43

увидишь: он уже не так робок, как раньше. Однако, я так понимаю, что у нас все сложилось

плохо.

— Неплохо. Для других. Но брать его с собой я не хотел.

Под другими он, конечно, разумел Варнаву.

— Почему?

— Я не знаю заранее, на сколько мы уходим, Сила. По меньшей мере, на год, может

быть, и больше. Я не уверен, достанет ли ему посвященности.

— А Варнава с этим не согласился.

— Я в первый раз в жизни увидел, как он рассердился. Он настаивал, чтобы мы взяли

Марка. Я отказался рисковать.

Я криво улыбнулся:

— Откуда ты знаешь, что у меня хватит храбрости идти до конца?

Под правым глазом у него дернулась жилка.

— В ту ночь, когда я вломился к тебе домой, и по моему наущению тебя избили и

переломали в твоем доме все, что попалось под руку, ты ни разу не обругал меня — и не

закатил истерику, пытаясь меня остановить. — Он встретился со мной глазами. — Я шел с

намерением тебя убить, но то, как ты себя вел, остановило меня.

— Это Бог тебя остановил.

— Жаль, что Он не остановил меня раньше…

Я знал — он говорит о Стефане.

— Наше прошлое — груз, который мы оставили у Креста. — Чтобы между нами не

было секретов, я рассказал ему о том, что сделал я.

— Ты хотя бы… никого не убил.

Я не смог сдержать улыбки:

— Павел, твое здоровое честолюбие видно невооруженным глазом, но давай не будем

состязаться, кто из нас больше нагрешил!

Он как будто удивился, потом побледнел.

— Да! Мы все согрешили и лишены славы Божьей. Это истина, которую люди должны

знать, чтобы понять, насколько нуждаются в Спасителе нашем Иисусе Христе.

То, с какой мукой он выговорил эти слова, сказало мне, что его фарисейское прошлое до

сих пор оставалось для него испытанием веры. Ему было о чем сожалеть. Но разве все мы не

испытываем порой угрызений совести о том, что оставили за спиной — о своей слепоте, о

потерянных днях и годах, которые могли быть прожиты для Христа? Мы должны постоянно

напоминать друг другу: мы спасены благодатью, не по делам. «Нет осуждения тем, кто во

Христе Иисусе». Павлу нужно будет приводить на память его же собственные слова — часто.

«Благодатью мы спасены через веру. И это не наша заслуга, это Божий дар». Бог избрал этого

человека нести свидетельство, и его бурное прошлое, когда он был так уверен в собственной

праведности, служило доказательством того, что Богу под силу преобразить всякого в новое

творение и направить на новый путь.

Глаза его заблестели от слез.

— Мы омыты Его кровью.

— И облеклись в Его праведность!

— Аминь! — произнесли мы в один голос. И рассмеялись счастливым смехом

свободных людей, связанных одной целью.

Павел схватил меня за руку.

— Мы с тобой поладим, друг мой.

И мы, правда, поладим. Но в этот момент ни один из нас еще не знал, какие нелегкие

дни ожидают впереди нас обоих.

ГЛАВА ЧЕТВЕРТАЯ

Прежде, чем отправиться в совместное путешествие, мы с Павлом решили выработать

44

стратегию.

— Греки не знают Писания, — сказал он, — поэтому надо обращаться к ним так, чтобы

им было понятно.

Я вспомнил, что мой отец говорил о том же в свое время и сказал об этом Павлу: — Отец заставлял меня изучать логику и греческую поэзию. — Чтобы торговать лучше, чем греки, мне надо было научиться думать, как они.

Важным вопросом было то, что мы не хотели обременять едва вставшие на ноги церкви

заботой о нас. У меня были кое-какие сбережения, которые могли нас выручить, но Павел

настаивал, что надо самим зарабатывать на жизнь.

— И чем мы займемся?

— Я могу делать палатки — это наше семейное ремесло. А ты что умеешь?

— Переводить и писать письма.

Мы решили придерживаться главных торговых путей и центральных городов, — так

больше шансов, что Слово быстрее распространится по империи. Начинать будем с синагог.

Мы ожидали, что там нам окажут гостеприимство, как странникам, дадут кров и

возможность проповедовать. Договорились поддерживать связь с Иерусалимским советом с

помощью писем и гонцов.

— Даже если иудеи примут Благую весть, не будем забывать и проповедовать

язычникам на площадях.

Агора — рыночная площадь — средоточие всей общественной, политической и

деловой жизни во всяком городе — от Иерусалима до Рима. Где еще можно встретить в таком

количестве людей, никогда не слышавших вести, которую мы несем?

Выработав такой план, мы отправились на север, по пути останавливаясь в сирийских

церквях. Идти было тяжело. Я не привык странствовать пешим ходом. Каждая мышца в теле

причиняла мне боль, и с каждым днем боль становилась все сильнее, но Павла что-то гнало

вперед, и он гнал меня. Я не противился: мы оба понимали, что время коротко, и Христос

может вернуться в любое время. Я знал, что еще достаточно молод, и тело мое успеет

приспособиться к тяготам путешествия. Мы несли в сердцах самое важное слово на свете: путь спасения для всего человечества. Никакие неудобства не могли остановить нас.

Зато остановили грабители.

Это было по пути на север, в Таврских горах. На нас напали шестеро. Когда нас взяли в

кольцо, я засомневался, доберемся ли мы с Павлом до Исса или Тарса. Один прижимал мне к

горлу нож, а другой и это время обыскивал. Еще двое копались в вещах Павла в надежде

найти что-нибудь ценное. Мне не следовало удивляться, когда ничего подобного там не

обнаружилось. Он с первого дня говорил, что уповает лишь на промысел Божий. Я был не

таким зрелым в вере, хоть и уверовал раньше Павла, и носил за поясом набитый деньгами

кошелек, который разбойник сразу же приметил. В остальном, — кроме плаща и подаренного

отцом пояса, а также чернильницы, футляра с тростниковыми перьями, да маленького

ножичка, которым я пользовался, чтобы подчищать написанное и резать папирус, — взять с

меня было нечего.

— Смотри-ка! — Негодяй схватил мой кошелек и потряс им. Он перебросил его своему

предводителю, тот развязал и высыпал на ладонь динарии. Ухмыльнулся при виде

немаленькой суммы, которой хватило бы нам на много недель.

Другой обыскал Павла.

— Ничего! — он с отвращением оттолкнул свою жертву.

— Может, у меня и нет денег, — дерзко заявил Павел, — но есть что-то гораздо более

ценное!

— И что же это за ценность?

— Путь вашего спасения!

Разбойники загоготали. Один, выступив вперед, схватил Павла за горло, приставив к

нему острый клинок.

— А как насчет твоего спасения, недоумок?

45

Краска бросилась Павлу в лицо.

— Даже воры и разбойники будут желанными гостями на пиру Господнем, если

покаются.

Я видел, как мало им понравилось это утверждение, и мысленно взмолился, чтобы нам

не закончить свое странствие с перерезанным горлом на пыльной дороге в горах. Но если уж

так суждено, я решил не сходить в могилу безгласно: — Иисус умер за все наши грехи: и за ваши, и за мои.

— Это еще кто такой — Иисус?

Я вкратце рассказал им обо всем, молясь, чтобы мои слова оказались подобны семенам, упавшим на добрую землю. Возможно, суровая жизнь так перепахала их, что почва готова

принять семя.

— Я видел Его распятым — и встретил снова через четыре дня. Он говорил со мной.

Преломил хлеб. Я видел его руки со шрамами от гвоздей.

— Через несколько месяцев он встал передо мной на дороге в Дамаск, — продолжил

Павел, не страшась кинжала у горла. Он схватил бродягу за запястье и пристально взглянул

ему в глаза. — Если ты оставишь меня лежать мертвым на этой дороге, знай, что я тебя

прощаю.

Это прозвучало с такой искренностью, что тот так и уставился на него. Павел разжал

руку.

— Я молю, чтобы Господь не вменил тебе греха.