– Я могу помочь! – взмолился Вебстер. – Я могу ана­лизировать информацию, работать на компьютере… По­звольте мне принять участие в этой работе! Иначе я здесь сойду с ума от безделья!

– О, не говори так, ты разбиваешь мне сердце! – фыркнула Ева, но затем пожала плечами: – Ладно, я по­думаю, чем можно тебя нагрузить.

– Не упрямься, Даллас, я же знаю, что ты обязательно что-нибудь придумаешь. – На лице Вебстера появилась слабая улыбка. – И вот что я вам еще скажу, ребята. Вы мне очень нравитесь – оба. И я думаю, что вы – идеаль­ная пара.

– Вот спасибо, Вебстер! Теперь мы можем спать спо­койно!

– И я тоже. Правда, для того чтобы со мной случилось это озарение, меня нужно было порезать на кусочки. Дол­жен вам сказать, что нет ничего лучше, чем хорошая кома, чтобы привести свои мысли в порядок. – Глаза Вебстера почти совсем закрылись, но он сделал над собой усилие и снова открыл их: – Господи, эти докторишки совсем до­конают меня своим снотворным!

– Так поспи. Говорят, когда ты выйдешь из больни­цы, у тебя будет очень много работы, так что собирайся пока с силами.

– Ладно. Постойте! – окликнул он Еву и Рорка, уви­дев, что они направляются к двери. – Еще один вопрос, Даллас. Скажи, ты уже приходила сюда перед…

– Перед чем?

– Перед тем, как прийти сегодня. Ты уже была здесь, говорила со мной?

– Ну, может, и заглянула разок, чтобы хоть одним глазком посмотреть, как выглядят идиоты. А что?

– Просто мне приснился сон. А может, это был и не сон… В общем, ты стояла здесь, склонившись надо мной, и поливала меня на чем свет стоит. Тебе никто не говорил, какая ты сексуальная, когда ругаешься?

– Господи Иисусе!

– Извини, это оста… остаточная похоть. Ты и впрямь сказала, что плюнешь на мою могилу?

– Плюну, если ты и дальше будешь подставляться под чужие ножи.

Вебстер тихонько хмыкнул:

– Могила… Это нынче не в моде. В крематорий, а по­том – в стену, и все дела. Чтобы получить персональную могилу, сегодня нужно быть либо очень богатым, либо очень набожным, а я – ни то, ни другое. И все равно, мне было приятно слышать твой голос. – Он закрыл глаза. – Ну ладно, идите. Я устал.

– Давай спи.

Вебстер и так почти уже спал. Когда они вышли в ко­ридор, Рорк похлопал Еву по руке и сказал:

– Он поправится.

– Да, – откликнулась Ева, – поправится. А знаешь, по-моему, он был рад, что ты тоже приехал его прове­дать. – Она провела ладонью по волосам. – В крематорий, а потом в стену… Что за дурак! Но в принципе он прав: традиционные могилы нынче не в моде. Если толь­ко… О нет! – Она резко обернулась к Рорку. – Какая же я дура! Он сказал: «Богатым или набожным». Теперь я знаю, куда отправился Клуни, знаю, где закончится эта история. Поехали скорее!

Ева бросилась бежать по коридору.

– Могила его сына? – спросил Рорк, озабоченно то­поча рядом.

– Да, да… – Ева хлопала по карманам в поисках сото­вого телефона. – Где же эта чертова штука? Люди, кото­рые держат у себя в гостиных религиозные статуи, навер­няка хоронят своих родственников в могилах и ставят на них кресты.

Они вошли в кабину лифта, и Рорк протянул жене свой мобильный телефон.

– На, возьми мой, – сказал он, – и вызови подмогу.

– Нет, подкрепление вызывать рано. Сначала я долж­на его найти, убедиться в том, что права. Его сына звали Тад. Тадеуш Клуни.

– Да, я помню. Кладбище «Санлайт Мемориал» в Нью-Рошели, третий участок.

– Недалеко от его дома. В этом есть свой смысл… – Ева быстрым шагом пересекла вестибюль и вышла на ав­томобильную стоянку, одновременно нажимая кнопки на панели телефона. – Пибоди? Слушай внимательно!

– Да, лейтенант!

– Просыпайся, одевайся и будь готова к срочному вы­зову. – Ева забралась в машину. – Возьмешь полицей­ский автомобиль с шофером. Я иду по следу Клуни. Если я не ошиблась – перезвоню, и ты должна будешь срочно приехать в то место, которое я укажу.

– Куда? Куда вы направляетесь?

– К мертвецам! – сказала Ева и отключилась. – Гони скорее, – обратилась она к Рорку. – Он, возможно, уже узнал про Рикера.

– Пристегнись, – посоветовал Рорк и вдавил педаль акселератора в пол.

По пологим зеленым холмам протянулись длинные ряды надгробий из белого или светло-серого камня. Неко­торые из них были освещены солнцем, другие укрывались в тени редких деревьев. Глядя на строгие очертания крестов и могильных плит, Ева удивлялась тому, как некото­рые люди могут испытывать здесь умиротворение – перед этим мрачным напоминанием об их собственной бренно­сти.

И все же сюда, видимо, приходили, и приходили час­то. Несмотря на то что в последние годы все меньшее чис­ло людей были готовы лечь в землю – хотя бы потому, что не могли позволить себе приобрести кладбищенский уча­сток, – многие могилы были украшены свежими цветами. Символ жизни, принесенный в дар смерти.

– Куда идти?

Рорк вынул из кармана заблаговременно приобретен­ную схему кладбища, сверился с ней и указал влево:

– Туда, на то возвышение.

Они бок о бок пошли между рядами надгробий.

– Между прочим, – вспомнила Ева, – мы с тобой первый раз встретились как раз на кладбище. Жутковатое знакомство.

– Стоп! – Рорк положил руку ей на плечо. – Вон он. У тебя все-таки потрясающая интуиция!

Ева остановилась и посмотрела на мужчину, который сидел на аккуратно подстриженном газоне у могилы, усы­панной цветами, метрах в пятнадцати от них. Надгробье представляло собой простой крест, высеченный из белого камня.

– Останься здесь, – велела она Рорку.

– Нет.

Ева молча вытащила из кобуры пистолет и протянула его мужу.

– Я верю, что у тебя хватит выдержки использовать это лишь в самом крайнем случае, если иного выбора не будет. А ты доверься мне и позволь мне выполнить мою работу. Я хочу попытаться поговорить с ним – пожалуй­ста, предоставь мне такую возможность. Ты – мне, я – тебе.

– Ладно.

– Спасибо. Позвони Пибоди, объясни, куда ей при­ехать. Она понадобится мне здесь.

Тихо ступая по мягкой траве, Ева направилась к сидев­шему возле могилы человеку. Он был полицейским и сразу почувствовал ее приближение – она поняла это по тому, как едва заметно шевельнулась его спина. Но Ева ре­шила, что это даже к лучшему: ей не хотелось его пугать.

– Сержант…

– Да, лейтенант, – откликнулся Клуни, даже не по­смотрев на Еву. Его взгляд был неотрывно прикован к мо­гильной плите. – Хочу сказать вам, что я вооружен, но не желаю причинять вам вреда.

– Спасибо за предупреждение. Я тоже вооружена и тоже не хочу причинить вам вреда. Мне нужно поговорить с вами, сержант. Могу я присесть рядом?

Только тут он посмотрел на нее. Глаза его были сухи­ми, но Ева поняла, что он недавно плакал: на его щеках все еще сохранились дорожки от высохших слез. В руке его, лежавшей на коленях, был зажат пистолет точно та­кой же модели, как у нее.

– Вы пришли, чтобы забрать меня, но я не намерен идти с вами.

– Можно мне сесть?

– Конечно, садитесь. Хорошо здесь, правда? Потому мы и выбрали именно это местечко. Только вот ведь как получается, я всегда думал, что именно Тад будет тут сидеть, а мы с его матерью будем лежать под этой плитой, и он будет с нами разговаривать. А вышло наоборот. Он был у меня единственным светом в окошке.

Ева уселась по другую сторону от могилы:

– Я читала его послужной список. Он был хорошим полицейским.

– Да, хорошим. Я им гордился. Он себя вел с таким достоинством, будто был рожден для этой работы. А мо­жет, так оно и было… Я всегда им гордился – с того само­го мгновения, когда взял его на руки в роддоме, а он пи­щал и морщился. Я тогда подумал: такой крохотный узелок, а в нем – целая жизнь! – Свободной рукой сержант погладил траву, что росла над его сыном. – У вас ведь по­ка нет детей, лейтенант?

– Нет.

– Тогда позвольте мне сказать вам одну вещь. Как бы сильно вы кого-нибудь ни любили, какой бы огромный запас любви ни находился внутри вас, она многократно усиливается, когда у вас появляется ребенок. Это не по­нять до тех пор, пока не почувствуешь на себе. И это не меняется по мере того, как ребенок растет, превращаясь в мужчину или женщину. Точнее, это чувство растет вместе с вашим ребенком. Здесь, под этим камнем, должен ле­жать я, а не мой мальчик. Мой Тад…