В кабинет, стуча сапогами, ввалились фельдфебель, два солдата (один из них был Курт Мюллер), Сокуренко. Они подталкивали вперед подростка.

Это был Тарас. Красное от мороза, курносое лицо хлопца выражало злость, досаду, испуг. У него был вид человека, крайне встревоженного непонятными и опасными событиями, развернувшимися вокруг него, но твердо решившего доказать, что эти события не имеют к нему никакого отношения.

Едва переступив порог, хлопец торопливо снял шапку и учтиво поклонился офицеру.

— Здравствуйте, господин комендант! Вот, привели… Ваши! — Тарас дернул простуженным носом, шумно втягивая в него воздух, и, обиженно захлопав белобрысыми ресницами, добавил: — Ага! Не разберутся, к начальству ведут. А еще полицейскими называются…

И он сердито оглянулся на конвой.

Обстоятельства не располагали к смеху, но обер-лейтенант, взглянув на Тараса, едва сдержал улыбку. Трудно было определить, что именно в этом подростке вызывало желание улыбнуться. Казалось бы, он не отличался от сотни других, но что-то удивительно потешное таилось во всем его облике. Он словно обладал природным даром талантливого актера-комика, который, только выйдя на сцену и еще не успев ничего сказать, уже вызывает веселое оживление в зале. Однако это не имело никакого отношения к делу. Глаза обер-лейтенанта уже смотрели на Тараса холодно и пронзительно.

— Здравствуй, здравствуй, молодец, — произнес он, выдержав большую паузу. — Подойди-ка поближе.

Тарас смело шагнул вперед.

— На ковер не ступай! — крикнул Сокуренко.

Хлопец глянул под ноги и поспешно сошел с ковра. Он опасливо озирался на окружающие предметы. Сокуренко подбежал к Шварцу и что-то зашептал ему на ухо.

— Ага! — глаза офицера повеселели, и он снова смерил хлопца взглядом. — Как звать?

— Меня? — встрепенулся хлопец.

— Тебя, тебя.

— Тарас. Полностью — Шумко Тарас Петрович. Хлопец покосился на остановившегося возле него начальника полиции, облегченно вздохнул.

— Сколько лет?

— Мне? Четырнадцать полностью, пятнадцатый идет. — Он смутился и поспешно добавил: — Может, старше кажусь на лицо… Это от того, что без отца-матери вырастал. Среди людей, словом. Сирота я.

Он доверчиво смотрел в глаза Шварца.

— Казанская… — сквозь зубы произнес Сокуренко. Хлопец тотчас же с простодушным удивлением повернулся к начальнику полиции.

— Нет, я в Казани не бывал. Слышать — слышал, конечно. Я из Полтавы местожительством. Ага! А вы, что, может, из Казани?

— Каков гусь! А? — сказал офицер весело и протянул хлопцу раскрытый портсигар. — Куришь?

Тарас, как бы боясь обидеть немца, смущенно покосился на портсигар и конфузливо заулыбался.

— Благодарю. Так что не имею привычки. Не начинал еще этим баловаться…

— В твоем возрасте уже курят.

— Ого! — охотно согласился хлопец. — Сколько завгодно! Дуракам закон не писан! Есть такие — с десяти лет приучаются. А потом кашляет, чахотка у него, порок сердца.

— Ты о своем здоровье заботишься?

— Ага! Я на грудь слабый…

Часто хлопая ресницами и шумно шмыгая носом, Тарас доверчиво и чуточку самодовольно смотрел в холодные, колючие глаза обер-лейтенанта. “Вот я весь тут, без утайки, смотрите, щупайте, опрашивайте и отпускайте скорее…” — красноречиво говорил весь его простецкий, доверчивый вид.

— Та-ак… — протянул Шварц, пряча портсигар. — Ну, рассказывай. Что с тобой сегодня случилось, куда шел, за” чем, может, встретил кого?.. Давай!

Обер-лейтенант сел на угол стола и скучающе посмотрел в окно. У него был такой вид, точно он заранее знал все, что скажет ему хлопец, однако ради формальности должен его выслушать.

— Значит, я менял, — облизав губы, бойко начал Тарас. — Ну, обыкновенно — всякое барахло на хлеб. Была у меня простыня — и сменял я ее на муку. Вечером прихожу сюда, в село Ракитное, и заночевал. Ночью будят — проверка документов. Пожалуйста! Документы в порядке, все хорошо. Теперь, утром просыпаюсь, уже светло совсем, и выхожу из села. Выхожу, тут солдаты, люди у колодца, полицейские, мешочники тоже встречаются, и я себе иду помаленьку…

— Куда идешь? — не глядя на подростка, спросил Шварц.

— Я куда иду? На хутор. У меня вот стельки еще остались, — хлопец торопливо вынул из-за пазухи стельки и показал их офицеру. — Дай, думаю, зайду на хутор, может, пшена какого для каши за них выменяю. Ну, значит, выхожу за село, а у крайней хаты стоит вот этот господин в чумарке… — Тарас показал грязным указательным пальцем на мрачного начальника полиции. — Вот они все видели и могут подтвердить… Я прохожу без внимания — пропуск у меня в кармане, а если стоит человек — мне что до того? Он по своему делу стоит. Теперь, сворачиваю я с дорог” на стежку, к просеке.

— Почему ты свернул к просеке?

— Как так почему? — озадаченно взглянул на офицера Тарас, как бы не понимая, зачем немцу потребовалось задавать такой наивный вопрос. — Просекой на хутор ближе. А как же! Кого хотите спросите — намного ближе. Ну, вот и все.

Тарас развел руками, давая понять, что ему больше нечего рассказывать, но тут же спохватился.

— Нет, не все. Чуть было не забыл… Значит, там, на просеке, за елочкой встречаю какого-то хлопца. Так, может, на год меня старше, а может, и больше. “Куда идешь?” — спрашивает. “Это мое дело, — я ему говорю. — Я свое направление знаю”. — “А как там в селе?” — снова он мне вопрос забрасывает. “Стоит, — говорю, — село на месте”. Ну, я и пошел себе своей дорогой.

— Значит, ты пошел, а твой дружок остался?

— Какой такой дружок? — нахмурился Тарас. — Встречный этот? Ну да, он остался, а я пошел.

Хлопец закивал головой. Он был рад, что наконец-то его правильно поняли.

— Выстрелы ты слышал?

— А как же! — оживился хлопец, и глаза его заблестели. — Как забабахкали, как застрочили где-то тут, возле села. Чистый фронт!

— Ну, и что ты подумал? Почему стреляют?

— А я откуда знаю, почему? Стреляют, значит, надо. — Тарас пожал плечами. — Может, практика у солдат какая. На то они и солдаты, чтобы стрелять… Ну, только я теперь выхожу из леска: — “Стой! Руки вверх!” Окружили меня, на машину и сюда — пожалуйста! Я им говорю все как есть, пропуск показываю, а они сидят, шесть солдат и полицейских штук восемь, с автоматами наголо, и рта мне не дают раскрыть. Ха! Важную птицу поймали! Сами не разберутся — к начальству ведут. — Он подал офицеру сложенную^ вчетверо бумажку. — Вот мой пропуск, все по форме.

Обер-лейтенант, даже не взглянув на справку, положил ее на стол. Теперь он не спускал глаз с хлопца.

— Значит, решил дурачком прикинуться? Сиротой, если не казанской, так полтавской?

— Дураком, так чтоб настоящим, это я себя не считаю, — обиделся Тарас. — Звезд с неба, как говорят, не хватаю, конечно. А что сирота — это точно. Родителей нет.

— Хватит, слышал уже, — весело оборвал его Шварц и, потирая руки, заходил по комнате. — Теперь слушай, что я тебе расскажу. Вас — двое. Ты и тот, “незнакомый”, что встретил тебя в лесу. Вы прекрасно знаете друг друга. Да, да, да. Вы оба — бойцы партизанского отряда, и вас послали на диверсию. Для этой цели у вас есть мина. Такая маленькая, секретного устройства, штучка, которая взрывает поезда. Вы носите ее поочередно в мешках с мукой. Тот, чья очередь нести мину, в случае опасной обстановки, во избежание риска, не ночует в селе. Чтобы не замерзнуть, он одевает теплое белье, меховой жилет. У него же хранится пистолет, выданный вам на двоих. Сегодня была очередь твоего товарища… Вася — его зовут?.. И он ночевал в скирде соломы. Да, да, в соломе. Господин Сокуренко заметил его сегодня утром. Тебя тоже заметил господин Сокуренко. Вы знали, что были замечены, и опасались преследования. Поэтому твой дружок Вася Коваль — он назначен старшим в вашей диверсионной группе — приказал тебе взять мешок с миной и уходить по просеке в глубь леса, а сам с пистолетом остался… как это?.. на опушке, чтобы задержать солдат в случае преследования. Услышав стрельбу, ты должен был спрятать мину в лесу, что тобой и сделано.