Прикинув на руке, Нед выбрал один, выглядевший подороже и поудобнее лежавший в руке. Видно, что не рядовой клинок. Такие обычно имели при себе ловцы жемчуга – вдруг запутается в старых сетях, да и отбиться от морского чудовища можно. Акулы редко, но заплывали к этим берегам.

Выбрав одного парня, ростом схожего с собой, раздел его, сняв с него хорошую, добротную одежду и крепкие, почти не ношенные мягкие сапоги. Одежда была слегка испачкана кровью, но Нед отнес ее к ручейку и аккуратно застирал эти коричневые пятна.

Посмотрел и удовлетворенно цокнул языком – хорошо отстиралось. Скинул свою одежду и бросил на месте, не скрывая. А что толку скрывать? Любой сведущий в следах охотник, осмотрев место происшествия, без труда установит, что тут случилось. Чего тогда время терять?

Монеты сложил в кошель, снятый с пояса старосты. Кстати, серебряные пулы были оттуда, из этого кошеля.

С досадой подумал о том, что нет времени вернуться за котелком и кучкой спрятанных возле него жемчужин – их там было штук пятнадцать, ровные, розовые, каждая с ноготь величиной. Силан говорил, что за каждую можно выручить не менее десяти золотых, а то и больше.

В Черном Овраге каждый разбирался в жемчуге, даже последний из последних раб или безродный найденыш. Жемчуг был основным хлебом деревенских жителей. Все остальное – рыбалка, поля, засеянные рожью и овсом, коровы с их молоком – это все было вторично, для поддержания штанов, как говорил старый раб. Главное – жемчужные плантации, которые сотни, а может, и тысячи лет грабили селяне.

С точки зрения раковин – грабили. А с точки зрения людей, это было вполне приличное дело. При удаче ловец жемчуга мог с ходу заработать себе на дом, подняв с глубины пятнадцати сантов несколько крупных жемчужин. Впрочем, о такой удаче здесь давно не слыхивали, и вообще – раковин становилось все меньше и меньше. Ловцы нещадно уничтожали плантации жемчужниц, не задумываясь о последствиях.

По рассказам стариков, как говорил Силан, в прежние времена можно было доставать раковины с жемчугом буквально с глубины санта. Но с некоторых пор все стало меняться – раковины уходили все глубже, и теперь только сильные, подготовленные мужчины и женщины могли достать до дна с вожделенными ракушками. Ныряльщики через несколько лет такой работы приходили в негодность – глохли, заболевали болезнью, от которой скрючивало ноги и руки. Говорили, что зараза переходит от ракушек, мстящих ныряльщикам за свою гибель. Но, как говорил Силан, он не верит в эту мистику. Все проще – к болезни приводило ежедневное нахождение в холодной воде, на большой глубине. Причину исчезновения раковин он объяснял тем, что, во-первых, вода и вправду стала холоднее, чем раньше, – и никто не знал почему, а во-вторых, люди так варварски выбивали жемчужные плантации, что ракушки просто не успевали размножаться. Сохранились только те, что жили на большой глубине. Но в холодной глубине нормально размножаться они не желали. Уже поговаривали, что, если так будет продолжаться и дальше, деревню ждет скорый конец – люди разбегутся по другим селам и уедут в город.

С сожалением отказавшись от мысли вернуться за своими сокровищами, Нед натянул второй сапог, встал, потопал ногами по земле и с удовлетворением отметил, что сапоги пришлись как раз по ноге, как на него шили. Пощупал ткань рубахи и легкой крутки – отличного качества! Неброские, но крепкие и не маркие. Как раз для него. Нед никогда не имел таких качественных вещей и с удовольствием ощущал, что первый раз за свою жизнь одет пристойно и даже хорошо. Ну и что, что с трупов? Им-то все равно, а ему жить нужно! Великовато, конечно, но в плечах в самый раз. Зато и не жмет.

Собрал свой старый вещмешок – кресало, трут, сухой мох, завернутый в непроницаемый промасленный кусок кожи, закинул мешок за спину и, оглянувшись на могилку Нарды, пошел по тропе на холм. На убитых им людей оглядываться не стал. Зачем? Пусть валяются. Он не просил их приходить и набрасываться на него с дубинками и веревками. Пришли его пытать? Вот пусть теперь и гниют. Ни малейшего чувства раскаяния или беспокойства по поводу убийства людей у него не было.

Шаг за шагом, шаг за шагом… тум-тум-тум-тум…

Ноги несли Неда дальше и дальше от того места, где он прожил всю свою жизнь. Через несколько часов быстрого шага, почти бега, он вышел за ту территорию, где бывал, где пас коров. По главной дороге он не пошел – вдоль нее, тропами, а когда и просто по траве. Хорошо, что дождей нет – сухо, чисто, солнце сверкает, ветерок обдувает – шагать одно удовольствие. Ноги работают, а голова мыслит, соображает.

Нед совершенно не представлял, что он будет делать, когда придет в город. Может, попробовать разыскать Сенерада? И как это будет выглядеть? Он ходит в толпе людей и спрашивает: «Не видели Сенерада? Где мне найти Сенерада?» Глупо. Кроме того – с чего он взял, что после убийства десяти односельчан его куда-то там возьмут? Вечером обнаружат отсутствие пастуха, утром пошлют погоню. А может, и в ночь – деньги у Бранка есть, так почему не нанять охотников? А это уже опасно. Охотники – это не деревенские увальни. У них и собаки есть, те, которые идут по следу. Потому надо поторапливаться. Сколько ли в час он проходит? Четыре ли? Пять? Если взять самое малое – идти ему беспрерывно, не останавливаясь, восемь часов. Попадет в город он как раз к утру. Только Силан рассказывал, что городские ворота на ночь закрывают. Где ему все это время болтаться? А если подоспеют охотники? Вопросы, вопросы… вот только деваться ему все равно некуда. Идти надо.

Итак, ради безопасности нужно оборвать все контакты с прежней жизнью. Никакого Сенерада – пропало обучение. Остаются корабли – матросом. Или грузчик в порту. А что – он сильный, мешки таскать и бочки катать – не привыкать. Главное, чтобы не поймали…

Поежившись, Нед выполз из-под старого баркаса, лежащего на берегу моря у городской стены. Прежде чем туда залезть, он предусмотрительно вошел в воду на расстоянии одного ли от города и прошел по мелководью до самых городских стен, шипя и ругаясь про себя, как грузчик с рыбозасольной баржи – камешки кололи ноги, а в темноте было не разобрать, куда наступаешь. Красная луна уже зашла, ну а черная – само собой, никакого света не давала.

В свете звезд он увидел лежащий вверх дном баркас, вросший в берег, как замшелый камень, и обнаружив между его бортом и прибрежной галькой щель, аккуратно втянул под суденышко свое длинное тело. Теперь можно было и передохнуть. Всю ночь без остановки он почти бежал, уходя от преследования.

Нед не видел преследователей, они были где-то далеко, но он их чувствовал, ощущал всей своей кожей. Они обязательно шли по следу – или он не знал своих односельчан.

Ноги ныли от нагрузки, и мышцы были как ватные. Так-то нагрузка для него не была запредельной, но… больше тридцати ли без отдыха и еды, ночью – это нешуточное дело.

Летом светало рано, так что рассвета дожидаться совсем недолго. И Нед провалился в сон.

Разбудили его яркие, горячие лучи, пробивавшиеся сквозь рассохшиеся доски баркаса. Солнечные стрелы били в глаза, и Нед волей-неволей проснулся, ощущая страшный голод – не ел со вчерашнего дня. Да и что там было еды-то… так, едва утолить голод.

Шелестя круглой белой галькой, Нед вылез из-под баркаса и оглянулся по сторонам. Перед ним сияло море – тихое, штилевое, прекрасное, как улыбка бога. Ворота в город были уже открыты – отсюда, от глухой стены, уходящей в море, было видно, как въезжают и выезжают многочисленные повозки и входят люди, дожидавшиеся, когда их запустят или выпустят. Нужно было спешить войти, чтобы затеряться среди толпы, иначе преследователи могут прихватить его возле ворот.

Нед натянул сапоги, поморщившись от боли в натруженных ногах, плеснул в лицо морской воды, сгоняя сонную одурь, пригладил волосы, сбившиеся в густые, как пакля, пряди, и быстро зашагал к воротам.