Коллеги по цеху, глядя в урну, громких и слезливых речей не произносили, а говорили разное и в основном о себе. Об ушедших чего говорить? Его не поднимешь, а жить надо как-то дальше. «Такая уж наша участь,- сказал Карандаш, глядя на жену-Точилку, которая каждый день строгала его, укорачивая и без того короткую жизнь,- скоро за Ластиком в урну отправлюсь. Жены всегда дольше живут. Тёр он Ватмана, старался, исправляя чужие ошибки и огрехи, а почестей никаких не заработал. Даже похоронить не могут торжественно. Бросили в урну и руки отряхнули. Нынешний преемник Ластика- молодой жесткий, суровый. Нынешние все почти такие. Кожу снимает с Ватмана безо всякого стеснения. Он понимает, что на этой должности карьерного роста не увидит никогда, вот и старается, а жизнь таким подарков не дарит. Не жалел себя Ластик. За всё отвечает Ватман, он крайний, ему и достаётся больше всех». «Согласен с тобой»,- прошелестел, побелевший Ватман. «Всё оттого, что молчим,- горячо заговорила Точилка,- Безотказные. Не бастуем. Вон Лампочка, чуть что- головка заболела, светить перестала. Служите всем без разбора. Кто в руки возьмет». «Обязанность у нас такая,- проговорила Линейка шершавым надтреснутым голосом.

В молодости ударилась о голову. Она кривит, что называется, гнёт свою линию, но этого никто старается не замечать. Зачем? Не те времена. Всем на всё наплевать. Ответственность для Линейки не свирепая необходимость. «Мы не такие,- сказал Карандаш, имевший привычку ломаться,- как Ластик, работаем не по призванию, если честно сказать, а под нажимом». «Если на вас не давить, так и проку не будет никакого»,- сказала Точилка, скрипя тупыми лезвиями.

Наступила тишина. Все думали над своей жизнью. «Возможно, вы правы, но если по большому счету,- начал Циркуль, складывая ногу на ногу.- Если посмотреть глобально…». «Не крути, братец,- сказал Карандаш,- говори прямо, а не вокруг да около». «Если бы он не был таким мягким и податливым, кто знает, как бы началась или закончилась его жизнь».

В конструкторском бюро наступила тишина, все смотрели в сторону компьютера, а он, по слухам, умел делать всё, но о сокращении штатов никто не думал всерьез. Надеялись, веря, что всегда смогут устроиться по специальности.

Не так давно поженились Гаечка и Болтик. Ничто не омрачало семейную жизнь. Повстречалась Гаечка с Ключом. Иностранец. Швед. К тому же разводной – блестящий, модный, на другие ключи не похож. Принялся в танцах Гаечку кружить. Болтик понимал к чему всё идет. Подобное с ним как-то было. Один ключ его держал, а второй- с большой силой скрутил Гайку, да так быстро они расстались, что и глазом не успел моргнуть, как стал холостяком в компании таких же старых и молодых Болтиков и Болтов. Просит жену держаться, не поддаваясь на уловки Разводного, а той и горя мало – веселится, обласканная вниманием иностранца. Какая же Гайка слушает своего мужа на балу, когда ей весело. Мазутного Болтика не может Гаечка сравнивать с иностранным франтом в сверкающем наряде, который жил отдельно от остальных ключей в специальной коробке. Болтик родился на станке в колхозной мастерской. Никакой особой закалки, никакой цементации. Получил резьбу наспех. Сразу послали трудиться в какую-то дыру. Ночью его встретил Кронштейн. Тогда и окрутили его с незнакомкой, которая постоянно повторяла:

– Я фабричная. Я на ответственном посту долго находилась. Меня уважали. Мама моя тоже была на сложном механизме до пенсии. Никто из нашей семьи с самодельными не водился. В твой комбайн я попала случайно – на прорыв бросили из города за высокие заслуги. О чем говорить с тобой, деревенщина? Ты дальше своего поля ничего не видел, а мне доводилось покататься по белому свету, посмотреть на других и себя показать.

Болтик молчал, не вступая в подобные беседы. Она была по-своему права, что он мог увидеть? Стерню и черную землю. Когда шел дождь, мок со всеми деталями и узлами, когда была зима, мёрз на машинном дворе, куда определяли комбайны, приподняв на специальные подставки, чтобы резиновые колеса не портились от веса машин. Весной какая-то птица свила гнездо около него. Пищали птенцы, требуя корма у своих родителей. Шуму было много. С утра до вечера свист, драки за мух и гусениц. Улетели. Иногда всё же показывались, но не надолго. Летом начинается ремонт. Комбайн готовят к трудной работе. Что-то меняют, что-то срезают сваркой. Болтик с Гаечкой тоже попали под плановую замену…

Старая Гайка говорила Гаечке, чтобы она держалась своего Болтика. Он, хотя не очень образован, не блестит, как некоторые заводские, зато каков хозяин – крепок и верен. «У меня все грани сорваны,- говорила Старая Гайка,- а не поддаюсь ни Торцовым, ни Накидным, ни Рожковым, а этот Разводной – тьфу на него. Форсу много, а толку ни на виток, хотя он многих раскрутил и разъединил». Не слушала её Гаечка. Ей было лестно, что с ней танцует иностранец, рассказывает забавные истории с некоторым акцентом. Не заметила, как и что получилось. Остался Болтик один, а Гаечка покатилась по наклонной. Свалилась с верстака и затерялась в обществе брошенок. Ржаветь стала напрополую. Никакой пользы никому. А у Болтика новая супруга- Корончатая. Принцесса да и только. Она раньше любила покрутиться с ключиками, пока не «закодировалась» шплинтиком. Остепенилась. Такая домовитая стала, что все Гайки её в пример ставят Гаечкам. Можно поставить точку, но спросите, вероятно, о Гаечке. Отыскался её след. Нашли в мусоре под верстаком. Лежит в банке, в керосине вся, возможно куда-нибудь и сгодится.

Гвоздиков много, а молоток один. Трудился без выходных. Привычки бастовать у него с детства не было. Как возьмётся за работу, залюбоваться можно. Колотит и колотит. Скромняга. Но с некоторых пор наметилась у него тенденция к высокомерию. Откуда и что? Мать Кувалда, всю сознательную жизнь в кузнице по наковальне стукала, а если попадала по чему-нибудь железному, то уж достигала поставленной цели.

Ленивым молоток не был, а вот зазнайство и чванство появились. Шушукается с Гвоздодером, а отвес обозвал «свиным цепнем». Что это за инструмент плотники не знали, но догадывались – ругательство.

Гвозди презирать стал. Вгонит какого-нибудь бедолагу по самую шляпку и скажет: «Сиди, дурашка, не высовывайся. О твоем благе пекусь. Никуда не попадешь, не потеряешься. Знай, своё место» Со Скобами стал панибратствовать. Они хотя не особо интеллигентны, шляп не носят, вогнать их с одного удара – не получится. Сразу на место не поставишь, трудиться надо до желтых искр…

С мелкими Гвоздиками вообще по хамски обращался. Со всего маха обрушивался на голову какого-нибудь бедолаги, старавшегося показать гонор и железный норов. Как бы Гвозди ни сопротивлялись, а с Молотком у них разговоры были короткими. Укорот давал всем и еще бахвалился, дескать, каков я – ударник .

Шли годы. Многих Гвоздей Молоток поставил на место, но стал терять прежнюю резвость. Часто промахивался. Сгибаясь, гвозди хохотали и говорили:

– Достукался, стукач,- а что тут можно говорить? Говорить, в самом деле, нечего.

Лежала она у дороги много лет. Никто не знал, откуда взялась. Стали замечать, что в канаве всякий сор копится, сорняки расцветают пышно, а то теленок в грязи застрянет. Всё больше людей стали ругать Канаву, а некоторые сельчане так и говорили, что нужно зарыть Канаву – сравнять, чтобы и памяти не было. Придется за лопаты браться – соглашались отдельные селяне, но находились и другие, которые пытались заступиться за Канаву, дескать, нельзя без неё.

Сторонников уничтожения канавы оказалось намного больше. Они кричали громче и принялись резво орудовать лопатами и совками. Живущие рядом с канавой, под шумок принялись таскать из сараев мусор и разный хлам, накопившийся в процессе деятельности хозяйственной. Валят в Канаву старые калоши, рваные фуфайки, ломаные корзины и даже навоз повезли на телегах. Завалили Канаву дружно. Ведь ничто так не сближает, как горячая напряженная работа. Отдельные граждане, не видевшие друг друга несколько лет, обрадованы встречам, произошедшим благодаря решению канавного вопроса.