– Я из библиотеки, читала твои материалы о Радаеве. Интересное дело. – Кодацкий горделиво встрепенулся. – Я только не поняла: ты встречался с ним? – спросила Ланцева.

Кодацкий забарабанил пальцами по столу.

– Как тебе сказать? Я добивался встречи, но мне под разными предлогами отказывали.

– Кто?

– Пресс-секретарь Шокина.

«Ясно, – подумала Анна. – Кому-то не нужно было, чтобы Радаев встретился с журналистом, и журналисту это было не нужно».

– Ясно, – сказала она.

– Что тебе ясно?

– Буду читать уголовное дело, встречаться с Радаевым.

– Зачем?

– Хочу услышать его мнение о бандах. Прошло семь лет. Вдруг человек изменился?

Кодацкий вздохнул со стоном:

– Анюта, я сижу, занимаюсь делами, ты врываешься и ставишь меня в известность, что будешь читать дело, встречаться с Радаевым. А мое мнение тебе не интересно? Ты что, сама по себе уже работаешь? Не финти, тебе не мнение этого Радаева нужно. Ты сама понимаешь, что против банд, как против лома, нет приема, пока это явление само по себе не рассосется. У тебя какая-то идея появилась. Любишь ты создавать события. Давай колись, что у тебя там, в заднем уме?

«Ничего у нас само собой не рассасывается, задница ты говорящая», – подумала Анна. Выражение принес из школы Максим. Грубо, конечно, зато точно.

Вслух сказала:

– В голове не укладывается, как мог появиться банк в музыкальной школе? Кто разрешил?

Кодацкий отреагировал совсем нервно:

– Какое это имеет значение? Проехали, семь лет уже прошло. Чего ворошить? Тебе охота что-то раскопать? Копай в других местах.

«А может быть, ты и не добивался встречи с Радаевым? – подумала Анна. – Может, у тебя на него заказ был?»

Кодацкий отмахнулся:

– Иди, Анюта, иди. И успокойся. И без того Поволжск поливают все кому не лень. Не хватало еще, чтобы мы сами на себя лепили черноту.

Выслушав Лену, Ланцева нервно закурила. Господи, что ж такое творится? Конечно, девочке надо помочь. Но разве Кодацкий позволит хоть что-то опубликовать или хоть слово сказать в эфире? Можно, конечно, сделать сюжет для «Вестей». Но тогда обвинят в партизанщине, отсутствии местного патриотизма, в неблагодарности. Выставят с работы, предлог всегда найдется.

Ну и что сказать девочке? Что журналистка ей не поможет? А может, обратиться в местную власть? Сам Лещев, конечно, не будет этим заниматься, отпишет Шишовой. О, только не это. Кому и когда помогла Шишова?

– Плохи мои дела? – спросила Лена.

Голос ее прозвучал спокойно, в глазах – отрешенность.

– Кто твои родители, Лена?

– Простые люди, на заводе работают. А какое это имеет значение?

– Прости, я неправильно поставила вопрос. Я хочу понять, могут ли родители тебя защитить?

Лена вымученно улыбнулась:

– Не будут же они меня за руку водить. А насилуют сейчас где угодно. В наше время постель для этого не нужна.

Анна переглянулась с Олей и спросила:

– Ты ничего с собой не натворишь?

– Я еще не решила, кого лучше убить: себя или этого ублюдка. Легче, конечно, себя. И в то же время – труднее. У меня мысли путаются.

Отпускать в таком состоянии девочку было нельзя. Ланцева достала из сумки диктофон.

– Давай начнем не с самого главного. Насколько я понимаю, ты какое-то время была в толпе в доску своей девчонкой. Или я ошибаюсь?

– Конечно, я пыталась подделываться. Попробуй пойти против. Девчонки первые заклюют и даже насилие устроят. В толпе не любят, когда кто-то выделяется. Это как дедовщина в армии. Те, кто через нее прошел, считают, что другие тоже должны пройти.

– Но если ты подделывалась, значит, могла давать Руслану повод… Ты понимаешь, что я имею в виду?

– Понимаю, братанки не должны отказывать ребятам. Но это не ко всем относится. Некоторые девчонки находятся на особом положении.

– Самые красивые?

– Ну, да. Они не могут принадлежать всем пацанам. Поэтому за них идет борьба.

– С кем за тебя борется Руслан?

– Со Славкой Барминовым. Но теперь, когда грифы поработили бармалеев, Славка уже не в силе. Он мне не поможет.

– Как ты оказалась в толпе? Добровольно или иначе было нельзя?

– Сначала мне казалось, что в толпе настоящая дружба, которой нет в школе. Это меня привлекло.

– Но в толпе почти все твои одноклассники, что вам мешало дружить в школе?

– Там другая атмосфера. Все уперто в учебу. А мы только в девятом классе стали понимать, что дружбой сыт не будешь. Чтобы получить высшее образование и специальность, нужно учиться. Глупые были, а когда поумнели, было уже поздно. Нами уже распоряжались такие, как Руслан. Для них учеба как была, так и осталась фуфло. Так у нас образовалась оппозиция: Ваня, Олег, другие позитивные ребята. Нам нравится московская мода. В Москве ребята хотят быть интересными. Нормально успевать по всем предметам, знать языки, быть эрудированными. Наркотики устаревают, в моду входит здоровый образ жизни. Но мы – провинция, сюда это придет не скоро. Короче, нашу оппозицию стали щемить, чтобы другим неповадно было. Все хотят остановиться.

Девочка говорила по-прежнему нервно, но чувствовалось, что после того, как выговорилась, ей стало легче.

– Мы тебя не оставим одну, – пообещала Ланцева.

Рулевой проводил производственное совещание. Присутствовали шестеро старших. (Слово это произносилось с ударением на втором слоге.) Все – друзья детства и друзья друзей. Всем слегка за тридцать. Симпатичные, рослые, с приятной внешностью. Глаза, правда, мутноватые, от увлечения пивом. Если ничего о них не знать, можно было подумать, что ребята занимаются каким-то бизнесом. И это было бы почти правдой. Сами они так и считали, что занимаются удойным бизнесом.

Каждый из них в свое время мотал срок за продажу наркотиков. Единственный оставшийся на свободе, Рулевой с помощью подкупленных сотрудников ГУИНа[1] собрал их всех в одной колонии, ежемесячно привозил мешками жратву, курево. Грел до самого освобождения. Жены так не заботятся о мужьях-арестантах. Зато теперь он был для них царь и бог.

Ждали заместителя по кадрам Толю Гридасова. Бывший капитан запаздывал. Непростительно для недавнего офицера. Толя два года как уволился из армии после ЧП в его роте. Оборзевшие «деды» долго глумились над салагой, а под конец заставили его съесть собственное ухо. Чтобы избежать срока, свалили всю вину на капитана Гридасова. Мол, он поломал все людское в солдатском коллективе, ленился проводить воспитательную работу, поощрял неуставняк, беспредел был в его интересах.

Хитрым «дедам» все же намотали срока, а Гридасову предложили уволиться из армии. Надежды, что он извлечет из случившегося урок, у начальства не было.

Ждали Гридасова не молчком. Старшие были заядлыми рыболовами. Хвастали друг перед другом, травили байки. Малость забылись, где находятся. Рулевой движением руки настроил тишину.

– Давайте начнем.

Один из старших приоткрыл дверь. В кабинет вошел Чеснок.

– Мир, как известно, создается войной, – глубокомысленно начал Рулевой. – Теперь в городе тишь да гладь да божья благодать. А почему? Потому что Руслан задавил Кузю. Специальную премию я ему уже вручил. (Рулевой имел в виду «ауди».) Напомню еще об одной заслуге Руслана. Через него наши ряды пополнил мент, которого мы сейчас всесторонне проверяем. Но, несмотря на все заслуги, Руслан держится скромно, старших уважает. Короче, пора повысить его статус в нашей организации. Кто желает высказаться?

Реплики были в пользу Чеснока:

– Про Руслана не скажешь, что ему еще рано быть старшим.

– Барабан ему на шею.

Рулевой повернулся к Чесноку, который стоял с красным от волнения лицом.

– Руслан, у нас каждый говорит свое обязательство своими словами. Мы тебя слушаем.

Лицо у Чеснока стало совсем пунцовым. Мысли в его голове подвисли, речь забуксовала. Он не знал, что сказать.