Предполагаемый астроном ничуть не смущался. Он благожелательно улыбнулся Дане и огляделся с мечтательностью путника, обозревающего горный вид.

– Этот вагон знавал лучшие времена, – произнес он негромко. – Мне кажется, сейчас он должен чувствовать себя как желудок, набитый несвежей пищей.

– Или слишком свежей, – робко пошутил Даня.

– Нет, не обманывайтесь. Я слышу мысли этого вагона. Он ведь прежний, – спутник выделил последнее слово. – До того, как его обезобразили этими… нарами, он был вагоном второго, а может быть, и первого класса. В нем отправлялись за границу. В купэ было приготовлено хрустящее белье. При каждом купэ был душ. Все дышало комфортом. И это было не пошлое удобство тела, а забота о путешествии души. Знаете ли вы, что во время путешествия душа особенно уязвима?

– Для чего? – пролепетал Даня, потрясенный этим потоком человеческой речи среди выкриков о шамовке и жиганах.

– Решительно для всего, – твердо сказал незнакомец. – В дороге нас не охраняют духи дома, и мы открыты вечно странствующим сущностям, чье присутствие поначалу незаметно. По большей части это души, не нашедшие успокоения. – Он говорил таинственно и убедительно, словно читая по древней книге. – Вспомните, множество раз на повороте дороги вас охватывал внезапный страх, или ночью, когда поезд ускоряется на спуске, странная тоска словно сама влетала в вас. Иногда эти призраки видимы и стоят среди степи, как столбы тумана. В дороге душа беззащитна перед ними, и потому особенно важно снабдить вагон признаками дома. Ныне этот навык утрачен совершенно. Я удивляюсь, – произнес он, еще выше поднимая бровки, – я удивляюсь, как этого еще не поняли.

Даня улыбнулся. Игра захватила его.

– Замечательно, должно быть, слышать мысли вагона, – сказал он, улыбкой намекая на то, что поддерживает шутку.

– Ничего замечательного, – строго отвечал астроном. – В последнее время столько жалоб, что я чувствую себя стряпчим. Но выбора не было, я отказаться не мог.

– Что же, – все еще не веря в его серьезность, подначил Даня, – я вам тоже что-то сообщаю?

– Несомненно, – отвечал попутчик, впиваясь в Даню светлыми круглыми глазами. – Вы, разумеется, попросите меня рассказать вам все, что знаете сами, дабы проверить мои способности. Это было бы слишком просто. Для души, скитающейся второе тысячелетие, мир отвратительно прозрачен. Я расскажу то, чего вы не знаете.

– Согласитесь, однако, что этого я проверить никак не смогу, – оживленно проговорил Даня, от волнения картавя больше обычного.

– Вам не нужно ничего проверять, ибо истины нельзя не почувствовать, – назидательно произнес астроном. – Не угодно ли, однако, вот этого?

Он протянул Дане круглую солдатскую фляжечку.

– Я не пью, – смутился Даня.

– Я знаю, – кивнул попутчик. – Но плохого друзьям не предлагают, тем более в дороге.

Даня был страшно польщен и сделал крошечный глоток. Против его ожиданий, жидкость не обожгла языка и не вызвала слезы на глаза – это был травяной настой с сильным мятным привкусом.

– Крепкий чай – прекрасный и плотный завтрак, – сказал попутчик, принимая фляжечку. – Неужели вы думали, что я предложу вам с утра одурманиваться водкой? Я удивляюсь…

– Спасибо, – сказал Даня. – Меня зовут Даниил.

– Это неважно. Мое нынешнее имя вам тоже вряд ли что-то скажет, – царственно отвечал астроном, отнимая у Дани возможность хоть как-нибудь называть его мысленно. Какой, в самом деле, астроном в Ленинграде! – Скажу вам лишь, что на вашем месте я уже знал бы свое истинное имя. Для этого достаточно вслушаться – конечно, не здесь, не в этом гаме, – молча и сосредоточенно представить себе огненную точку на правой половине черепа и медленно переместить ее на левую наиболее коротким путем. Одновременно вы должны как бы с силой направить свое тонкое тело вспять по темному тоннелю, который вам вскоре откроется. Там, при входе в ваше прежнее воплощение, к вам обратятся по имени, и это будет подлинное имя, приоткрывающееся только между земными существованиями. Не слушайте ничего, кроме имени. В первый раз можно услышать лишнее.

Даниил попытался вообразить огненную точку.

– Не сейчас, – повторил попутчик. – Это требует упражнений и значительной сосредоточенности. Подробнее вы можете прочесть… впрочем, это пока не нужно.

Даниил уже не знал, верить или улыбаться. На всякий случай он робко улыбнулся и сказал:

– Не знаю, мне и это имя нравится. «Даниил во рву львином» – слышали? Самая любимая моя легенда.

– И видел, – невозмутимо кивнул безымянный собеседник.

– Рембрандта? – горячо подхватил Даниил. – Но мне больше нравится Рубенс. Я знаю, конечно, вы скажете, что пошлость. Про Рубенса всегда говорят. Но там львы удивительно домашние, прелестные, и разве вся штука не в том, чтобы сделать льва домашним? Мне еще нравится барельеф Вормского собора, я видел только в книге, но там замечательный львенок…

– Я видел это не на барельефе Вормского собора, – сказал попутчик со значением. – И смею вас уверить, в этих львах, даже при виде пророка, не было ничего домашнего. Лев не бывает домашним, это вы оставьте. Они его не полюбили, а просто устрашились.

Даниил улыбнулся уже без всякой робости. Если это был сумасшедший, то удивительно интересный. Посылает же Господь радость в конце скучной поездки!

– Чего же они устрашились?

– Схолического дара, – небрежно пояснил астроном. – Впрочем, вам этого еще не надо. Вам надо для начала следующее. Медленно вращая левым кулаком по часовому ходу, – он вытянул вперед левую руку, и Даня подумал, что в драке этот кулак, верно, стремителен и тверд, – правой кистью одновременно поглаживайте левое плечо в обратную сторону.

– Ну, это легко!

– Попробуйте.

Даня попробовал и убедился, что это крайне трудно, а главное, ни за чем не нужно.

– Допустим, я научусь, – сказал он, несколько уязвленный. – Что тогда?

– Тогда, – назидательно произнес незнакомец, – вам предстоит выучить еще 32 фигуры танца дервиша, и на тридцать третьей фигуре левое и правое полушария вашего мозга разорвут наконец порочную связь. Тогда мир чувственных представлений отделится от мира образов, и вы начнете видеть невидимое, а пожалуй, даже и слышать. Остальное нетрудно.

– Что-то похоже на Блаватскую, – неуверенно сказал Даня.

– Что ж, и Елена Петровна кое-что знала, – кивнул попутчик. – Но это из Георгия Ивановича. Знает он не в пример больше, а ведет себя строже.

Даня молчал, не решаясь ни о чем спросить человека, видевшего Даниила во рву, но прерывать разговор ему не хотелось.

– А если вы видите невидимое, – сказал он наконец, – то можете ли ответить мне на вопрос, который…

– Не нужно, – величественно отвечал попутчик, выставляя вперед сухую ладонь. – Не оскорбляйте мое искусство устными вопросами. Задайте их умственно, как имеете обыкновение сочинять, и повторите, глядя прямо на меня. Их должно быть не более трех. Готовы?

Даня на секунду задумался и решительно мотнул головой.

– Готов.

– Смотрите прямо на меня, – негромко приказал попутчик.

Даня вытаращил глаза и мысленно повторил три своих вопроса.

– Любопытно, – медленно произнес астроном. – В последний раз эти три вопроса, в иной последовательности, задавал мне один самоубийца при отплытии… впрочем, это неважно. Что же, ответ будет короток, но вам ведь не нужно много. Вы хотите знать – да или нет?

Даня кивнул, трепеща.

– По первому вопросу, – изрек незнакомец, напряженно вглядываясь в его карие глаза своими серыми, – несомненное и безусловное да, но подумайте, нужно ли вам это? Не лучше ли так, как было?

Даня вздрогнул.

– По второму, – задумчиво продолжал оракул, – я не был бы столь категоричен. И все же да, да, при всех оговорках, слишком понятных вам самому.

Он важно кивнул и потер виски, отчего глаза его на миг стали китайчатыми.

– Что до третьего, то я удивляюсь, – произнес он, слегка разводя руками. – Отчего вы думаете, что это важно? Почему вам не спросить меня что-нибудь о России?