У дверей «Белого медведя» толпились юнцы и юницы в майках и маечках, с рисунками, наклейками и без, заглядывающие в витражи полутемного кафе, откуда доносилась бурная, крикливая музыка. Дождь попробовал протиснуться к дверям, но толпа зашумела, кто-то схватил его за блузу, и он вынужден был отойти. Дождь обошел здание и наткнулся на служебный вход, но последний был заперт на крюк. Откинуть его не стоило труда, и Дождь проник на кухню, откуда беспрепятственно вышел в зал, не замеченный никем, хотя шел открыто и не таясь.

Лена с одноклассниками сидела в углу. На столе горела пузатая с оранжевым колпаком настольная лампа. Диск-жокей объявил перерыв, и зал гудел, захлебываясь в шуме и разговорах, официантки подтаскивали закуски и коктейли, и по разгоряченным лицам чувствовалось, что дело не обходится одними безалкогольными напитками.

Лена увидела его и дрогнула, напряглась как струна. Дождь подошел совсем близко, но, заметив ее волнение, машинально сел за соседний столик.

Чугунов тоже заметил Дождя, обратил внимание и на то, как заволновалась Лена.

— Твой знакомый? — негромко спросил он.

— Да, — отрывисто ответила Лена, и щеки ее вспыхнули.

Крупа цедил свой коктейль, сдобренный изрядной порцией портвейна, который щедро подливал знакомый официант Чугунова Жорик. Одна Ленка почти ничего не пила.

Дождь и сам не заметил, как оказался за чужим столиком, его трясло как в лихорадке. В кафе было душно, накурено, а тело его еще не умело защищать душу, и она задыхалась в этом чаду. Неожиданно из тумана выглянуло чье-то лицо с утиным носом и широкой проплешиной. Помигав мутными глазками, лицо потерлось щекой о замшевый пиджак и, заикаясь, спросило:

— А вы к-кто, собственно говоря?!. Вы что здесь?!. Куда вперлись?!.

Дождь улыбнулся, пытаясь сообразить, что следует ответить, но слова словно ветром выдуло.

— Место занято! — проговорил человечек. — Чо вылупился?.. Чеши отсюда!

Утиный нос Замшевого заблестел от пота. Он оглянулся, ища официанта. Наконец, заметив его, закричал, замахал рукой, но официант исчез в подсобке, и Замшевый побежал за ним. В это время вернулась спутница Замшевого, взглянула на Дождя и подмигнула ему. Дождь подмигнул в ответ.

— А где этот? — Она села на место Замшевого.

Дождь пожал плечами.

— Противный, правда? — она брезгливо поджала губы. — А что делать? Другие не приглашают!..

Дождь взглянул на Лену. Ей что-то нашептывал Чугунов, но она не слушала, следя за тем, что происходит за соседним столиком.

— Ты меня не слушаешь, — сказал Чугунов. — Откуда ты его знаешь? — кивнул он на Дождя.

— Знаю, — ответила Лена.

— Откуда он? — не унимался Чугунов.

— Я хочу домой, — сказала Лена, — завтра экзамен, надо выспаться!.. — Она поднялась.

Митин с Мышкой тоже поднялись.

— Подождите, а кофе? — остановил их Чугунов. — Кофе и пирожные! Заплачено же!..

Лена села. Сели и Мышка с Митиным. Крупенников, набравшись коктейлей, клевал носом.

— Тебе придется отвезти его домой, — сказала Лена Чугунову.

— Дойдет! — огрызнулся тот.

— Ты его напоил, тебе и отвечать! — жестко сказала Лена.

— Мог не пить.

— Ты же знал, с чем эти коктейли, мог и остановить.

Чугунов поморщился.

— Ладно, потащу к себе, — согласился он. — Песню испортил, дурак! — Чугунов стукнул Крупу по шее.

— Кончай! — не поднимая головы, проворчал Крупенников.

Дождь взглянул на Чугунова. «Чистое кукольное личико с темными, еще слабо пробивающимися усиками, умные холодные глаза, совсем еще мальчик, а такой уж холод в душе, — подумал он. — На вид мальчик, капризный, развращенный, испорченный мальчик…» Где же он видел это лицо?

Вернулся Замшевый с официантом.

— Вот видишь, приперся и сидит! — возмущался он. — Я и так, и этак, и по-хорошему, а он ни бэ, ни мэ, ни кукареку!

— Да это мой брат из Сузуна, чо завелся, зараза?!. — вскинулась его спутница. — Я его пригласила, пусть сидит, на тебя посмотрит, какой ты есть!

— Ну, если брат, я что ж, я это… — замялся Замшевый, подавая руку. — Валентин, бывший, так сказать, в настоящем. Мы поженились, когда вы, так сказать, отбывали…

— Дождь…

— Ага… — не поняв, кивнул Валентин. — А я Надежду спрашиваю, что да кто, а она темнит… Стульчик, это, и прибор, а?

Официант принес стул и прибор.

— Я думаю, надо за знакомство. — Валентин оглянулся. — Тут не дают, а мы с собой втихаря, — он налил под столом стакан водки, разлил на троих. — Вздрогнем? Или ощетинимся?.. А?

— Я не хочу, — сказал Дождь.

— Это не по-товарищески, — погрозил пальцем Валентин. — У нас не принято! Тем более мы с Надеждой, — он заулыбался, на носу блестели капли. — Ну, в общем, кое-что решили…

— Я пока ничего не решила! — заявила Надежда.

— Да ладно, будет, чо ты, братан ведь! А то как неродная! Ну?!

— Еще слово — и так вмажу, что вылетишь отсюда в два счета!

— Ну, чево завелась?!. Я тост хотел сказать почти про любовь, а ты: вмажу, вылетишь!.. Ну, бывайте! — Он залпом выпил.

Лена за соседним столиком поднялась.

— Подожди, сейчас принесут кофе! Еще десять только, — сказал Чугунов.

— Нет, мне надо идти! — Лена вышла из-за столика, направилась к выходу.

Чугунов поднялся, чтобы проводить, но Дождь бросился следом, опередив его.

— Эй, братан?!. — удивленно закричал вслед ему Валентин. — Надежда, догони его! Он чо, обиделся? Я ж пошутил!..

Надежду точно кто подтолкнул, она догнала Дождя и, остановив его, прошептала:

— Не бросайте, уведите меня, я больше не могу!

Лена оглянулась, увидела плачущую женщину, державшую Дождя за руку, и выскочила из кафе. В голове у нее все перемешалось: и эта женщина, назвавшая Дождя братом, что была явная ложь, и ее плешивый спутник и пьяный Крупенников. Одно она знала теперь твердо: она не только никогда не любила Чугунова и не смогла бы полюбить, но даже не испытывала к нему симпатии. Брезгливое отвращение вдруг разом заполнило ее. Она еще не понимала, откуда это отвращение, ведь неделю назад у него дома она даже позволила ему поцеловать себя, он сделал это умело, наслаждаясь больше ее смущением, чем сам волнуясь, но тогда она об этом не думала, это выплыло вдруг сейчас, в тот самый миг, когда появился Дождь.

До него весь день и вечер она жила в тревожном предчувствии беды, и в кафе, несмотря на все усилия Чугунова и диск-жокея, ей не сиделось.

Пришел Дождь, и ее в тот же миг ожгло его неподдельным волнением, и сразу же выплыла вся фальшь Чугунова. Вот чего она не могла распознать сразу: фальшь и подделку!

Уже свернув в Тихий переулок, она остановилась. Никто не догонял ее, и она подумала о Дожде. И странное дело: не ревность, а тревога за него вдруг шевельнулась в душе.

Дождь вышел из кафе вместе с Надеждой, она крепко держала его за руку, точно боясь, что он убежит.

— Вы меня только проводите, и все, а то увяжется этот плешивый, не отлипнет! Я еще, чего доброго, глупостей наделаю! Вы приезжий?

— Да, — Дождь кивнул.

Они быстро шли по дороге, Надежда время от времени оглядывалась, опасаясь погони. Но никто не бежал за ними. Только сейчас Дождь сумел рассмотреть женщину. Кудрявые колечками темно-каштановые волосы обрамляли слегка удлиненное лицо, кое-где тронутое уже первыми морщинками. Невысокая, с ладными ногами и гибким телом, Надежда вполне могла бы считаться красавицей, но выражение ожесточенности, не сходившее с лица, портило все дело. Тонкие черты требовали мягкости, доброты души, но какая-то застарелая, крепкая обида сидела в ней, заставляя Надежду не расставаться с маской злого высокомерия и брезгливости.

— Козел вонючий! — выругалась она. — Он и не понял, что я бросила его! Бросила навсегда! Сейчас завалится спать и захрапит!.. Он, видите ли, собирается возвратиться, думает, что осчастливил меня! Козел! Вы извините, что я так резко, но вы же видели, что это за субъект. Обыкновенный слесарь-сантехник, а туда же, замшевый пиджак напялил, который как седло на корове!.. А вы откуда?