Я уже успел пожалеть, что пришел сюда, когда за освободившийся столик наискосок от меня привели новую посетительницу. Она была одна, но явно никого не ждала. Вторая констатация — она была здесь не в первый раз. Не открывая меню, она сделала заказ, достала сигареты и закурила. В Эстонии в ресторанах еще можно курить — это на заметку части земного населения, ныне преследуемой более цивилизованным большинством.
Женщине было лет 36–37, может, чуть больше — короче, под сорок. Внешности она была довольно невзрачной. Не уродина, но и взгляд остановить не на чем: черты лица мелкие, невыразительные, волосы тонкие, гладко зачесанные, ноги — а мне они были видны под столом — прямые, но слишком тонкие. Она была похожа на поденку — знаете, это такие бабочки, которые выглядят, как призрак бабочек: тонкие, светло-зеленые, хрупкие даже на вид. Я ожил — это было то, что я искал.
Выпитый за вечер алкоголь уже успел разъесть призрачные стенки моей индивидуальной оболочки. Чем больше я смотрел на новую посетительницу — а я в полутьме мог делать это почти незамеченным, да она и не смотрела по сторонам, — тем больше я становился ею. Я весь сегодняшний день — как и вчерашний, и позавчерашний, и позапозавчерашний — работал у себя в офисе: встречался с партнерами, бился за контракты, накручивал хвост подчиненным, спорил с поставщиками. У нее, конечно же, было свое дело — это было ясно по точным, уверенным движениям ножа и вилки, по устремленному перед собой взгляду, по элегантному, но строгому серому костюму. Но рабочий день, когда нет и минуты, чтобы перевести дух, заканчивался, и экзистенциальные проблемы вставали во весь рост. И дальше что? Приехать домой, где тебя ждет в лучшем случае кошка? Открыть холодильник, поковырять в плошке с купленным в магазине готовым салатом или сделать себе яичницу? «Нет, — говорил я себе, вживившись в тело моей блеклой эфемерной бабочки, — я успешная бизнес-вумен и вести себя буду, как таковой и подобает! Пойду поужинаю в ресторане, пусть даже в одиночестве. Мне никто не нужен. Я всего достигла сама, и мне себя самой вполне хватает!»
Но удовольствия ужин в ресторане ей явно не доставлял. Она быстрыми энергичными движениями резала у себя на тарелке блинчики, причем такими кусками, что едва запихивала их себе в рот. Она выполнила собственное приказание — ужинает не на собственной кухне, а в людном, достаточно дорогом месте, чтобы доказать себе, что у нее все хорошо. Но на самом деле ей не терпелось поскорее добраться до своей холодной постели, выпить снотворное и вычеркнуть из жизни еще один несчастливый, бессмысленно прожитый день. И мысль эта у нее точно возникала. Время от времени взгляд ее останавливался, челюсти прекращали свою работу, и рука замирала на полпути ко рту. Потом она сглатывала, как бы мешая себе заплакать, и вновь принималась яростно жевать.
У меня сжалось сердце. Те, кто со мной знакомы, уже знают про мою чрезвычайно развитую эмпатию — способность чувствовать то, что чувствует другой человек. То есть я мог бы сделать то, что собирался, и независимо от выпитого, и от того, что сейчас это она могла спасти меня. Честно!
Я встал, захватил свое пиво (я говорил уже, что дошел до темного?) и, преодолев твердым шагом разделяющие нас метров десять, склонился над ее столом.
— Не возражаете, если я посижу здесь? — спросил я по-русски. — Не могу оставаться равнодушным, когда женщина в опасности.
Она чуть не поперхнулась, сглотнула и остановила на мне недоуменный взгляд. Она носила контактные линзы.
— О, простите, наверное, вы не говорите по-русски, — спохватился я.
— Я русская, — сказала моя поденка. — Но что вам надо?
Она не выглядела возмущенной вторжением в свое арендованное на часок пространство. Разве что чуть-чуть раздражена, как человек, которого оторвали от собственных мыслей. Но я-то тогда был ею, и я знал, почему еще она пришла ужинать в публичное место, пусть даже и не отдавая себе в этом отчет, — а может быть, и сознательно. Здесь еще был шанс встретить кого-то, кто хотя бы на время разрушит ее одиночество — на кухне в ее квартире такого шанса не было.
— Простите, что врываюсь в ваше уединение, — сказал я, усаживаясь со своей кружкой на скамье напротив. (Отметили нюанс? Я не сказал «одиночество».) — Но как еще я мог вмешаться?
Женщина продолжала смотреть на меня. Взгляд у нее был умный, еще не заинтригованный, но и не враждебный.
— А зачем вам понадобилось вмешиваться? И кто вам сказал, что я в опасности?
— Ну как же? Вы одна вечером в ресторане. К вам может подсесть любой проходимец. А так все проходимцы увидят, что вы с мужчиной, и к вам никто не пристанет.
Женщина вытерла губы салфеткой и отпила из своей кружки. Она пила светлое.
— А как я должна определить, что вы сами не проходимец?
Я не ловелас. Этого не допустили мои обе жены, которых я искренне люблю. И Рита, которой уже столько лет нет в живых, и Джессика, с которой мы уже столько лет вместе. Потом, ухаживания и игривые разговоры совсем не в моем характере, да и в Конторе этому нас специально не обучали. Но сейчас, как мне казалось, я был этой женщиной и, опять же, как мне казалось, она хотела бы услышать как раз нечто такое.
— Да ладно вам! — отмахнулся я. — Разве проходимец, который хочет завязать знакомство с женщиной, будет городить такую чушь, как я? Он скажет что-нибудь вроде: «Какие у вас прекрасные глаза, только грустные. Нельзя попробовать их развеселить?»
Моя жертва принялась грызть губу. Нервничает.
— А если вы — умный проходимец?
Тут я смешался.
— Если бы я был умным, я бы нашел сейчас, что ответить, а я не знаю, — честно сказал я.
Ее этот ответ, похоже, устроил. Во всяком случае, взгляд ее потеплел.
— И как долго вы собираетесь меня охранять? — спросила она. — Пока я ужинаю? Или и до дома готовы доставить меня в безопасности?
— Пока вы ужинаете, я готов точно, — сказал я. Однако настойчивость в таких случаях может повредить. — А дальше пока не знаю. Да вы ешьте, ешьте!
Моя жертва снова взялась за инструменты, с помощью которых в западной культуре принято измельчать пищу. Пока она думала, что она никому не интересна, она рубила свои блины на огромные порции, которые в рот пролезали только в горизонтальном положении, да и то кантуя, как вы проносите в узкую дверь стол. Теперь же она фигурно вырезала крошечный кусочек, долго купала его в какой-то подливке и наконец отправляла в рот. Пока она жевала, глаза ее, не скрываясь, изучали меня. «Я именно тот случай, на который ты втайне надеялась», — глядя на нее, проговорил про себя я.
— А от чего это зависит? — снова закусывая губу, спросила она. — Ну, захотите ли вы и дальше оберегать меня от опасностей.
Да оставь ты в покое губу! Ешь свои блинчики.
— Это зависит от вас, — сказал я. — Внешность — это ведь всего лишь приманка. А потом женщина раскрывает рот и становится совершенно не похожа на ту, кого вы себе нафантазировали.
Она хмыкнула:
— И как, я пока выдерживаю испытание?
— Считайте, что уже выдержали.
— И? И что дальше?
— А это тоже зависит от вас. Только теперь уже целиком.
Моя бабочка из подземелья не спеша доела оставшиеся два кусочка блина. Она заказала блинчики с творогом и сладкой подливкой и запивала их пивом. «Ты дура, если надеялась в душе, что осмелишься познакомиться с мужчиной вот так, в ресторане, — прочел я ее мысли. Ну, мне так казалось. — У тебя хватило духу прийти сюда, но уйти со случайным знакомым — совсем другое дело».
— Я забыл вам представиться, — спохватился я. — Меня зовут Александр Диденко. Я вообще-то живу в Киеве, здесь по делам. Я коммерческий директор одной крупной корпорации. Мы хотим продавать в Эстонию легированную сталь.
Все это я выдавал по мере того, как эти слова складывались у меня в голове. Откуда это бралось? У меня в уме не было никакой заготовки про металлургическую корпорацию, просто мне показалось, что раз моя жертва занимается бизнесом, ее может заинтересовать потенциальный партнер. По крайней мере, это поможет ей какое-то время делать вид, что ее привлекает не знакомство с мужчиной, а предполагаемый деловой контакт. Но как в моей голове образовалась мысль про легированную сталь? Я ведь даже не знаю толком, что это такое!
