Анна жила в Поволжске уже третий год, но никак не могла врасти в здешнее общество. Одевалась она беднее местных модниц, считая, что дорогие наряды только старят. Но при этом всегда выглядела на свой неповторимый манер. Косметикой, считай, не пользовалась. Разве что под давлением подруги Оли, совсем чуть-чуть, по большим праздникам. А выглядела так, что не могла незаметно пройти по городу.

Мужчины пытались знакомиться с ней на каждом шагу, и она знакомилась, и терпеливо выслушивала неуклюжие комплименты. И хотя никто из мужиков не мог похвастать, что уложил ее в постель, общественное мнение вынесло свой приговор – эта баба без комплексов.

«Вот дура-то», – думала Анна о Тане. Царьков даже близко был не в ее вкусе. Роста не хватает. Лысина уже пробивается. А мужчина без волос на голове – все равно что без штанов.

Улучив момент, успокаивающе шепнула Тане:

– Наверно, вам что-то наговорили. Поверьте на слово, мне ваш муж не интересен.

Таня смягчилась и тут же полезла в чужое пространство:

– Сколько вам?

Обижаться на нее было бы глупо. Еще глупее было бы отчитываться. Анна промолчала.

Таня расценила молчание как возрастную слабость. И пошла дальше – мысленно раздела Анну, как это делают женщины, завидев соперницу. Ничего хорошего из сравнения не получилось. «Зато я наверняка лучше трахаюсь», – подумала Таня.

– А вы не боитесь, что в один прекрасный день вам дадут больше? – приподняв острый подбородок, она ждала ответа.

– Видите ли, – сказала Анна, – я постоянно развиваюсь. Это отодвигает старость.

Дачу Царькова роскошной не назовешь. Построил он ее, когда только открыл свой торговый бизнес. Тогда она смотрелась. А сейчас, на фоне роскошных особняков, выглядела скромно. Не поражала богатством и обстановка.

Лещев бывал здесь не раз, но только сейчас дал оценку:

– Молодец, Леня, по-простому живешь.

– Мне нравится, как жили спартанцы, – довольный похвалой начальника, отозвался Царьков. – Лишку ни в чем: ни в условиях жизни, ни в еде, ни в разговоре.

– По-моему, спартанцы говорили коротко, чтобы не выдать себя, – вставила Анна. – Они ж неучи были, солдафоны, поэтому и боялись сказать какую-нибудь глупость.

Сказала и тут же пожалела: «Зачем я его задираю? Чтобы показать Тане, что между нами ничего нет? Как глупо».

На простом лице Царькова промелькнула обида. Но он спокойно возразил:

– Когда спартанцев обзывали неучами, они отвечали: правильно, мы не учимся ничему дурному. А знаешь, Аннушка, что ели спартанцы? Похлебку из чечевицы и бычьей крови. Очень невкусно, зато питательно. Какие воины вырастали! Ну, как поднять тебе настроение?

Царьков взбежал на второй этаж, выскочил на балкон и сделал стойку на перилах. Было видно, как подрагивают деревянные балясины. Компания замерла. От страха Тане хотелось закричать, но она боялась, что как раз от крика Леонид и может упасть вниз на выложенное плиткой патио.

«Господи, что ж он так странно себя ведет для своего возраста? – думала Анна. – Каждый мужик сходит с ума по-своему, но он не должен быть смешным».

Наконец, сели за стол. Лещев поднял бокал с вином.

– За что пьем?

Царьков отреагировал мгновенно:

– За вашу поездку в Европу, Николай Федорович. Рассказали бы.

Выпили. Ланцева включила диктофон, Кодацкий расчехлил видеокамеру. Послезавтра интервью с мэром появится в местной программе теленовостей и свежем номере газеты.

– В городе 110 тысяч жителей, примерно столько же, сколько у нас, – начал Лещев. – Только в бюджете денег в сто раз больше. Местная власть львиную долю налогов оставляет у себя. А помимо того сама определяет, какие брать налоги, в каких целях, в каких размерах.

Мэр покосился на бутылки с напитками и строго наказал Кодацкому:

– Смотри, чтобы этого в кадре не было! А вообще, скажу не для печати – не люблю ездить за границу, возвращаешься, и – трудно жить.

– Продолжайте, Николай Федорович, очень интересно! – лакейским тоном выпалил Кодацкий, не отрываясь от видоискателя.

– Заседания городского совета там проходят так, – продолжал Лещев. – Большой зал с высоченным потолком. Места для публики и прессы. На сцене полукруглый стол. За столом – мэр и члены городского совета, городской менеджер, городской прокурор. Результаты голосования фиксируются на табло. Обстановка в целом деловая, но каждый пытается сострить, вызвать смех.

– Пусть бы они попробовали у вас посмеяться, – незлобиво вставила Анна.

– Я, если хочешь знать, очень ценю юмор, – без обиды отозвался Лещев. – Но ведь там меру знают, не злоупотребляют. А нашим только дай волю, посмейся с ними – на голову сядут.

– Как там с преступностью борются? – спросила Ланцева.

– В муниципальной полиции города 370 человек. Почти в три раза больше, чем у нас. Плюс к этому родители патрулируют улицы и районы на своих машинах.

Царьков подхватил эту мысль:

– Может, нам тоже организовать родительские патрули? Предприниматели могли бы купить пару «Жигулей».

– Надо подумать, – отозвался мэр.

Ланцева посматривала на шашлык. Куски мяса на шампуре слишком большие. К этому трудно привыкнуть. Как и к шашлыку из свинины, а не из баранины. Вообще, все здесь не такое, как в Таджикистане: небо, воздух, дома, люди. И она для местных тоже не такая. Как бы даже не совсем русская.

– Леня, я отсюда вижу: уже подрумянился, пора, – сказала она Царькову.

Откусила кусочек шашлыка. М-м, когда свининка жирненькая, оказывается, вкусно.

– То-то же!

Царьков сиял. Ему хотелось, чтобы за столом было весело. Он зачем-то припомнил, что у человека и свиньи сходный состав крови, одинаковое пищеварение. И даже свойства кожи очень схожи: свинья тоже может загорать.

Анна вернулась к разговору:

– Николай Федорович, а на кой вам мэрство? Неблагодарная это работа. Шли бы в бизнес.

Лещев перестал жевать мясо, отложил шампур:

– Память о себе хочу оставить, Аннушка. Чтобы люди и через десять и через двадцать лет говорили: вот сквер. Вот фонтан. Вот торговый центр. Вот рынок. И все это сделано при Лещеве. А еще хочу, чтобы как можно больше горожан помнили, что лично каждому сделал что-то хорошее. Правда, у добрых дел есть один существенный недостаток – они быстро забываются. – Мэр поднял бокал и сделал скорбное лицо. – Одного только не хотелось бы. Чтобы говорили: вот, мол, во времена Лещева банды пацанов терроризировали город. Давайте за то, чтобы больше ничего не случилось.

Выпили. Царьков осторожно предложил:

– Николай Федорович, давай откроем молодежный спортивный центр. Будем вовлекать туда конкретно группировщиков, только их. Я и название уже придумал – «Спартой» назовем. Все расходы возьму на себя. Вот увидишь, я наведу порядок. В городе будет тишина. Я все-таки твой помощник по безопасности, я просто обязан сделать это.

Лещев ответил задумчиво:

– Шокин правильно сказал – надо отвести этот дикий табун от пропасти. Валяй, Леня. Только работай в контакте с Шишовой, не отделяйся.

Сгустились сумерки, замерцали звезды. Разговор о делах увял, а другой темы не возникало. И песни петь не тянуло. Таня сварила кофе. Царьков плеснул по рюмкам коньяк, подсел к Анне поближе, сказал на ухо:

– Смотри, новый месяц с правой стороны. Знаешь, это к чему? Говорят, к счастью.

«Надо же, какая лирика, – цинично подумала Анна. – Этак дойдет до разговора о тайне мироздания». У нее по этому глобальному вопросу мнение было очень приземленное: природа и эволюция – всего лишь цепь случайностей, а иные миры так далеко, что практически неважно, есть они или нет.

Таня не выдержала, под благовидным предлогом зазвала Леонида в дом, устроила сцену:

– Хватит клеиться. Перед людьми стыдно. Думаешь, никто не видит?

Царьков даже бровью не повел:

– Завидуешь, Танюха.

– Кому? – взвилась женщина. – Кому я должна завидовать? Ей? Или, может, тебе?