Для ФБР у Носенко были еще более удивительные новости об Освальде. Из досье он узнал, что у Освальда в Советском Союзе было ружье, с которым он ходил охо-титься на зайцев. По его словам, хотя западные газеты и изображают Освальда метким стрелком, в досье Освальда имеются свидетельства его приятелей-охотников о том, что Освальд очень плохо стрелял и они снабжали его дичью[128].
Но зайцы и самолеты-шпионы были лишь второстепенными фактами в сравнении с центральной проблемой, с которой столкнулось ЦРУ в результате показаний Носенко по делу Освальда. Вкратце она состояла в следующем: если Носенко — настоящий перебежчик, то его информация чрезвычайно важна, потому что в этом случае можно считать очевидной непричастность Советов к убийству Кеннеди. Но если Носенко направлен КГБ и не является настоящим перебежчиком, значит ли это, что Освальд действовал в интересах Советов, когда стрелял в президента?
Ричард Хелмс, заместитель директора по планированию, угодил в эту ловушку. Давая свидетельские показания в Комиссии по расследованию политических убийств в 1978 году, Хелмс, к тому времени бывший директор ЦРУ, сказал, что если Носенко давал ЦРУ ложную информацию о контактах Освальда с КГБ, то «для нас было бы естественным предположить о связи Освальда с КГБ в ноябре 1963 года, точнее, что Освальд действовал как советский агент, когда стрелял в президента Кеннеди»[129].
Но если Носенко действительно принес информацию, то возможны и другие объяснения. Освальд жил в Советском Союзе, и он убил американского президента. Если он действовал исключительно по собственной инициативе, то нетрудно себе представить, что советское руководство после событий в Далласе впало в панику и направило кого-то, чтобы убедить Соединенные Штаты, что Советы непричастны к убийству. Но Хелмс был прав в одном — «для правительства чрезвычайно важно определить искренность м-ра Юрия Носенко»[130].
Вопрос о достоверности сведений Носенко расколол ЦРУ на два лагеря: с одной стороны, Энглтон, Бэгли и их сторонники, с другой — большая часть сотрудников управления. В то время как многие подчиненные Энглтона считали вместе с своим боссом, что Носенко «плохой» или «грязный» — краткое обозначение двойных агентов в ЦРУ, большинство сотрудников советского отдела и руководители управления пришли к заключению, что он действительно был тем, за кого себя выдавал, то есть настоящим перебежчиком. Споры о Носенко, однако, продолжаются и по сей день, особенно среди бывших сотрудников ЦРУ.
Но вначале преобладало мнение тех, кто в нем сомневался. Взять хотя бы вопрос о звании Носенко. По словам Бэгли, «он был майором с 1962 года, а когда приехал в 1964-м, сказал, что он подполковник. А затем сознался, что он капитан». Но перебежчики до Носенко, как известно, также преувеличивали свой ранг, чтобы придать себе большую значимость и произвести большее впечатление на своих новых друзей.
Тем не менее поразительно, что споры о звании Носенко завязались в один узел с вопросом о бумагах Черепанова. Он представил командировочное удостоверение КГБ, которое, как он сказал, получил в 1963 году, когда участвовал в охоте на предателя Черепанова, и где было указано его звание — подполковник.
Допрашивавшие его сотрудники ЦРУ задавали всякого рода вопросы: почему Носенко до сих пор сохранил его, почему там указано звание не капитан, а более высокое? В контрразведке предположили, что в КГБ Носенко снабдили фальшивым документом, чтобы подтвердить его заверения о более высоком звании. «Почему он выехал в Женеву с внутренними проездными документами?» — спрашивал заместитель Энглтона «Скотти» Майлер.
«Существовало одно объяснение, — сказал бывший высокопоставленный сотрудник ЦРУ. — Он действительно был капитаном. Когда КГБ командирует офицеров из Москвы, им выдают временные документы, удостоверяющие личность, в которых указываются более высокие звания — майор или подполковник. Носенко ожидал повышения, но бежал на Запад, не успев получить его. Он считал себя уже в новом звании».
Те, кто допрашивал Носенко, вновь вернулись к вопросу о «Саше». Два года назад Анатолий Голицын предупредил о «кроте» в ЦРУ, имевшем в КГБ такой псевдоним. Питер Карлоу, основной подозреваемый, был уволен из ЦРУ, но доказать, что он — это «Саша», не удалось, как не удалось доказать и сам факт агентурного проникновения в ЦРУ. Известен ли Носенко «крот» под таким псевдонимом?
«В 1962 году мы ничего не узнали от Носенко о «Саше», — сказал Бэгли. — В 1964 году он по собственной инициативе заговорил о нем и сообщил, что «Саша» был офицером армии США в Германии. А ведь за полтора года до этого он ничего не знал ни о каком, Саше»». Бэгли сообщил, что личность этого армейского офицера была установлена позднее с помощью другого советского перебежчика, которого разведка США числила под псевдонимом «Китти Хок».
Заместитель Энглтона, «Скотти» Майлер, подтвердил, что «некоторые из сообщений Носенко представляли ценность». Например, говорил Майлер, его показания помогли сузить круг подозреваемых при выявлении этого армейского офицера. «Носенко знал, что «Саша» служил в Берлине. В какой период — ФБР установило. «Саша» оказался армейским майором. Его не судили. Он сознался и был использован как двойной агент. Его перевербовало ФБР». Армейский офицер, нуждавшийся в деньгах, чтобы платить своей любовнице-немке, был завербован КГБ в Германии в 1959 году. Позже он вернулся в Вашингтон и поставлял Советам в период кубинского ракетного кризиса разведывательную информацию низкого уровня.
Джэймс Нолан-младший, бывший заместитель помощника директора ФБР по контрразведывательной работе, считал, что это дело имело даже больше ответвлений, чем казалось на первый взгляд. К тому времени этот «Китти Хок», которого Нолан, в отличие от других, считал подставой КГБ, дал дополнительную информацию, которая вывела на майора, «тогда уже ушедшего с военной службы. Ему гарантировали неприкосновенность в обмен на сотрудничество с его стороны. «Саша» использовался в течение непродолжительного времени как двойной агент, когда Советы вновь проявили некоторый интерес к нему».
Нолан говорил, что, по его мнению, Советы возобновили контакты с «Сашей», чтобы восстановить доверие к «Китти Хоку», поскольку последний дал информацию, которая вывела нас на армейского майора. Такое возобновление контактов доказывало, что майор действительно был советским агентом, и тем самым повышало степень доверия к «Китти Хоку».
Дело армейского майора, хотя и не очень значительное само по себе в анналах «холодной войны», иллюстрирует сложность мира контрразведки. Голицын предупредил о «Саше» в ЦРУ, Носенко говорил, что это военнослужащий, а установлен он был с помощью третьего офицера КГБ, чье происхождение неизвестно по сей день.
Допрашивавшие Носенко задавали ему также вопросы, как и в 1962 году, о Владиславе Ковшуке, высокопоставленном сотруднике КГБ, который в 1957 году посетил Вашингтон под другим именем. Голицын высказал предположение, что Ковшук настолько важное лицо, что мог прибыть в Соединенные Штаты только для встречи с «кротом», действовавшим в американском правительстве, возможно, в ЦРУ.
Носенко повторил, что Ковшука направили в Вашингтон для встречи с источником КГБ, кодовое имя которого — «Андрей». По словам Бэгли, Носенко дал достаточно информации, чтобы навести разведку США на сержанта, который прежде работал в американском посольстве в Москве, вернулся в Соединенные Штаты и жил в окрестностях Вашингтона. По уточненным данным, «Андрей» был сержантом и работал в гараже посольства. «Он ничего не знал и его не привлекли к судебной ответственности», — сказал Бэгли. «Ковшук все же встретился с «Андреем» в конце своего пребывания в Вашингтоне», — добавил Бэгли. «Он установил контакт, передал «Андрея» резидентуре и уехал. Что он делал остальное время? Носенко не знал. «Он охотился за ним», — сказал Носенко. Мы спросили: «Начальник отдела охотился за источником?» Носенко ответил: «Все время ушло на то, чтобы найти его». Но ведь он значился в вашингтонской телефонной книге, заметили мы. Носенко не ответил».
