не пойдешь ведь на ответственное заседание в одной рубашке да без галстука… Взмокший, обмахиваясь шляпой, предстал Шилов перед ослепительно красивой женщиной в ярко-красном халате с пионами.

Любовь Сергеевна была всегда верной женой. Шилов узнал это из надежных источников и, сделав копию письма, наоборот, хотел найти хулиганского анонимщика, дабы наказать его так, чтобы и глаз больше не смел поднять на вдову полковника. Узнав о трагической гибели ее мужа, Лев Игнатьевич даже скрепя сердце закрыл глаза на то злополучное ведро, которое Любовь Сергеевна по нечаянности (как сразу же решил Шилов) опрокинула на Неверующую. Просто зайти, предупредить, думал он, а тут вон как все повернулось, ну, да делать нечего…

— Проходите, Лев Игнатьич! — увидев Шилова, весело проговорила Любовь Сергеевна. Улыбка явила целый ряд белоснежных зубов, и Шилов совсем смутился.

— Откуда вы меня знаете? — удивился он.

— Кто же вас не знает, да и, говорят, вы интересовались мной. Я еще вчера ждала вас…

— Вчера?.. — У Шилова пересохло в горле.

— Проходите! Что это вы в пиджаке? Жара, как в Гаграх! Снимайте пиджак! Галстук!..

Он и опомниться не успел, как оказался в одной рубашке без галстука и на столе перед ним стоял запотевший бокал с апельсиновым соком.

— Пейте! Только сок очень холодный. Может быть, минеральной воды, она на полу в комнате стоит?..

— Да, — промычал Лев Игнатьич.

Шипучая минералка разорвала сухость во рту, и в глазах даже потемнело.

— Садитесь в кресло! — послышался голос.

Шилов сел в кресло. Хозяйка включила вентилятор, и прохладный ветерок коснулся лица.

— У вас совсем замученный вид, Лев Игнатьич! — улыбнулась Любовь Сергеевна. — Нельзя себя так перетруждать!.. Я вас слушаю, что вас привело ко мне?

— Меня к вам? — переспросил Шилов.

— Ну да… — неуверенно проговорила Любовь Сергеевна. — Вы пришли ко мне, потому что ходят разговоры, будто я облила эту девочку, Лену, по-моему из соседнего дома, то есть вылила на нее ведро воды. А сейчас с этими затруднениями, когда все экономят… вы ведь поэтому пришли?

— Нет, — вдруг сказал Лев Игнатьевич и часто заморгал. — Я… — Шилов поднялся. — Я хочу выразить соболезнование по случаю… Я только узнал… Жил, знаете, за глухой стеной неведения, словом, располагайте мной, как вам заблагорассудится!

Эта неожиданная речь Шилова смутила Любовь Сергеевну. Румянец тронул ее смуглую кожу, и Лев Игнатьич, как мальчик, влюбленно, завороженно взглянул на женщину. Восхищение уже открыто сияло на лице.

— Я счастлив, что увидел вас, вы такая… Я не понимаю, почему из-за вас не стреляются на дуэлях! — выпалил одним духом Шилов. — Стойте так и не двигайтесь, а я убью его! Одну минутку!..

Любовь Сергеевна не успела и вскрикнуть: «Ах, куда вы?!» — как Шилов без тапочек, в одних носках вышел из квартиры 18 и позвонил в квартиру 19.

Дело в том, что по некоторым нцзр Шилов догадывался, кто автор анонимного письма. В квартире 19 проживал некий Гриша Анисимов, работающий мясником в гастрономе номер три. Гриша жил с женой и ребенком, стоял на расширение, но квартирная проблема в Копьевске, лишенном большой промышленности, решалась очень туго, поэтому Гриша решился на анонимку.

Шилов ворвался к Грише как разъяренный вепрь. Он схватил Анисимова за майку и заорал, что выведет клеветника на чистую воду.

— Ты знаешь, что есть статья?!. — закричал Шилов.

— А ты докажи сначала, — дожевывая мясо, спокойно сказал Анисимов.

— Я докажу! Я так докажу, что жители все, как один, выйдут на улицу и выгонят тебя из города!

— Чево?.. — не понял Анисимов.

— Гриша, что ты сделал?!. — вскричала в испуге жена Лида.

— Тебя забросают камнями и будут показывать пальцами, как на урода. На колени перед ней, извиняйся немедленно! — вскричал Шилов, указывая на вбежавшую Любовь Сергеевну.

— Ты ее обидел?!. — в страхе прошептала Лида.

— Ты чево это?.. — Анисимов забегал глазенками. — А ну брысь!

— На колени! — взревел Шилов. — Не заставляй меня превратиться в ураган, который испепелит твой дом, подумай о дочери!

Пятилетняя дочь Анисимова, напуганная криками, заплакала.

— Извиняюсь… — выдавил Анисимов.

— Что случилось? — не поняла Любовь Сергеевна.

— Вот! — указывая пальцем на Анисимова, вскричал Шилов. — Подлость наказуема!.. Пойдемте, Любовь Сергеевна! — И он вывел ее из квартиры 19.

Когда Лев Игнатьич вкратце рассказал Любовь Сергеевне суть дела, опуская грубые подробности, она по достоинству оценила этот поступок, тем более что, встречаясь иногда вечерами со своим соседом, выходившим в майке покурить на лестничную клетку, она стала его бояться. Его откровенные разглядывания (а последний раз он попросту попытался ее обнять), его намеки на одинокую кровать приводили Любовь Сергеевну в содрогание. Она не знала, как ей поступить, к кому обратиться за помощью, и вдруг спаситель явился сам собой, да еще какой спаситель!

Выслушав сбивчивый рассказ Шилова, Любовь Сергеевна вдруг выговорила:

— Можно, я вас поцелую?..

— Меня?!. — Лев Игнатьич опешил, но не успел и опомниться, как ее губы нежно коснулись его щеки. Шилов превратился в соляной столб.

Пока он так стоит, заметим, что Лев Игнатьич уже три года жил один. Единственная дочь, закончив институт в Москве, вышла замуж и уехала с мужем в Эфиопию на три года.

— Можно, и я вас поцелую? — вдруг придя в себя, несмело попросил Шилов.

Любовь Сергеевна ничего не ответила, она только смутилась, и Лев Игнатьич, посчитав сие за согласие, поцеловал ее. Так они еще долго и легкомысленно целовались, пока солнце не зашло за дома и тень не легла на окна.

— «Джонни, ты меня не знаешь!..» — вдруг пропел Шилов.

— «Ты мне встреч не назначаешь…» — отозвалась Любовь Сергеевна. Потом они пили чай, а проголодавшись, готовили ужин, и напрасно беспрерывно звонил телефон в квартире Шилова. Он самолично уволил себя с поста председателя КВР, о чем в тот же вечер и доложил Римме Эммануиловне.

«Первый звон — чертям разгон», — любил средь бухгалтерской тишины изрекать Неверующий. И все знали, что Петр Иванович обнаружил у кого-то ошибку в подсчетах, что означало минус пять процентов квартальной премии. Оттого все затихали и боязливо поглядывали на него, а он не торопился объявить виновного, тянул, похмыкивал, накаляя без того жаркую атмосферу. Так случилось и в этот раз.. Прошло двадцать минут, все попритихли — а сидели в одной комнате, даже отдельного кабинета не имел Петр Иваныч, — как вдруг Боборыкина не выдержала:

— Может, хватит, Петр Иваныч, издеваться над коллективом?!.